ГЛАВА 2
Где готовится спасательная экспедиция и выясняются отношения

«А на третий день поднялся ветер. Гнул он мачты, срывал паруса. И море поднималось, одна волна другой выше. Разверзлась пучина. И закричали люди, что, мол, виной тому – ведьма, что пробралась на корабль тайно. Да всякому известно, что море не терпит обмана. Тогда-то и вытащили они пассажиров, и раздели их…»

Сказка о проклятом корабле и морской ведьме

Дэр Гроббе, услышав, что от него потребуется, провел ладонью по отросшей щетине и улыбнулся. Так счастливо, что прямо не по себе сделалось. Ричарду.

Нормальные люди не должны так улыбаться, услышав весьма сомнительного свойства предложение.

– Стало быть, фрахт? – уточнил дэр Гроббе преласково. – К Проклятому городу пойдем? Морем? Через Мертвую бухту? И под Призрачными воротами?

– Ну… примерно так.

– Туда, откуда ни один корабль еще не вернулся?

Ричард вздохнул и, потупившись, подтвердил:

– Да.

– Знаешь… а мне ведь гадалка еще когда предсказала, что своей смертью я не помру.

– Нам нужен корабль.

– Так я же ж что, против? – дэр Гроббе вытянул руку и свистнул. Спустя мгновенье на руку эту рухнул попугай.

– Задница! – возвестил он хриплым надсаженным голосом. – Твою душу в акулью мать!

– Тихо, – дэр Гроббе почесал клюв и попугай застыл, прикрыв глаза. – Стало быть… я-то и вправду… оно-то, мирная жизнь, хорошо. Да вот тут что-то свербит.

Он стукнул кулаком по груди.

– Неймется… матушка моя покойная все повторять любила, что горбатого только могила… а такого… обо мне всякого говорили, все больше матерно.

Сказано это было печально, даже мечтательно.

– Да и жизнь у меня была… да… еще когда к твоему батюшке шел, думал, что вот оно, конец. Сожрет проклятый душу и не подавится.

– Сволочь, – поддержал попугай.

– Да только куда нам еще было податься? Накуролесили, да… свои бы сдали, вот и вышло, что вышло… а он принял. Только сказал, что ежели бузить станем, сам акулам скормит. И ведь скормил бы. Серьезный мужик…

– Как вы с ним познакомились? – Ричард указал на кресло. – Садись.

– Обыкновенно… заказывал один человечек через нас всякое там. Не подумай. Шелка вот. И камни драгоценные. Купцов сопроводить, чтоб, стало быть, не сбегли куда. И чтобы со всем почтением. Мастеров всяких… мебельщиков. Или вот цветочных. Думаешь, откудова я всякой этой хрени понахватался? В море-то частенько тоскливо, вот и начинаешь беседы вести с умными людями. Про обои. Про ткани, какие там для мебели годятся, а какие нет. Про моды и прочее.

Ричард, честно говоря, в принципе над подобным не задумывался.

– Для матушки твоей, как оно после выяснилось, да… я-то работал, пока совсем горячо не сделалось. Дружки старые, дела… море за бортом горело. Ну и кинулся туда, где, может, и не убьют. Не убили.

– Я тебя почти не помню.

– Так… ты того… болел много.

– И этого не помню, – признался Ричард. Только щека дернулась. Это неправда. То, что сказала тварь, не могло быть правдой. Он никого не убивал.

Он…

– Я помню, – дэр Гроббе потер подбородок. – Ты уж извини, что я так… твой отец не отличался разговорчивостью. И в замке никого не привечал. Сперва-то да, иначе все было. А потом переменилось. Не сразу, нет… в море же ж как? Ушел. И добре, ежели за месяц-другой обернулся. Случалось, что и дольше. Вот ты там живешь, а прочие все – туточки. Да и в целом, дело мое маленькое было. Привезть. Увезть. Встретить. Приветить. Проследить, чтоб не наглели, обворовываючи. Ну а тут… я и в Замке-то бывал, но дальше двора не пускали. Потом-то и того не стало. Уже после, стало быть, как матушку твою похоронили, так он совсем затворником сделался. Оно и понятно, любил её крепко.

Не знает.

