Не теряя времени, она выбралась из кровати и прокралась на кухню. Здесь еще пахло жареной рыбой, которую ели на ужин. Ящик со столовыми приборами звякнул, когда Настя вытащила из него нож – единственный в доме по-настоящему острый нож, который ей строго-настрого запрещено было трогать. Из комнаты, где спала мама, донесся тихий стон и скрип матрасных пружин – потревоженная звуком, она повернулась на другой бок. Желтый линолеум холодил пятки, когда Настя неслышно ступала по коридору. Свет фонаря из-за окна падал на лицо Елены, гладкое и неподвижное, с грубыми синими тенями. Рука свесилась с кровати – такая бесцветная, будто ее сделали из пластмассы, с идеально ровными ногтями. В темноте красный лак казался черным. Последние сомнения исчезли. Абсолютно уверенная, что разгадала загадку тети Елены, предвкушающая долгожданное освобождение, Настя подкралась к кровати и, умирая от ужаса и любопытства, воткнула лезвие в эту страшную неживую руку.

И какой же потом был крик, как все бегали с бинтами и флакончиками и какое у мамы было бледное, испуганное лицо. А потом Настю назвали малолетней преступницей, пообещали отдать в милицию и заперли в ванной, и никто не хотел ее слушать. И как она рыдала – до тошноты, до рвоты… Она не хотела плохого. Она чуть не умерла от страха, когда из руки тети Елены полилась настоящая человеческая кровь. Ведь Настя была абсолютно уверена, что под ножом кожа разойдется, как пластиковый пакет, и из разреза выглянет переплетение проводов и трубок. Ведь тетя Елена не могла быть никем, кроме робота…

Когда тетка, охая и морщась от боли в порезанной руке, все-таки уехала, Настя наконец-то смогла объяснить все маме – до того ее просто отказывались слушать. И мама все поняла и даже смеялась… но смеялась как-то испуганно, словно тайком.

А теперь Елена купила путевку на Шри-Ланку и бог знает сколько раз разговаривала об этом с мамой. Настя хорошо представляла себе эти беседы: Елена напирала, требуя подробностей и деталей, ведь сестра обязана знать все до мелочей, раз уж позволила своей невоспитанной дочери уехать. Как она, кстати, могла? Ведь это просто неприлично. Как это – не знает, в каком именно отеле живет? Даже сколько звезд, не знает? Прости, но ты плохая мать, если допускаешь такое…

Н-да, вздохнула Настя, понятно, почему мама так взвинчена и почему вдруг потеряла всякий здравый смысл. Под таким бульдозером уже не до логики.

Итак, Елена едет на Шри-Ланку и желает повидаться с племянницей. Отказаться от свидания невозможно: до самой Насти тетка, может, и не дотянется, но маму сожрет. Тави не могла этого позволить. Согласиться на встречу тоже нельзя: Настя знала, что под холодным взглядом тетки она превратится в безвольного, послушного кролика. Дальнейшие события предсказуемы. Покорное согласие вернуться домой – нет, не тогда, когда удобно, а вместе с Еленой. Унизительное удивление и презрение, когда обнаружится, что денег на билет у Насти нет. Покупка этого несчастного билета. Позорная сдача маме с рук на руки – как будто Настя не живой совершеннолетний человек, а вещь, которую мама посеяла из-за распущенности и дурного характера. Обвинения в педагогической бездарности и пренебрежении родительским долгом…

Все это пронеслось в голове за секунды – а потом Настя услышала собственный голос, который говорил: надо же, как жаль, мама. Что ж ты раньше не предупредила. Я же улетаю в Бангкок – вот прям послезавтра, и билет уже никак не поменять. Как же не повезло! Но что поделаешь…

Все-таки Тави была очень удачливым человеком. Обрадуй ее мама неделей раньше – и пришлось бы выбирать между бегством и росписью. А теперь Тави как раз успевала закончить последнее бунгало и уехать с чистой совестью. Не в Бангкок, конечно, просто в другую часть Шри-Ланки. Потом как-нибудь объяснится… когда отпуск Елены закончится и опасность минует. В конце концов, Тави и так собиралась уезжать из поселка.

