По дороге в Америку

Финляндия

Наш поезд шел через Финляндию. Стояла зима. Вся Финляндия была покрыта снегом. Блестел солнечный спокойный день. Этот покой северной природы воспринимался нами особенно благодатно, так он не похож на Петроград. Там все тревожило, будоражило нервы, сама природа неистовствовала. Ветер свирепствовал как-то особенно, бешено крутился снег, что-то зловещее царило в воздухе. Мы могли доехать до северного Торнео, тогда конечного пункта. Мы объезжали Ботнический залив, восхищались прекрасным зимним солнцем. Мимо проносились маленькие чистые железнодорожные станции.

Тишина природы, солнце, снег, любезность финляндцев – все успокаивало и радовало. Мы, взрослые путешественники, невольно и незаметно превратились в беспечных детей: на всех остановках выбегали из вагона, швырялись мягким снегом, веселились, нервный Петроград был забыт. Кофе с прекрасными свежими сливками, дружелюбные улыбки финских девушек, душевный покой примиряли с жизнью, вчерашние тревоги отступали, в сердце просыпались самые искренние симпатии к финнам. Впрочем, русский народ, за самым редким исключением, людей так называемых «правых убеждений», никогда не был враждебно настроен по отношению к Финляндии. Прекрасно отдавая себе отчет в недостатках собственной жизни, критикуя изъяны политического строя, не закрывая глаза на собственную «обломовщину» и беспечность, русские справедливо признавали за финнами многие достоинства, ценили их трудолюбие, любовь к чистоте и порядку.

Точно так же русские относились и к латышам. Шовинизмом и предубежденностью русская интеллигенция, культурные люди, не страдала. Вспоминаю одну примечательную встречу. В качестве инженера я был командирован на Коломенский завод, принимать вагоны для строящегося в Самаре трамвая. Со мной находился помощник самарского городского головы. Узнав, что я латыш, он сразу проникся ко мне самой искренней симпатией и выказывал всяческие любезности. Себя называл националистом, постоянно читал мне что-то вроде лекции о том, что такое истинный национализм. Этот вопрос он ставил широко, осветил его верно и глубоко. Настоящий националист, по его мнению, тот, кто уважает чужую национальность так же, как свою, ибо нельзя считать свой народ единственно достойным членом общечеловеческой культурной семьи народов. Если и существует вражда между народами, это явление искусственное, и все, дорожащие счастьем людей, должны бороться с этим пагубным явлением. Никакой естественной вражды друг к другу в сердцах людей разных национальностей нет и быть не может. Вражду сеют. Она произрастает в ненормальных условиях жизни, эти условия, впрочем, всегда оказываются навязанными. Общее несчастье в том, что мы не умеем жить. Между здоровыми и сильными народами не может и не должно быть вражды. Эти отношения основаны на осознании взаимного долга. Конечно, так мог говорить только высококультурный человек. Среди русских это не редкость.

И теперь, любуясь доверчивыми улыбками финских девушек, я видел в них своего рода пророчество и символ возможных будущих взаимоотношений между народами. В эти предвечерние сумерки, глядя из окна вагона на пролетающие снежные поля, божественно уснувшую природу, я думал о том, что скоро война окончится, на смену зиме придет весна и мир проснется для новой счастливой жизни.

Швеция

Поздно вечером мы пересекли финляндскую границу и очутились в Гопаранде. Шведские таможенные власти нас слегка проэкзаменовали, задали знакомые шаблонные вопросы о том, куда направляемся, по каким делам, откуда. Многие из нас выслушивали эти вопросы, вроде недооценивая их смысл. Весело шутили: «Еду в Америку за богатой женой», «за миллионным наследством американского дядюшки». Шведы улыбались, довольные, у русских путешественников карманы набиты деньгами, а такие гости всегда желанны.

К началу войны Швеция заняла нейтральное положение. Не примкнула ни к той ни к другой воюющей стороне. Однако ее тайные симпатии были скорее на стороне немцев. Свое сырье, фабрикаты, продукты сельского хозяйства Швеция продавала по высоким ценам. Золото Германии и союзников переполняло шведские банки. Нейтралитет обогащал. К концу войны страна достигла завидного материального благополучия. На полях сражений гибли лучшие сыны России, союзников и Германии. Бедствия, горе, лишения и голод захватили весь Европейский континент в то время, пока шведские матери в довольстве спокойно воспитывали детей. Швеции можно было позавидовать, капризы истории и судьбы неисповедимы, и когда одним посылается трагедия, другим даруется благословенное счастье.

В Северной Швеции на другой стороне Ботнического залива стояла глубокая зима. Было воскресенье. В серых костюмах с белыми воротниками и шапками шведы, юноши и девушки, гостеприимно встречали и провожали наш поезд. На большой станции были накрыты столы с холодными и горячими блюдами, на каждом обозначена цена. Контролируйте сами себя, вы должны знать, что и на сколько вы съели, за вами никто со стороны не следит! На русских станциях такого не было. Данный распорядок казался идеальным, внушал нам, путешественникам, полное доверие, побуждая и к самим себе относиться до щепетильности строго. В этой атмосфере культурности и высокой морали люди невольно начинают подтягиваться, еще педантичнее сознавать свои обязанности и долг перед другими. Словом, все пассажиры чувствовали себя прекрасно, настроение было радостное и светлое.