И… и, наверное, хорошо, что не знает.

– Ну а потом… твой отец призывал, я являлся. Не скажу, что стремился сюда. Тут было как-то вот… нехорошо, что ли?

А Ричард все равно не помнит. И эта вот украденная память теперь представляется ему запертой дверью, которую надо открыть.

Или нет?

Как знать, что за дверью этой прячется? И не станет ли только хуже?

– А с тобою мы в городе встречались. Ну, потом уж. Когда он дозволение дал. И тебя привозил. Мы в море выходили. Помнишь?

– Нет.

– Ну… – дэр Гроббе смутился. – Ты… тебя Ксандр принес. Ты и на ногах-то едва-едва стоял. Стоял и пялился на море. Никого будто не видел. Мы и пошли. Потихоньку. А там волны. Ветер. Дети-то море любят. И оно их тоже. Да… еще дельфины. Точно не помнишь?

Пустота.

Туман.

И мучительно. Ведь должно же быть хоть что-то. Дэр Гроббе лишь крякнул.

– Тебе там плохо стало, как от берега отошли. Позеленел и рухнул. Отец твой… в общем, назад вернулись и уже все. А потом, как второй раз, так ты уже большим был. Клятву я приносил. Это-то помнишь?

– Помню, – согласился Ричард.

Клятва – не более чем условность. И все же обставили все торжественно.

Город.

Флажки. Цветы. Нарядные люди. Отец… что-то говорит, а что – память опять не сохранила. Она у Ричарда, оказывается, совсем дырявой стала. Музыка… танцы потом. И тоска, которая душу разъедает. Ему хочется остаться здесь, в городе, среди нарядных веселых людей, пусть даже Ричард не понимал причин их веселья, но ведь тянуло.

К людям. К живым людям.

И он даже решился попросить разрешения. А отец глянул так, равнодушно, и сказал:

– Нет.

И потом уже тише добавил.

– Тебе нельзя к ним.

Тогда было просто обидно, хотя и обида давным-давно стала привычной. Ричард подчинился. А теперь… теперь крепло недоумение. Почему отец запретил?

И всю ли правду он рассказал?

– Он… тебе говорил обо мне? Что-нибудь? Может, что-то, что показалось странным?

– Более странным, чем запрет появляться в Замке? – хмыкнул дэр Гроббе. – Там ведь многие хотели бы служить. Но…

Но была душница.

Тварь, с которой отец не справился. А Ричард сумел. И победа эта жгла душу гордостью. Вовсе он не так и слаб. Вовсе не никчемен. Только…

– Не важно. Я-то… пойду, что ли, корабль готовить? – дэр Гроббе поднялся.

– Так ты согласен?

– А то… какой старый пират откажется от сокровищ? Там же сокровища будут?

И Ричард кривовато усмехнулся.

– Целый город, – пообещал он.

– Вот! – дэр Гроббе поднял палец, и кривоватый клюв попугая ухватил за него.

– Пиаст-р-ры! – заорала птица. – Якорь тебе в…

– Островитяне выдвигаются все. Их немного. И без них с кораблем не справиться, – Ксандр докладывал тихо, вполголоса. И старательно играл в равнодушие. – Возьмут дюжину вироссцев и еще ладхемцы с ними же.

– Не передерутся?

– Не должны.

– Скажи, чтобы брали добровольцев.

– Думаешь, там кто-то в здравом уме откажется? Им еще домой возвращаться… да и нам бы, хотелось.

– Тебе это не нравится?

– А сам как думаешь? – Ксандр все-таки присел на край стола. – Тебе нельзя туда.

– Потому что тварь была права?

Вопрос прозвучал. И… и Ричард готов был услышать ответ.

– Тварь…

– Не надо, Ксандр. Ты ведь был там. Слышал. Как и остальные. Но если кто и не понял, то они. Люди. Они ведь знают далеко не все. В отличие от тебя. А ты… ты был со мной с самого начала. И не только со мной. Она сказала правду? Это я всех убил?

– Нет.

Поверить захотелось. Отчаянно. И вздохнуть с облегчением. И сказать себе же, что твари лгут, особенно такие, древние и изворотливые.

– Ты… уверен?