* * *

Работы оставалось буквально на полчаса, и Тави уже предвкушала момент, когда отойдет к самой кромке воды и полюбуется наконец полностью раскрашенной шеренгой бунгало.

– А что, мне нравится, – проговорили за спиной по-русски, и Тави, вздрогнув всем телом, выронила кисть. Толстый слой акрила на ворсинках тут же облепил мелкий песок; она, зашипев от досады, сунула кисть в банку с водой и только потом обернулась.

Перед Тави стояли вчерашние туристы – коренастый и высокий – и с беспечным любопытством разглядывали роспись.

– Да, нравится, – повторил высокий. – Эдакий примитивизм, очень выразительно.

– А по-моему, детская мазня, – возразил коренастый. – Напридумывали всяких умных слов, всяких «измов». А все для того, чтобы прикрыть банальное неумение рисовать.

Тави сжала зубы и закатила глаза. Ну вот что с ними делать? Притвориться, что не понимает? Ядовито пройтись по доморощенным критикам? Незатейливо послать к черту? Удивительное дело: сегодня они не пугали ее. То ли раздражение оказалось сильнее страха, то ли ужас перед теткой отбил способность бояться чего-то еще. И почему она вчера всполошилась? Такие обыденные физиономии нарочно будешь искать – не найдешь.

– Вы, Настя, не обижайтесь, – улыбнулся высокий. – Семен у нас неотесанный, но душа у него добрая.

– Откуда вы знаете, что я Настя? – насторожилась она.

– Слышали на пляже, как вы с мамой разговаривали. Меня зовут Илья, а это – Семен. Он хороший, светлый… человек.

– Очень приятно, – мрачно вздохнула Тави и покосилась на отмокающую кисть. Вот же прицепились. И отвернуться, чтобы продолжить работу, как-то неловко. Она вопросительно посмотрела на туристов и, ухватившись за стандартную формулу, пробормотала с кривой улыбкой: – Могу я вам чем-нибудь помочь?

Произнесенная таким тоном фраза предполагала лишь один ответ: «Нет, спасибо», – и быстрое исчезновение собеседника с глаз долой. Однако на русском волшебные слова не сработали.

– Можете, – бодро ответил Илья. – Давайте прогуляемся? Посидим где-нибудь, выпьем…

– Во-первых, я не пью… – проговорила Тави, медленно закипая.

– И правильно! – одобрил Семен. – Ты же девушка, будущая мать!

Тави замолчала, прикрыла глаза, с шумом втянула ноздрями воздух. Здравствуй, девочка, мы привезли тебе из дома подарок – классический набор отборных банальностей. И никакой тети Елены не нужно, и без нее найдутся милые люди… Спокойно. Еще пара фраз – и они отправятся искать компанию повеселее и пообщительнее. Кого-нибудь понятнее и приятнее.

– Во-вторых, я занята, – продолжила она, обращаясь теперь только к Илье.

– Бросьте, вам же положен обед. Я слышал, как вас отправляли передохнуть, и вы ответили: «Да, сейчас». Примерно полчаса назад.

«Вот же упорный, – мрачно подумала Тави. – Ладно, вежливо отделаться не вышло, придется быть честной».

– В-третьих, я просто не хочу. Ну правда – зачем мне? О чем мы будем говорить? О тонкостях примитивизма?

– Просто пообщаемся, – объяснил Семен. – Что значит «не хочу»? Нельзя так, проще надо быть с людьми…

– Вы притворяетесь? – опешила Тави. – Или правда такой дурак?

– А вот грубить не надо!

– Семен, Семен… – укоризненно окликнул Илья. – Не перегибай палку. Почему бы и не поговорить о примитивизме? – повернулся он к Тави. – Мне действительно очень нравится ваша работа. К тому же вы здесь все знаете, а мы приехали только позавчера, еще не разобрались толком. Могли бы поговорить об острове…

– Или о том, как ты дошла до жизни такой, – влез Семен.

