Цитаты из книги «Змеиная вода»

– Женщине следует быть кроткой и милой… не слышала? – Слышала. Но жизнь такова, что кротких и милых хоронят первыми.

девочка, поверь, если женщина не хочет рожать, она не родит. А родивши – удавит ребенка, чтоб никто не знал.

это больно, когда вот перед тобой человек. Больной человек. Но ты знаешь, что он поправится, что ты ему поможешь. И знаешь, что твоя сестра сгорела от пневмонии и никто-то ей не помог. Как не помог твоему сыну в госпитале. Не сумел ли или просто очередь не дошла. Как не помог матери в тылу, у которой сердце остановилось. Это знание душу раздирает. И да, таких множество, но тебе болит за своих, за родных. И лечить с таким настроем нельзя.

Огороды держат не для развлечений, а чтобы экономить. Не поверишь, Бекшеев, но своя картошка с морковкой в определенной степени изрядно облегчают жизнь. А порой и не дают сдохнуть от голода, когда уж совсем край. А она вон… цветочки разводила вместо огурцов.

– Тебе эта история… не нравится, – я тру пальцы белоснежным платком, а грязь все не сходит. – Ну… сомневаюсь, что нормальному человеку могут понравится убийства… – Ты понимаешь, о чем я, – на Бекшеева даже раздражаться сложно. Хотя иногда стоило бы. Наверное. Или нет. – Понимаю. Она несуразная. Нелогичная… И замолчал. А я тоже молчала. Что сказать. Что психи сами по себе нелогичны? В том и дело, что это как раз заблуждение. Логичны. В рамках своего безумия. Выверены. Более того, они порой куда более логичны и предсказуемы чем нормальные люди. Они заперты в своей одержимости, как волки на поляне, флажками огороженной.

женщина имеет право сама решать, нужен ей ребенок или нет.

– Дуры, – буркнул Захар. – Бабы – дуры… извините… я не про вас. Почему-то извинение показалось лукавством. И про неё тоже, про ту, что молчанием своим и не желанием что-то менять, потворствует… чужая мысль, но ясная, режущая.

Муж у неё, – Захар замечает и решается развернуть эту руку. – Изрядная скотина. Частенько бил. И Людмила кивает, подтверждая. – Она сюда и заглядывала, когда совсем уж плохо становилось. Мазь брала, от синяков. – А жандармерия что? – Бекшеев стиснул рукоять трости. Синяк был не один. Просто тот, на руке, самый яркий. А вот на ребрах почти уже исчез, его и заметить можно, лишь хорошо приглядевшись. А вот на ногах, выше колена, еще синие, свежие совсем. – А что жандармерия? Что они могут-то? – Захар мертвую отпустил. – Не знаю… задержать? – Чтобы кого-то задержать – повод нужен. Вам ли не знать. – А… – Она отказывалась писать жалобы, – тихо произнесла Людмила. – Они часто отказываются… почти все… Приходят вот с синяками и ушибами. Порой с трещинами в ребрах. С отбитыми почками… с сотрясениями, после которых стоять на ногах не могут. И говорят, что сами упали. А стоит… завести… что заявление, жалобу… что обвинить… Людмила качает головой. – Никогда этого не понимал, – Захар продолжает осматривать тело и морщится. – Вы мужчина. – Зато вы женщина. Донесли бы, чем это заканчивается… – Пытаюсь. Но… понимаете, здесь все так живут. Это норма. – Это не может быть нормой! – Не для них. Они росли и видели, как отец бьет мать… точно так же, как видели это их матери. И матери матерей. Они не знают, не представляют другой жизни. К тому же война была. – И что? – Мужчин осталось мало. Много меньше, чем женщин. Может, сейчас разница не так сильна, но… когда соседка одинока, и вторая тоже, и третья… а у тебя есть муж, то становится страшно его потерять. – Настолько, что лучше позволить себя убить? – Да, – ответ Людмилы был тих и тверд. – Для них – да… это… это на самом деле отвратительно. И… я вот ничего не могу сделать. Если я попытаюсь давить… попробую вызвать полицию, то… они больше не придут. Будут терпеть и синяки, и сотрясения. И все это закончится смертью. Она обняла одну дрожащую руку другой и отвернулась, скрывая слезы. – Дуры, – буркнул Захар. – Бабы – дуры… извините… я не про вас.

Мне мамка моя сказала, мол, иди, Зинка, на сестру медицинскую учись. И даже денег дала. Бабка-то ворчала, что толку-то от этое учебы. Что бабе надо замуж и детей рожать. А мамка, она нет. Так и заявила, что медицинская сестра – это вам не коровам сиськи дергать! Сказано было весьма вдохновенно. – Уважаемая профессия, – согласилась я. – Ага… я-то еще не хотела… мне ж гулять в охотку было. Подружки-то и в школу не больно хаживали, а моя мамка за розгу взялась и одного разу так отходила, что потом неделю спала жопой кверху. И сказала, что, мол, мужиков толковых в войну побило, на всех не хватит. И что надобно так жить, чтобы своим умом! – Это она права.

Эта война перечеркнула многие планы и желания