Пусть скажет, что да.

Поклянеться не-жизнью или еще чем-нибудь. Главное, чтобы ни тени сомнений. А он молчит. Сидит. Глядит на собственные ботинки. И молчит.

– Значит, нет.

– Тебя увезли. Анна… умерла и её похоронили. Потом… потом ты долго не приходил в себя, а когда пришел, просто лежал и смотрел. В потолок. Не мигая. Днями. Не разговаривал. Не замечал никого и ничего. Ты не убийца, Ричард. Просто она жрала тебя. Твою душу. И выжрала приличный кусок. Но ты не убийца.

– Почему… как ты вообще…

– Потому что была сделка. И заключил её не ты, – Ксандр сцепил руки. – Они не оставляют своих жертв. Не тех, которых жрут, но тех, которые впускают тварей в себя. Как твоя мать. Она отдала свое тело, свой разум…

– Душу?

– Не знаю. Слишком тонкая материя. И никто не ответит тебе с полной уверенностью. Разве что боги. А богов… богов давно не видели на земле.

– Значит, я…

– Она. Она дала душнице свободу. Она прикормила её. И в том числе тобой. И память… душа и тело связаны, сам видел. Она обглодала твою душу, а с нею пострадало и остальное. Нам повезло, что твоему отцу удалось хоть как-то её остановить.

Наверное.

Только везение это было кривым каким-то.

– Значит… она виновата? Мама?

– Я бы так не сказал, – Ксандр смотрел с печалью. – Знаешь, когда долго живешь… очень долго… то со временем начинаешь думать. При жизни я не особо задавался всякими странными вопросами, вроде того, кто и в чем виновен. Все было понятно. И предопределено еще до моего рождения. Нужно было лишь следовать правилам. Я и следовал. А потом умер, и оказалось, что для мертвых свои правила. А мир не ограничивается этой вот гребаной долиной. И там, в мире, третьи правила. Четвертые. Сто десятые. Всем следовать при желании не выйдет. А еще там люди. Всякие.

– Твой святой?

– Он был еще тем засранцем, если подумать. Но да, и святым. Тоже бывает. Так вот, он задавал вопросы. Сначала один. Потом другой. И с каждым новым отвечать выходило сложнее. Пожалуй, именно он научил меня думать. И искать ответы.

– Правильные?

– А правильных нет, – Ксандр ненадолго замолчал. – Кто виноват… твой отец, когда решил, что сумеет защитить вас? От всего. Или раньше? Когда выбрал неподходящую женщину. Любовь? Опасная игрушка. Сам поймешь. Он решил, что любовь превыше долга. И твоя мать тоже. Она ведь могла рассказать ему, что ей плохо. И уехать. Оставить…

– Меня?

– И тебя. И его. Мне кажется, она тоже любила. Без любви у женщины терпение заканчивается быстро. Так вот, она выбрала эту любовь и осталась. Ты… ты нашел зеркало, но не отдал отцу. Он… когда не увидел и не спросил. Твой предок, вообще впустивший тварь в дом и укрывший её от прочих. Он-то должен был понимать, что такие вещи невозможно спрятать навсегда. Так что… все виноваты, Ричард. В той или иной мере. И никто. Так тоже бывает.

Пожалуй… хочется согласиться.

И поверить.

– Что мне там грозит?

– Не знаю, – Ксандр покачал головой. – Хотел бы сказать, но… я действительно не знаю. Потом, по возвращении домой, ты долго болел. Несколько лет. Душа может восстановиться. Так считают. Но как быстро идет этот процесс? И восстановится ли она полностью? Или, может, зарубцевавшаяся рана откроется вновь? В… определенных обстоятельствах?

А мог бы и соврать.

Но хорошо, что не соврал.

– Ты ведь бывал там.

– Как и ты. Не дальше первой черты. Помнишь?

– Нет.

– В первый раз тебе было семь. Отец взял тебя просто, чтобы показать. Город красивый, даже издали. Особенно по утрам. Там рождаются туманы, не густые, нет, скорее уж полупрозрачные покровы, сквозь которые проступают далекие тени зданий.

Он прикрыл глаза.