Тави молча посмотрела на него, вяло размышляя: а что, если залепить пощечину? Непредсказуемо. Может, вой поднимет, а может, сдачи даст. И уж точно не поймет, за что огреб. Со своей точки зрения он ведет себя как нормальный мужик, а она, сопля мелкая, выпендривается и хамит. Колени стали ватными от бессильной, не находящей выхода ярости. Перед глазами заклубилась серая пелена.

– Институт бросила, – тем временем загибал пальцы Семен, – студию бросила, друзьям-приятелям даже не сказалась…

– Пожалуйста, – тихо попросила она Илью, – уведите своего друга.

– Простите, но он дело говорит, – пожал плечами тот, – вы бы послушали, он умный человек.

Семен все не унимался:

– Мать с ума сходит – хорош подарочек, дочка заделалась бомжем, малярничает за еду…

Она бы могла толкнуть это серое, как тогда, в парке. Могла бы заткнуть нашатырным туманом этот самодовольный, изрыгающий стандартные злобные фразы рот. Эти двое были такие же, как Андрей. Одной с ним породы. Они хотели затащить ее куда-то… запереть там, где она не хотела быть. Сделать из нее кого-то другого. Исправить.

В глазах темнело от ненависти. Тусклые щупальца вновь тянулись к Тави, но теперь она готова была взять их в союзники.

– Семен, Семен…

– А ты меня не одергивай! Кто ей еще правду скажет? Мать над ней всю жизнь кудахтала, вместо того чтобы хорошего ремня дать, теперь вот разгребает… К тебе же по-хорошему, тебя же на студенческую конференцию отправляли, а ты всех подвела! Тебе людям в глаза смотреть не стыдно? Как тебе еще совести хватает с матерью разговаривать после этого!

– Стоп, – сказала вдруг Тави, широко открыв глаза. Семен нависал над ней, и его и без того красное лицо побагровело от искреннего гнева… искреннего ли? – Стоп, – повторила Тави, и незримые щупальца тумана бессильно опали, не дотянувшись. – А кто вы, собственно, такие?

– Да какая разница, ты посмотри на себя…

– Бросьте строить из себя кретина! – крикнула Тави. Семен отступил – и внезапно ухмыльнулся.

– Неплохо, – небрежно бросил Илья, но Тави не обратила на него внимания.

– Так кто вы такие? – Она шагнула вперед, неосознанно приподнялась на цыпочки. – Про конференцию я даже маме не успела сказать… Какого черта! – свирепо прорычала она, заметив, что Семен опять открыл рот. – Прекратите нести банальную чушь! Будто скверных сериалов насмотрелись… или вы и правда дурак? – Она внимательно вгляделась в лицо Семена и качнула головой: – Вряд ли. Так кто вы такие и чего вам надо?

– Нам надо, чтобы ты вернулась домой, – вздохнул Илья. – И поговорить.

– Ну как же отказать таким приятным собеседникам! – любезно оскалилась Тави. – Простите, я в сортир.

* * *

Из туалета она выбралась только через два часа, когда уже близились сумерки. Через дверь выходить не решилась – вылезла в окошко, выходящее на задний двор, где сушились на веревках многочисленные простыни. Осторожно выглянула из-за угла. К счастью, пляж был пуст. Видно, гнусной парочке надоело торчать на солнцепеке, а дождаться в кафе или в тени индийского миндаля, на удобных шезлонгах, не вышло. Злорадствуя, Тави представила, как Сильвия величественно преграждает им путь. «Простите, только для гостей «Сансамая», – говорит она с непреклонной вежливостью. – Мне очень жаль, но эти шезлонги и гамак тоже только для постояльцев». И темные пугающие фигуры оплывают под ее взглядом, становятся маленькими и жалкими. Наверняка Сильвия так и сделала: из ее гамака все прекрасно видно, а скандалов она очень, очень не любит.

Самозваные доброхоты… Какие-нибудь мамины коллеги или дальние знакомые – а может, и не мамины, может, это приятели Елены. Семен, судя по манере вести разговор, и вовсе ее потерянный брат-близнец. По собственному почину решили помочь милой женщине, которой так не повезло с дочкой…

Тави понимала, что врет себе, что безобразный спектакль разыгран с какими-то странными и мутными целями. Что это как-то связано с Андреем. С тем, что случилось в парке. Эти двое знали, что она натворила. Возможно, знали лучше, чем сама Тави. Может, это и есть расплата? Может, они явились, чтобы наказать ее? Мысль мелькнула и исчезла, торопливо отброшенная. Считать этих двоих услужливыми дураками было спокойнее.

