– И время для покаяния, – невесело ухмыльнулся Рэй. – При подаче заявки на арену есть два режима: режим наибольшего соответствия и случайный. В первом случае системой подыскивается группа, равная по числу той, что подала заявку, разброс по уровням от среднего плюс-минус пять. Но и ожидание на поиск значительно дольше. В случайном же режиме в группе может быть любое число участников, от пяти, до десяти, как повезет. И разброс по уровням шире. Я целенаправленно подавал заявку в случайном режиме. Не потому, что быстрее поиск, а потому, что хотел увидеть, что мы можем против соперников, превосходящих нас числом и опытом боев на арене. И увидел я, кроме вышеперечисленного, необходимость координации. Это, как говорится, кровь из носу – а должно быть.

– И как ты себе это представляешь? – подала голос Барби.

– На арене для удобства команд голосовой канал разделен. Об этом можно узнать, полистав темы о нюансах арен. То есть все, что говорим на арене мы, вторая команда не слышит. И наоборот. Из этого следует, что нам нужно выбрать координатора, того, кто будет говорить, какую цель следует дружно заливать уроном, кто в контроле и не представляет угрозы, кому срочно нужно лечение или помощь… На случай, если что-то резко изменилось, или координатор мертв, хорошо бы иметь «подстраховку». В идеале эти двое должны дополнять друг друга, но это не сразу… Я на эту роль не гожусь, потому что из-за своих передвижений не всегда вижу картину целиком.

Рэй доверительно улыбнулся, обвел взглядом всех, сидящих за столом, подмигнул адептке.

– Я уверен, что лучше всего с этой задачей справится Хэйт.

Адептка заерзала на стуле, испуганно воззрившись на убивца.

– Я?!

– Ты, – твердо подтвердил Рэй. – А «подстраховкой» хорошо бы заняться Кену.

Такого оборота Хэйт точно не ждала и не понимала даже, как ей реагировать на такие заявления!

– А может, наоборот? – робко спросила она.

– Нет, не может, – покачал головой кинжальщик. – Ему нужно еще и умения проговаривать, а тебе – нет. Если мы сумеем тебя обезопасить (относительно, конечно), ты сможешь видеть все поле боя и уточнять, кому, когда и как лучше… отвинчивать головы, а кого из наших нужно прикрыть. Кто-нибудь возражает?

Как выяснилось, возражала одна Хэйт… Но почему-то это никого не убедило.

На этом закончилась «здравая» часть беседы, снова перетекшей в хаотичный режим: ребятам нужно было «спустить пар». Озадаченная адептка даже не прислушивалась к дискуссии, она обдумывала рухнувшее на ее голову «назначение», впрочем, обдумывание больше смахивало на панику…

– Хэйт, – раздался шепот убивца. – Ты справишься. Больше скажу: никто другой не справится лучше. И… по поводу моей просьбы перед боем: куча кланов ищет «таланты», то есть игроков в свои ряды, и обладатели особых умений нарасхват. Я не думаю, что тебе приятно было бы получить ряд предложений после проигранного (а в этом я слабо сомневался) боя, только по причине того, что у тебя есть такой скилл.

Она сощурилась.

– И как бы меня нашли? – тоже шепотом спросила она Рэя. – Не видны же на арене имена…

– Много ли игроков женского пола твоего уровня, с твоей внешностью, в таких же вещах и с таким же посохом? Ты не переодеваешься, переступая черту города, а клановые аналитики свой хлеб едят не за красивые глаза. В общем, считай меня параноиком, перестраховщиком, даже психом – не важно. Такие умения имеет смысл применять, когда они могут повлиять на исход боя – это мое скромное личное мнение; на арену же в случайном режиме, как правило, подают заявки полностью укомплектованные группы, так как идут они за победой. Я просто хотел, как лучше. А сейчас я опасаюсь, как бы нашей малой не аукнулось ее представление…

Хэйт очень медленно кивнула. Мотивы Рэя продолжали казаться ей странными, даже надуманными, но… Хотелось верить, что напарник взаправду действовал из лучших побуждений.

Ей вообще хотелось… Верить этим людям. Оркам, эльфам, гномам – едино. Потому что…

«Собственно, а почему?» – удивленно спросила она себя. Ответа не было.

