Вторая ночь около нее.
Около этой девушки, которая боролась за собственную жизнь. Иногда она на несколько секунд открывала глаза, и ее полный ужаса взгляд встречался с его взглядом. Потом ее веки опускались, и она снова погружалась в забытье.
Иногда вскрикивала. Иногда стонала. Иногда произносила несколько слов, которые было не разобрать.
Она бредила.
Габриэль мог часами оставаться в комнате и наблюдать за ней, но ничего не делал для того, чтобы ей помочь. Потому что не забывал, что эта девушка должна умереть.
Он, кстати, уже начал рыть ей могилу – чуть выше по склону, в лесу. Идеальное место на ближайшие века.
Он мог бы приблизить ее конец, задушить ее подушкой или сдавить тонкую шею.
Она была легкой добычей.
Но желания укоротить их встречу у него не было. И пока девушка сражалась со смертью, Габриэль пытался представить ад, через который она прошла, чтобы очутиться здесь. Он ничего о ней не знал. И в конце концов, это было, вероятно, и к лучшему.
Тама уже месяц оборачивает вокруг правой руки чистое полотенце и закрепляет английской булавкой. Ожог никак не заживает. Надо сказать, что ей не дают никаких лекарств. Никаких мазей.
Никакого облегчения.
Только немного холодной воды и старое полотенце.
Каждый вечер она снимает эту непритязательную повязку и осматривает обожженную до кости ладонь. Боль уже не такая сильная, как в начале, но она еще не прошла. Постоянная ноющая боль.
С того дня Тама держится подальше от греха. Она уже не осмеливается задавать какие-либо вопросы или снова испортить ужин. Девочке не хочется, чтобы ей изувечили и вторую руку.
Когда она подает ужин, Шарандон смотрит на нее с улыбочкой. И Тама опускает голову.
Она поняла, что этот мужчина и его жена имеют над ней полную власть. Власть над жизнью и смертью. Тама поняла, что принадлежит им. Что они могут ее убить и бросить тело в какую-нибудь реку. Что будет дальше?
Тама вспоминает, как однажды возвращалась из деревни и шла по обочине дороги с тетей Афак. И увидела на асфальте раздавленную машиной зверушку. Тама помнит, что спросила у тети, останется ли зверушка так и лежать и разлагаться под солнцем, или кто-нибудь ее похоронит.
Тама чувствует себя, как то несчастное животное. Если Шарандоны ее убьют, тело ее будет медленно разлагаться в какой-нибудь канаве и никто не удосужится предать его земле.
Да и кому она будет нужна? Отцу, конечно. Тете Афак, скорее всего.
Тама цепляется за эту мысль, как за ветку дерева, тонкую ветку, но которая все же удержит ее от падения в пропасть.
Примерно раз в месяц, в какой-нибудь будничный вечер, папа идет звонить Шарандонам из телефона-автомата. Сефана рассказывает ему, что я подрастаю, что со здоровьем все благополучно. Говорит, что в школе у меня дела не очень, что я не слишком способная, но что все будет хорошо. Потом она включает громкую связь и передает трубку мне. Конечно, она внимательно слушает все, что я рассказываю отцу. И лучше мне не жаловаться.
Как-то я осмелилась спросить, когда он за мной приедет, потому что мне так хотелось вернуться на родину. Я ему призналась, что во Франции мне не слишком нравится. Тогда отец пришел в настоящую ярость. Он сказал, что мне выпала невероятная удача, что я просто неблагодарная девчонка, и напомнил, что в деревне все живут в полной нищете. Сказал, что Сефана – истинная благодетельница, что нашей семье сильно повезло, ведь она приютила меня у себя дома и отказывает себе в чем-то, когда каждый месяц высылает ему десять евро на то, чтобы он мог растить сыновей.
Конечно, папа не знает, что месье Шарандон хвастается тем, что зарабатывает десять тысяч евро в месяц и что десять евро – это для него сущий пустяк.
Я извинилась перед отцом, и когда он повесил трубку, Сефана дала мне пощечину. Она сказала, что, если я еще раз так сделаю, они вообще запретят мне с ним разговаривать.
В среду днем идет дождь. Осенний дождь, от которого жизнь становится еще грустнее.