Одно хорошо: пересчитывая в туалете гекконов и разглядывая ржавые потеки вокруг раковины, чтобы отвлечься от размышлений о странных туристах, Тави внезапно решила проблему одежды. Она сумела использовать пятна старой краски, расписывая хижины. Так почему бы не поступить так же с футболками?

На веранде, к удаче, никого не было – время обеда уже прошло, время ужина еще не наступило.

– Разложила девка тряпки на полу-у, – дудела Тави, ползая среди расправленных на кафеле футболок с остатками акрила. – Приносили женихи коньячок, объясняли женихи, что почем… Тьфу ты!

Она помотала головой, отгоняя прилипшую мелодию, и переползла к шортам.

– Кто под форточкой сидит – отгоняй. Ночью холод подобрался с Оби… Да что ж такое!

Тави выпрямилась и оглядела пол. Вместо безобразно испачканных тряпок перед ней лежала одежда, расписанная чудным абстрактным орнаментом.

– Отлично придумано, – заметила Сильвия, неслышно поднявшись на веранду. – Выглядит словно так и задумано.

– Пока нет. Но в стиральной машинке свежая краска слегка затрется, слои сольются и будут выглядеть как единая роспись, – объяснила Тави. – Можно сегодня? Я хочу успеть завтра на первый паром.

– И куда ты теперь? В Бангкок?

Тави машинально кивнула и тут же с ужасом уставилась на Сильвию. Только сейчас она осознала свое решение, поняла, в какой страх привели ее Илья и Семен – страх настолько сильный, что она прятала его сама от себя. Настолько сильный, что готова была снова увидеть, как выцветает мир, как кипит за гранью реальности пахнущий нашатырем сумрак, – лишь бы подтолкнуть людей и события так, чтобы суметь пробраться в самолет, только бы не разговаривать больше с этими пугающими людьми. От Елены можно спрятаться в какой-нибудь непопулярной у туристов деревеньке, как под столом. От этих же двоих, возможно, даже в другой стране не скрыться. Но Тави должна была хотя бы попытаться.

– Как вы узнали про Бангкок? – хрипло спросила она. Сильвия успокаивающе махнула рукой:

– Ну а куда еще? Отсюда все едут либо в Таиланд, либо на Гоа… либо домой.

Тави, прикусив губу, замотала головой. Похоже, все вокруг хотят, чтобы она вернулась домой. Не ради них, не для себя самой, не ради какого-то дела. Просто потому, что это считается правильным. Хорошее слово – «считается». И еще – «положено». Ляпнул такое – и стал неуязвимым. Никаких тебе «зачем» и «почему». Ничего не надо объяснять, ни о чем не надо думать. Считается, что старших надо слушать. Тебе положено вернуться домой. Не приставай. Не хочу тебя слушать…

Впрочем, одернула себя Тави, на Сильвию-то зачем коситься? Она ничего такого не говорила, это не мама, не робот Елена и не этот отвратительный, невесть откуда свалившийся на голову Семен. Всего лишь сообщила факты. Просто день такой, что везде видится подвох. Так недолго и параноиком стать.

Тави встала, потянулась, разминая затекшую спину.

– Сходишь попрощаться с Чандра? – спросила Сильвия.

Тави неуверенно пожала плечами. Наверное, выпить чашку кофе можно. Только ноутбук с собой не брать, чтобы не засмотреться в монитор. Если что – она издали заметит Семена и Илью и сможет слинять через неосвещенный пустырь. Лучше уж вляпаться в коровью лепешку, чем в милых земляков.

Тави сунула в карман тощий кошелек и вдруг дико расхохоталась.

– Что такое? – встревожилась Сильвия.

– А чаю-то! – всхлипнула Тави. – Цейлонского чаю… так и не выпила! – Тави утерла слезящиеся глаза и снова согнулась от приступа истерического смеха.