Хэйт не досидела до конца «переговоров». На нее, что называется, «накатило» вдохновение, требуя немедленного воплощения «разношерстных» порывов на холсте.

…В Розвейге, который посещали они по одному из этапов квеста с Талисманом, она приметила забавную скульптурную композицию: огромный хищный зверь из семейства кошачьих… на котором расселось, словно на деревце, дюжины три пичуг. Композиция называлась «Доверие».

На этот раз она пошла дальше, чем написание того, что было перед нею. Хэйт «оживила» и хищника, и пташек. Вместо холодного мраморного великолепия на картине можно было увидеть гибкое серовато-коричневое тело пумы с подпалинами, почти что вылитой копии «земного» оригинала; птички же вышли из-под кисти девушки немного абстрактными. Яркие, немного «размытые», невероятных расцветок… И это странное в высшей степени сочетание между зверем, который, казалось, сейчас обнажит клыки в хищном оскале, и колоритные птичками, написанные в манере, беспечной до небрежности, давало невероятный эффект.

Хэйт, закончив работу над холстом, сделала шаг назад, любуясь созданным чудом; ее версия «Доверия» отличалась от «натуры», но делало ли это картину хуже? Нет, и с этим мог бы поспорить только человек с черствым сердцем…

Девушка улыбнулась, поднесла руку к холсту, почти дотронулась до него… Почти – потому что краски (к этому она привыкла в мире реальном) сразу не просыхали, должно было пройти не меньше суток с момента нанесения последнего штриха. В «Восхождении», правда, ускорялся процесс банальнейшим способом: достаточно было поместить написанную картину в инвентарь. От «почти прикосновения» Хэйт показалось, что пальцы ощутили тепло, а еще… одна из пичуг (желтенькая, с зеленой грудкой) будто бы махнула ей крылом…

– Глюк! – хорошенько проморгавшись, высказала Хэйт, подразумевая вовсе не австрийского композитора…

– Простите? – вежливо спросили за ее спиной, заставив девушку вздрогнуть от неожиданности. – Я подошел, чтобы признаться, что восхищен вашей картиной. Вы поставите на ней авторскую печать?

Адептка развернулась, оглядела с головы до пят подошедшего. Вид у него был настолько невзрачный, что даже красный, как томат, берет, надвинутый на правый глаз, только подчеркивал эту невзрачность. Но похвала звучала искренне, а про какую-то печать Хэйт слышала впервые.

– Что-что? – заинтересованно переспросила она.

Но «беретик» не пожелал вдаваться в разъяснения, направив девушку в Гильдию художников. «Там же одни НПЦ?» – удивленно подумала она, но ее отвлекли: купить картину захотели на этот раз сразу несколько человек, спонтанно организовался мини-аукцион, а итоговая сумма превзошла все ожидания Хэйт. «Доверие» (название так и прилипло к картине) было приобретено за семьсот золотых. Сумма фантастическая, но… сожаление, с которым художница расставалась с картиной, даже сравнить было не с чем.

«Я отдаю вас девушке с самым теплым взглядом», – словно извиняясь перед пумой и птахами, подумала она. Эта мысль развеяла сожаления, а желтой пичужке, перепугавшей Хэйт своими фокусами (никакого махания крыльями быть не может, потому что не может быть никогда!), было в шутку наказано: «Не шалить».

«Беретик» куда-то смылся еще до окончания «торгов», а идти в Гильдию художников и узнавать, что за печать он имел в виду, не было у Хэйт никаких сил.

– По ту сторону реальности существует гугл, – менторским тоном заметила девушка. – Выход!

По ту сторону реальности ее ожидало пятнадцать пропущенных вызовов от Галины и два сообщения: в первом Галя проклинала «бесову игру, превращающую ее подругу в овощ», во втором казенным тоном сообщала, что планы на выходные отменяются, так как у Леськи температура. Вероника тяжко вздохнула: Галка на нервах из-за ребенка, сердиться на ее выпады глупо… И придется звонить, несмотря на риск оказаться крайней, выяснять, что приключилось с дочуркой друзей…

– Ничего мне не говори, я знаю, что погорячилась, – вместо приветствия заявила Галина. Говорить ей приходилось громко, чтобы перекричать Лесю: та не плакала – ревела дурниной. – У нас зубик режется, выехать никуда не получится, я тебе перезвоню завтра…

Галя сбросила вызов, оставив Веронике размышления об этом «мы-нас», возникшем в речах подруги сразу после рождения дочери. Сама Вероника категорически не могла понять, откуда, из каких глубин материнского инстинкта это «мы» появилось и является ли этот «сдвиг» непременным атрибутом материнства?..

