Цитаты из книги «Внучка берендеева. Летняя практика»

Ты сперва скажи… ты ж сам писал, чтоб их тебе отдали. – Писал, – кивнул Илья. – А теперь будто и не радый? – Твоя правда, не радый. – Почему?

Хотела ответить, да стерпела.Не из-за страху перед матушкой-царицей, а потому как Кирей просил. И Ильюшка – хоть он-то просить не приучен – явился в первый же день, встал, глядит так… А глаза больные-пребольные. Да и не утерпела я.– Что ж ты, – говорю, – добрый молодец и закручинился?А самой не то смеяться охота, хохотать во все горло, не то слезами дурными зайтись.– Неужто беда приключилась какая?– Приключилась, – молвил Ильюшка в ответ и щеку потер. – Ты сама эту беду видывала.– А мне мнилось, что не беда это, а сестрицы твои родные, которых тебе возвернули.

Душно здесь! – Маленка ноженькой топнула.– Окошко открой.– Тогда холодно будет!– Шубу вздень.– Сквозняки…– Перестань, – Илья к сестрице подошел, – раньше ты не была такой капризной.– Раньше и ты не был таким равнодушным.А у самой губы-то дрожат, того и гляди расплачется. Но нет, поджала, закусила едва ли не до крови и к сестрице своей болезной кинулась, обняла за плечи, зашептала, но громко так, чтоб слышали все:– Ничего, дорогая… Вот посмотришь, все еще переменится. Потерпеть надобно… самую малость потерпеть.

У него ж душа обесшкурена, такую тронь – и закровит. – Тогда почему я их боюсь? Он еще тогда сказал, что теперь я в ответе, если не хочу отослать… что она их держит ради меня… чтобы привязать покрепче. Куда уж крепче? А еще капитал политический…

Сестрицы ж Ильюшкины тоже товар. Вот, замуж отдать можно, милость кому оказавши. Хотя, на этих невестушек поглядевши, жалею я женихов их, потому как с такой милости и окочуриться недолго.

Про капиталы всяческие мне Люциана Береславовна расповедывала давече – что про те, которые в крынках хранят, на заднем дворе оные крынки прикопавши, что про иного всякого свойства. И тогда было удивительно, как это голова моя капиталом служить способная.

Меня Емельяном нарекли… хотя нет, вру… это другое имя, дареное, а звать меня Нежелан… мамка моя не больно-то желала, чтоб я появлялся. А я вот…

Магия. Как она есть. Воплощенная. Живая. Наделенная разумом и волей. И стыдно, что люди в глупости своей обездолили мир. – Я отдам тебе силу, а ты… – Емельян все ж медлил. – Ты научишь драконов разговаривать с людьми… это тоже будет правильно. И дракон кивнул. Он был согласен.

После-то мне Арей сказал, что чувств я лишилась от магического истощения. Ну и от волнения, конечно. А Еська расповедал, как Арей меня на руках нес, бегмя бег, боялся, что не успеет. Порешил, будто меня прокляли или еще чего страшного утворилось… Нас с Люцианой Береславовной рядышком положили, на солнышке, стало быть. Укрыли, чем пришлось

Здесь. – Лойко остановился перед деревней. – Ты иди… тут уже почти никого не осталось, а кто и остался, с ними легко справишься, если сунутся, а я… я должен… сделать кое-что. Он вдруг поцеловал меня в лоб. – Бывай, Зослава… может, если бы я остался жив… Все было б иначе… Если бы… Я не стала спрашивать, куда он идет и зачем. И вслед не глядела. А что слезы на глаза, так это от ветру и треволнений… волнениев ныне множество было, этак и поседеть недалече… но седеть я погожу, у меня тоже дело есть. И, подхвативши юбки свои, я кинулась туда, где меня ждали. Бегла… ну хорошо бегла, спасибо Архипу Полуэктовичу, научилась. Добегла. Почти. – Зослава! – Арей меня на руки подхватил, закружил. – Живая? Прости дурака… я не думал, что так выйдет… не хотел. От него пахло тиною и еще огнем, и уж не ведаю, как одно с другим роднилось, и почему засмеялась я, и… и просто было хорошо.