И взгляд ее темный остановился на Евстигнее. От этих глаз он хотел бы укрыться, да чуял, что не спасут меха.
Она встречала их на Озерском шляхе, женщина в черном плаще, полы которого развевал ветер. За спиной ее виднелись оружные люди.
Тяжела дорога, когда идет и днем, и ночью. Но Евстигней не жалуется. Он сидит подле матери, которая будто бы спит, но сон этот мало от смерти отличен. И думает… а про нее думает.
Ольгерд же обнял его, молча к животу прижал. По голове погладил. – Взрослый, сыне… теперь я вижу, что взрослый… прости, что не сберег…
– Надо вернуться. – Он не мог глядеть на матушку такую. – Пусть она вернет ей здоровье, а я… я уже взрослый.
На седьмой день матушка впала в беспамятство и дышала-то еле-еле. Ольгерд молчал. Мрачен был. Зол. И тогда Евстигней решился.
Ноги отнялись. Раздулся живот. Лицо пожелтело, а глаза и вовсе красны сделались. Но не кричала она, не плакала, лишь крепче стискивала зубы.