– Моя ваша не понимать, – покачала головой девушка, задумываясь, чем ей теперь занять выходные.

То, что никаких сборов в игре не будет в эти два дня, было оговорено заранее, почти у всех были планы, да и отдохнуть друг от друга представлялось не лишним… Нет, «лишение» радости общения с суетливой родней Гали не расстраивало девушку, но и ее «коварный замысел» срывался: она намеревалась экспроприировать Лешку и попробовать написать его портрет (о задании Стаса Вероника не забывала). Это был бы взаимовыгодный ход: девушка получала натурщика, готового посидеть несколько часов в одной позе, а друга не припахивали к хозяйству. Если Вероника считалась в этом доме гостьей, то Лешка-то был свой, и каждый приезд к родителям супруги оборачивался для него не отдыхом на лоне природы, а починкой теплиц, перекопкой грядок и прочими полезными занятиями…

Тут, кроме очевидного, примешивался еще один мотив: Веронике необходимо было проверить, причем вне стен училища и на хорошо знакомом ей человеке, получится ли у нее написать мужской портрет… не напортачив с лицом.

Это было крайне важно.

– А, не конец света, – махнула рукой Вероника, решив, что прогуляться по музеям тоже будет более чем полезно.

«Учиться у мастеров прошлого, совершенствоваться в настоящем!» – эту фразочку любил повторять Игорь Дмитриевич, преподающий в училище рисунок. Кроме того, в центр ехать в любом случае придется: список покупок так и не дождался реализации.

С этими мыслями Вероника приступила к приготовлению ужина… то есть, к варке пельменей. Ничего другого, как выяснилось, дома просто не осталось (упаковка лапши и приправы не в счет).

– И едой затариться нужно, – бурчала она, помешивая пельмешки. – А еще купить какую-нибудь кулинарную книгу… Попроще.

Затем она принялась искать сведения об авторской печати, а найдя – морщить лоб от недоумения: как эта информация могла быть ею не обнаружена раньше? Корпорация игровыми средствами помогала создателям чего-то нового утверждать свои авторские права. Печать, о коей толковал художнице «беретик», была, по сути, знаком копирайта и подписью в одном флаконе. Система фиксировала уникальный идентификационный номер персонажа, и вне зависимости от дальнейшей судьбы предмета с печатью (продажа, потеря, передача предмета по цепочке других игроков) авторство сохранялось за создателем. В случае же, если кто-то создавал другой предмет, совпадающий более чем на восемьдесят пять процентов с уже зафиксированным, такой предмет признавался «дублем», о чем предупреждало системное сообщение (на дубль авторскую печать поставить нельзя), если же совпадение превышало девяносто процентов, предмет разрушался. Материалы, затраченные на создание такой копии, не возвращались и не восполнялись. Мол: «Извините, но первое китайское предупреждение вы проигнорировали, кто же в этом виноват?»

Идея пошла совсем не от живописцев или скульпторов, а от… дизайнеров. Модельеры в фэнтезийном мире развернули свои мастерские в первые же месяцы существования игры. Ремесленный навык «портной», кроме брони, позволял творить и такие, бесполезные с точки зрения защиты и характеристик, вещи. Для создания предмета не «по шаблону» требовалось весь процесс производить вручную, от первого и до последнего стежка, поэтому любой декоративный наряд (это обозначение получали все «дизайнерские» вещи без стат) по умолчанию причислялся к работам «от кутюр»^[12]. И, разумеется, мастеру, потратившему несколько часов на создание такого наряда, да еще и из непривычных материалов, своими руками (передать работу ни на одном из этапов другому персонажу нельзя) было бы обидно до чертиков, если бы на показе (а их, оказывается, вовсю устраивали в столицах игровых королевств!) он увидел наряд «такой же, но с перламутровыми пуговицами». А маленькая «бирочка» с изнанки с той самой авторской печатью эту вероятность исключает.