– И кажется, что город вот-вот оживет. Что он просто спит и ждет момента, чтобы проснуться. И надо лишь поверить… тьма там не ощущается. Не сразу. Когда подходишь… живым я вовсе не слышал её. Еще недоумевал, почему запрет. К чему это сидение на границе, если можно войти и зачистить город. Сравнять развалины с землей.

Кривая усмешка.

– Благо, я был не настолько смел и безумен, чтобы перечить отцу. А потом умер. И все изменилось. Я вернулся к городу, точнее… меня вернули. Не одному мне в свое время надоело сторожить границу. Но и желающих сунуться наобум не было. Легионеры… мало что способны рассказать. Лассар изначально был против. Он надеялся, что со временем тьма истощит себя. Безопасный путь.

И пожалуй, верный.

– А меня отправили на разведку. Только, стоило мне переступить границу, и я услышал её. Теплую. Обволакивающую. Родную. Она обещала… в общем, мне стоило больших трудов не поверить. И вернуться. Больше я туда не совался.

– Останешься?

– Нет.

– За замком нужно присмотреть. За людьми. Здесь ведь… все эти… фрейлины.

А с ними служанки. Слуги. Конюхи и кони, ибо на кораблях для лошадей места нет. Стража, потому что идут далеко не все. Чужаки.

– Отправь их в город, – посоветовал Ксандр.

– Уже. Здесь не безопасно. Одну тварь мы уничтожили, хотя, конечно, странно, что до этого не додумались раньше, – Ричард постучал пальцем по столу. – Почему? Они ведь были опытнее. И знали больше моего. А все равно…

– Они были людьми, Ричард. Просто людьми.

Возможно, и так. Но все одно не объясняет.

– И знаешь, – Ксандр выглядел задумчивым. – Я никогда не видел, чтобы твой отец… или его отец… или кто-то из рода мог делать с Тьмой то же, что делаешь ты.

– И?

– И, возможно, у них и вправду не было иного выхода. А что, если они не умели?

– Повелевать тьмой?

– Титул мог быть просто титулом. К примеру, я, когда был жив, я бы не рискнул позвать её. Наоборот, мы держались от тьмы подальше. Не позволяли ей выйти во внешний мир. Охраняли людей от монстров. И знали, что тьма – зло.

– Тогда… как?

– Понятия не имею. Ты… ты это и раньше делал. А я просто не задавал вопросов. Отучили, знаешь ли.

Ричард посмотрел на свои руки. Обычные. И тьма… она всегда ощущалась не чем-то враждебным, скорее уж родным.

Близким.

Она была понятна. И она всегда существовала рядом, как и Ксандр. Наверное, это от одиночества, нормальный человек не станет разговаривать с тьмой.

Той самой, которая зло.

– Я совсем запутался, – признался Ричард. – То есть, получается… ничего не получается. А тот свиток? Помнишь, ты говорил. Закономерность. Чем больше нас, тем чаще прорывы. Или наоборот? Это как понимать?

– Как теорию и только. Или проявление какой-то иной, мне не доступной, связи. Я ведь тоже не всеведущ, знаешь ли.

– Лассар…

– Я говорил с ним. Он обозвал меня идиотом. Но, кажется, он и сам не знает правильного ответа.

– А кто знает?

Ксандр промолчал.

Кто… не тот ли, с кого все началось? Та… если это женщина… какая разница, кто? Главное, что ответы будут и там, в городе.

– Ты все-таки останешься, – Ричард поднялся. Временя стремительно уходило. И надо бы собраться, надо бы… что-то сделать.

Реальное.

А он сидит и разговоры разговаривает.

– Нет, – спокойно ответил Ксандр.

– Я могу приказать.

– Можешь. Но не станешь.

– С чего ты так уверен?

– С того… если кто и способен изменить все, так это ты, Ричард. Ты не такой, как они, – Ксандр махнул рукой. – Как я… когда был жив. Как мои братья. Или мои потомки, что смотрели на меня свысока, снисходительно, что отказали мне в праве на имя только потому, что я умер. Я не знаю, хорошо это или плохо, но… ты не такой. А это шанс. И я не прощу, если не воспользуюсь им.

Он помолчал и добавил.

– Если мы все не воспользуемся.