Сефана повезла Вадима к педиатру. Она закрыла Таму в постирочной и оставила кучу неглаженого белья. Дочери Сефаны и Эмильен играют в столовой, Тама слышит, как они ругаются. Они постоянно на что-то жалуются, кажется, им вечно чего-то не хватает. А у Тамы нет ничего, кроме нескольких дышащих на ладан мечтаний да смутных воспоминаний, которые ей ничем не могут помочь. Старая обезображенная кукла, картонная коробка и пара-тройка дырявых платьев.
Им лень ходить в школу, а она мечтает об учебе.
Тама их не понимает.
Вдруг она слышит, как они подходят к ее каморке. Потом щеколда скользит в сторону, и дверь в ее норку открывается. Старшая, Фадила, смотрит на нее и улыбается:
– Пошли с нами играть, Тама?
Девочка так удивлена, что ничего не отвечает. Потом она обретает дар речи.
– Но мне нельзя, – говорит она. – У меня тут работа.
– Мама придет только часа через два!
Тама медлит. Если Сефана увидит, что она развлекается, вместо того чтобы работать, ее снова накажут.
– Ну давай же… Если мама вернется, мы скажем, что сами тебя уговорили.
Тама выключает из розетки утюг и приходит к ним в кухню. Фадила хватает ее за руку и тащит в дальнюю комнату. Спальню девочек. Это большая комната с двухъярусной кроватью, двумя письменными столами, книжными полками, полными игрушек сундуками.
Со всем тем, чего у Тамы никогда не будет.
Фадила пододвигает ей стул и приглашает присесть. Она с ней мила, и в конце концов Тама соглашается.
– Во что мы будем играть? – спрашивает она, застенчиво улыбаясь.
– В отличную игру, увидишь!
У Фадилы в руках отрез черной ткани, она обходит Таму, чтобы завязать ей глаза.
– А теперь ты будешь пробовать всякую всячину и угадывать, что это…
Тама кивает.
– Если угадываешь, зарабатываешь одно очко. Не угадываешь, исполняешь желание. Ясно?
– Ясно.
– Открывай рот.
Она снова слушается. Фадила кладет ей на язык что-то сладкое, вкусное.
– Ну, что это?
– Гм… нуга?
– Ага! – восклицает Адина. – Один-ноль.
Тама улыбается, потом проглатывает лакомство. Это нуга из Марокко, чей вкус погружает ее в воспоминания. Она давно уже не ела ничего подобного.
– Давай, вторая попытка! – заявляет Фадила.
Тама открывает рот даже до того, как ее об этом просят. В ноздри бьет неприятный запах, на языке – ложка. Рот заполняет ужасный вкус. К горлу подкатывает тошнота, пальцы судорожно сжимаются. Дети смеются, а она выплевывает эту гадость, которую они пытались заставить ее проглотить. Она встает со стула и срывает повязку.
– Ты жрала дерьмо Вадима! – зло смеется Фадила.
Тама видит, что на ковре валяется грязный памперс, и смотрит на трех злобно хохочущих детей. Она бежит в кухню, открывает кран и прополаскивает рот. Когда она выпрямляется, они стоят прямо за ней.
– Возвращайся в комнату, мы еще не закончили, – приказывает ей Фадила.
– Нет, меня ждет работа.
Фадила вынимает из кармана какой-то блестящий предмет. Тама узнает карманные часы, которые обычно выставлены в гостиной за стеклом.
– Это отцовские, – напоминает Фадила. – И если не будешь делать, что я тебе говорю, я их разобью и скажу, что это ты… Папа так рассердится, что прибьет тебя!
Фадила кладет часы на пол и ставит на них ногу.
– Ну как? – говорит она с дьявольской усмешкой.
На секунду Тама теряет дар речи. Однажды она слышала, как Шарандон рассказывал о том, что эти часы перешли ему по наследству от отца и что они были ему очень дороги. Так что да, за эти часы он способен убить ее.
– Что вам еще от меня нужно? – со страхом спрашивает она.
– Мы просто хотим поиграть, вот и все! Садись.
