Я покинул кафе, ощущая кожей, как три пары глаз прожигают мне спину. И вышел с уверенностью, что отвечай я на каждый вопрос инспектора ложью, то и тогда не чувствовал бы себя таким виноватым.
Корелли улыбнулся и, наклонившись, поцеловал в щеку. Его губы были холоднее льда. – Вы и я, друг мой, вместе способны совершать великие дела. Вот увидите, – прошептал он.
Я хотел ответить, но не нашел слов. Я почувствовал, как у меня судорогой сжало горло, а глаза наполняются слезами. До сего момента я не отдавал себе отчета, как страстно жаждал по-прежнему дышать, открывать глаза каждое утро и выходить на улицу, чтобы ступать по камням мостовой и видеть небо. Но больше всего мне хотелось сохранить память.
Соблазнительное предложение, игра на моем тщеславии, проливавшие бальзам на душу в момент глубочайшего несчастья и отчаяния, – все это мне не приснилось. – Я не могу их взять, – сказал я.– Считаете, что это грязные деньги? – Все деньги грязные. Будь они чистыми, никто бы к ним не стремился.
Неужели вы не испытываете искушения сочинить историю, во имя которой люди будут готовы жить и умирать, во имя которой они найдут в себе силы убить и быть убитыми, пожертвовать собой, принять муки и отдать душу?
Как во всякой литературе или символическом послании, степень воздействия произведения на умы и чувства зависит от формы, а не от содержания, – продолжал Корелли.