Исключение составляли две хорошенькие француженки. В Гопаранде их подвергли слишком тщательному обыску, они чувствовали себя оскорбленными до глубины души и целый день не могли успокоиться. Но вот зашло солнце. Дневной свет померк. Замерцали таинственные сумерки, и за ужином в вагоне-ресторане наши красавицы развеселились в дружеской компании. Заискрилось шампанское в бокалах, раздались тосты за русских, французов и всех союзников.

Какие большие патриоты французы! Горячо и просто любят жизнь, глубоко и страстно любят свою родину!

Норвегия

В полночь мы приехали в Христианию (Осло). Я снял номер в гостинице и слегка удивился, что в первоклассном отеле подушки заменяли одеяло. От этой тяжести было жарко. Казалось странным, что столь здоровый спортивный народ, как норвежцы, могут кутаться в подушки. Когда-то давно, еще ребенком, я видел цыганский табор. Тогда еще цыгане кочевали по Латвии целыми толпами, и мне бросилось в глаза, как они клали своих детей под подушки, садились на них и оставляли снаружи только ребячьи головы.

В этот день у меня было достаточно времени, чтобы осмотреть город, понаблюдать жизнь, ознакомиться с достопримечательностями. Я бродил, вдыхал воздух города, страны, вспоминал литературу этого народа, старался перевоплотиться в среднего человека толпы, почувствовать себя норвежцем, и во мне все больше и больше созревало убеждение, что в душе всех малых народов живут самые светлые, миролюбивые устремления. Эти народы дали и продолжают давать человечеству высокие духовные ценности. Далекие от завоевательских мечтаний, эти народы не культивируют в своем сердце захватнические стремления, не ожесточаются, не отравляют свои души высокомерием и презрением внешней силы. Я уверен, в будущей семье народов их идеалы расцветут, как неувядаемые роскошные цветы мира.

От Христиании до Бергена восхитительный путь, чудесная железная дорога, вьющаяся по долинам и ущельям, вокруг горных вершин. Один за другим, вдруг окружая темнотой ночи, проносятся тоннели, дневной свет чередуется с тьмой каждые пять минут, такое впечатление, будто земля вращается вокруг своей оси скорее стократ. Скорость поезда, меняющиеся и улетающие картины природы, маленькие прелестные хижины в горах приносят путешественнику сладкое легкое забвение, невольно начинаешь себя чувствовать будто в сказочном краю.

Берген раскинулся на четырех горах, и вид на море с бесконечными фьордами – единственный на свете по своей чудесной красоте.

Путешествие было приятно. Мы могли быть спокойны, хотя совсем безмятежным этот покой назвать было нельзя. Бурная погода, а главное, слухи, что немецкие подводные лодки появились у норвежских берегов, взволновали даже нашего закаленного капитана. Но и эти известия не могли омрачить хорошего настроения наших путешественников. Один из участников нашей комиссии полушутя-полусерьезно принялся нас успокаивать:

– Тревожиться, собственно, нечего. Немецкие подводные лодки не станут нас преследовать, напротив, будут охранять. Немцы отлично знают, кого послали в Америку.

Метко сказано. Комиссия, отправлявшаяся к берегам Америки, не имела оснований гордиться своим составом, сюда вошли люди, едва ли как следует знакомые с делом.

Мы хотели продолжать путь по возможности скорее. Этому желанию суждено было осуществиться только вечером следующего дня. Пароход Kristianiaflord наконец послал прощальные сигналы и, провожаемый громадной толпой, оставил Берген. Вдруг, отдалясь на небольшое расстояние, остановился, потушил огни и до самой ночи оставался неподвижным. Только тогда в полной тьме медленно начали двигаться машины, и мы, никем не замеченные, поплыли к Северному морю. Капитан потом рассказал, что под утро у горизонта была замечена подводная лодка, преследовавшая пароход. Она догоняла нас, но, к счастью, не догнала. Капитан проявил находчивость, укрывшись между фьордами, таким образом обманув немецких агентов-шпионов. В нейтральной стране им было легко работать, международный шпионаж свил себе прочное безопасное гнездо в Скандинавии.

Оставляя Норвегию, я записал в моем дневнике: «Берген надоел. Буря на море прекратилась, но наш пароход Khristianiafiord, как преступник, прячется между фьордами, и никто не знает, когда выйдет в море. Тяжело душевное состояние, невольно напрашивается тревожный вопрос: достигнем ли мы американских берегов? Посылаю последний привет с фьордов свободной Норвегии, вспоминаю Родину и дорогую семью».