Фадила убирает часы в карман. У Тамы нет иного выбора – надо слушаться. Она садится и ждет дальнейших инструкций. Фадила на мгновение исчезает и возвращается с веревкой. Они привязывают Таму к стулу и срывают с нее одежду. Она совершенно голая, абсолютно одна, она во власти их хотя и ограниченного, но опасного воображения. Они покрывают ей волосы клеем, лицо воском, сердце – стыдом.
Это только начало.
Дети играют со мной.
Я так желала этого с момента моего прибытия сюда.
Но я никогда не думала, что стану их игрушкой.
Папа, за что?
Тама готовит еду, когда в кухне появляется Шарандон. Он кладет разбитые часы на стол и страшно смотрит на нее.
– Это не я их разбила, – говорит Тама.
– Неужели? И кто же?
– Фадила.
Голос старшей дочери доносится до его ушей:
– Вот же врунья!
Крик Фадилы звучал так честно, что Тама на мгновение и сама чуть не поверила ей.
Пощечина. Такая сильная, что Тама теряет равновесие и падает на стул. Поднимаясь, она видит, как перед глазами лопаются маленькие яркие мыльные пузырьки.
А еще она видит, как Шарандон расстегивает ремень.
– Я отучу тебя врать!
Минуту спустя она оказывается лежащей на кухонном столе. На обнаженную спину обрушивается ремень, обрушивается столько раз, что ей уже не сосчитать.
Вероятно, потому, что она умеет считать только до двадцати.
К горлу подступают слезы, но она их сдерживает. Как и крик.
Когда Шарандон наконец останавливается, девочка не двигается.
– Одевайся – и марш подавать на стол! – приказывает мужчина. – Я голоден…
Он исчезает в столовой, и пока Тама надевает рубашку, она слышит, как Шарандон разговаривает с женой:
– Не кормить ее, договорились?
Никакой еды в течение минимум двух дней. Вот что ее ждет, а еще будет гореть спина, это пострашнее, чем пустой желудок.
Едва Тама приехала в этот проклятый дом, как сразу поняла, что Шарандон – человек несдержанный. За прекрасным респектабельным фасадом скрывался монстр с бесконтрольными припадками ярости. Тама никак не может забыть день, когда он забил лопатой кошку только из-за того, что бедное животное куснуло Адину, которая пыталась ее поймать. Шарандон набросился на кошку, и то, что Тама тогда увидела в его взгляде, она видела каждый раз, когда он наказывал ее. Холодное нездоровое удовлетворение.
Тама часто повторяет себе, что, если бы ее не было в этом доме, он бы отводил душу на своей жене или детях.
Да, Тама уверена. Однажды он убьет ее. Как убил ту бедную кошку.
Без сожаления. Без угрызений совести.
Около десяти тридцати вечера Таме наконец разрешается идти спать. Спина страшно болит, девочке снова не уснуть. Ей кажется, что какой-то когтистый демон безостановочно терзает ее.
Сидя на своем убогом ложе, она рассматривает настольную лампу. Глиняная ножка, бледно-розовый абажур, Таме очень нравится эта лампа. Ее теплый свет – одна из немногих вещей, которые ее успокаивают.
Она слышит звуки фильма, значит Шарандоны ложатся спать. Они всегда быстро засыпают. Вероятно, совесть у них чиста…
В доме наступает тишина, Тама не выключает лампу. Отдохнуть она может только ночью, но, кроме того, ночь – единственный момент, когда ей ничего не угрожает.
Спустя несколько мгновений она слышит раздающиеся в кухне легкие шаги, потом кто-то осторожно три раза стучит в ее дверь. В дверном проеме показывается лицо Адины. Девочка приближается, у нее в руках тюбик с кремом.
– Это тебе, – шепчет она. – Для спины…
Тама так удивлена, что ничего не отвечает.
– Сними-ка футболку.
Адина аккуратно наносит крем на горящую кожу. Когда она заканчивает, Тама снова надевает футболку.
– Только никому не говори, – просит Адина. – Договорились?
– Конечно, не волнуйся… Спасибо.
– Спокойной ночи! – говорит Адина и на цыпочках выходит из постирочной.
– Спокойной ночи!
Дверь закрывается, и Тама поворачивается на бок, а затем выключает свет. Она тут же с улыбкой засыпает.
О проекте
О подписке