Вероника задалась вопросом: а по каким же принципам вычисляется системой процент совпадения, но, поломав голову с полчаса, решила, что это не ее ума дело. Механизм регулирования есть, он работает, стоит эта штучка почти ничего (десять золотых), не пользоваться было бы идиотизмом чистой воды. Так что визит в Гильдию художников она нанесет непременно…

– «Почти ничего», – передразнила она сама себя. – А в первые дни игры убивалась, что пять золотых – непомерная сумма! Как все меняется…

Покачав головой, Вероника принялась изучать афиши на предмет интересных выставок. Итог обескуражил: из сотни с гаком мероприятий, проходящих в культурной столице, пойти-то было… некуда. Фотовыставки еще радовали некоим разнообразием, а вот живопись… несколько имен, ничего не говорящих девушке, и ряд «выписанных из-за бугра» работ известных мастеров в Эрмитаже.

– О! – воскликнула она, наткнувшись на строчку о выставке работ Поля Сезанна.

«Человек-противоречие», – так характеризовал этого художника Стас, но именно благодаря этим противоречиям мир обрел сотни полотен, будоражащих воображение зрителей всех последующих поколений.

Выбор был сделан, причем без каких-либо сомнений: как раз такой пример для вдохновения с ее личными внутренними противоречиями (их еще Галина любила называть «тараканами» – без прикрас) и был ей необходим.

День в музее проведен был прекрасно (что удивительно, даже обилие посетителей не угнетало девушку), подле каждой картины она провела не менее получаса, сначала впитывая общее впечатление, производимое полотном, а только затем вглядываясь в детали, как то: взаимодействие цветов, линии, мазки, многослойность и трехмерность, свойственную работам признанного мастера. Выставка носила название: «Цвет – это та точка, где наш мозг соприкасается со вселенной», – это были слова самого художника.

– Изумительно, – тихонько шепнула Вероника, уходя.

Она все еще находилась под впечатлением, переступая порог специализированного магазина для художников. Наверное, именно поэтому не стала отвлекать старшего продавца и стажера, прилипших к монитору за торговой стойкой (стажер был тот самый, что злил ее своей заторможенностью и незнанием товара, когда Вероника закупалась перед летней практикой). Девушка прошлась по магазинчику, остановилась, чтобы присмотреть кисти… До парочки продавец – стажер было чуть более метра (навскидку), с такого расстояния их разговор был отчетливо слышен.

– Да ладно? Это же виртуалка, а она – смотри, орудует кистью, как будто так и надо! – немного неприятный голос стажера с эдаким капризным недовольством насторожил Веронику. – Ты видишь, видишь?!

– Вижу, не слепой, – хладнокровно отозвался продавец. – А она хороша… Это твой знакомый записал в игре с полным погружением? Ты не путаешь?

Девушку как током ударило. Виртуалка – кисть – погружение – она – словесный ряд мог быть совпадением, но каким-то очень уж немыслимым…

– Да, я же говорил! Сейчас громкость прибавлю…

Стажер заерзал, потянулся к мышке.

– Я подошел, чтобы признаться, что восхищен вашей картиной. Вы поставите на ней авторскую печать? – еле слышно раздалось из динамиков.

Устоять на месте Вероника не сумела, ее самообладания хватило только на то, чтобы подойти к беседующим спокойным шагом и голосом, почти срывающимся из-за волнения, спросить:

– Простите, я случайно услышала часть вашего разговора на любопытную тему, можно мне тоже одним глазком взглянуть?

Стажер испуганно округлил глаза, а продавец благодушно развернул монитор.

– Глядите. Я вас помню, девушка, вы всегда у нас закупаетесь?

Вероника выдавила вежливую полуулыбку. На экране она видела себя… то есть Хэйт, картину с пумой и птичками… и снимавшего: «беретик» перемещался, и изображение смещалось вместе с ним. «Чтоб тебе пусто было, гад! Зачем мне эта „реклама“? Черт-черт-черт!» – вихрем пронеслось в ее голове.

– Интересная картина, – вслух же произнесла она. – А не могли бы вы подсказать, где это видео размещено? Я бы из дома полностью посмотрела… а то, право, неловко вас отвлекать.

Как она жалела, что не надумала пойти в театральный кружок, когда была такая возможность! Актерская игра ее (по собственному мнению) была настолько… никакой, что эти двое просто обязаны были почувствовать фальшь!

– Нигде, – хмуро ответил стажер. – Мне знакомый на почту скинул файл. В сети его нет.

«Пока – нет», – с оттенком паники подумалось Веронике. Вспомнились предостережения Рэя по «шепоту», совершенно некстати, отчего девушка смутилась окончательно.

– Ясно. Спасибо, – пробормотала она. – Посчитайте мне, пожалуйста…

Она скороговоркой протараторила список нужных ей товаров. «Чем мне может грозить это видео, когда просочится в сеть?» – эта мысль не давала ей покоя весь остаток дня. Даже в супермаркете, в который она пошла «вторым заходом», сначала занеся покупки из художественного магазина домой, Веронике казалось, что покупатели на нее косятся… Впрочем, прохладный душ немного поубавил нервозность.

«Во что бы это не вылилось, исправить ничего нельзя, поэтому следует перестать накручивать себя», – придя к этому выводу, девушка направилась к капсуле. Не пропадать же вечеру, раз она осталась в городе?..

На этот раз расслабленно посидеть на травке у стен храма не удалось. И внезапных озарений не случилось, скорее, наоборот: Хэйт пыталась вообразить, сколь ничтожной была вероятность, что «беретик» скинет видео с ней стажеру из магазина для художников (она вполне допускала, что стажер не был единичным получателем записи, но все же); что парень решит показать видео старшему продавцу именно тогда, когда она войдет в магазин; что она подойдет на достаточное расстояние как раз к реплике «беретика»; да что там – что она вообще в этот день поедет не за город, а в центр, по маршруту «музей – магазин»?.. Стечение обстоятельств? Цепь случайностей? Совпадение?! Вот прямо минута в минуту? Не бывает такого, как не бывает нарисованных птичек, машущих крыльями, как не бывает цветущих садов посреди вечной мерзлоты…

– Вся наша жизнь – цепь случайностей, – глубокий, исполненный какой-то нечеловеческой мудрости, голос ворвался в ее размышления так внезапно, что Хэйт вздрогнула.

Она вскинула взгляд, чтобы наткнуться на спокойное лицо седеющего мужчины в одеждах жреца.

– Так говорил мой наставник в первый год моего послушничества, – безмятежно продолжил жрец.

Задание: Двоебожие: Стадия I – завершено!

Вам удалось привлечь внимание жреца Балеона раньше предусмотренного заданием срока.

Кажется, вы на верном пути!

Задание: Двоебожие: Стадия II.

Произведите благоприятное впечатление на жреца Балеона, чтобы получить приглашение посетить храм.

Награда: малый лист древа познания.

Требования: успешное завершение Стадии I.

Уровень сложности: скрыто.

Вы получили 1000 очков репутации с орденом Ашшэа!

Хэйт, прочтя оповещение, резко подобралась.

– Но вы не были согласны с его словами? – по наитию предположила она.

Жрец чуть заметно изменил наклон головы.

– На второй год послушничества наставник дополнил фразу. «Только глупцы полагают так», – сказал он мне.

– Но и это было не все? – предположила девушка, втянувшись в «игру».

– Не все, – согласился непись. – Только к исходу третьего года он закончил высказывание словами: «Но еще глупее те, кто вовсе не верит в случайности». Я в четвертый раз вижу тебя у храма, ты всякий раз приходишь на краткий срок, проводишь это время в раздумьях, сидя на траве, а после – встаешь и уходишь. Ты – пришлая со смешанной кровью, но на твоем челе печать Ашшэа, однако же ты раз за разом являешься к святилищу Балеона. Твои думы всякий раз – разные, это написано на твоем лице. Что из этого – совпадение, дитя?

Хэйт растерялась. Обращение «дитя» – это мелочь, позволительная жрецу с сединой в волосах, но вся речь… Что можно было сказать, не солгав и выполнив при этом условие квеста?

– Не знаю, – честнейшим образом ответила она.

НПЦ нисколько не удивился.

– Есть решения, принимаемые за нас, но оспорить их мы не в силах, – с невозмутимым видом произнес он. – Приходи снова. Думаю, случайность это или нет, вреда от твоих визитов не будет.