Цитаты из книги «Эффект бабочки»

И вот я попала к Турбьёрну. Хожу к нему и плачу деньги за возможность не торопясь подумать. Покопаться в том, что раньше не успевала осмыслить, и вынести это из потемок подсознания на белый свет – проветрить. Язык не повернется назвать такое занятие приятным, а некоторые мысли и вовсе причиняют боль, но в моем случае все оказалось так запущено, что тело начало бить тревогу. Да, рассматривать себя непросто. Вот сейчас я лежу и думаю о своей небрежности. О небрежном отношении ко времени.

Эти поездки были скорее способом уйти от реальности. И похвастаться потом, что я там была. Ведь человек с такой тягой к приключениям, который столько всего повидал, не может не заинтересовать окружающих. Я думаю, как многое упустила, боясь сойти за посредственность. Считала, что всегда должна удивлять или хотя бы пытаться удивить других. Если я недотягиваю до планки совершенства, меня сразу что-то подстегивает.

момент разговаривать действительно было больше не о чем. Редко осознаешь, что происходящее здесь и сейчас оставит неизгладимое воспоминание. Наша поездка в Лапландию была как раз таким исключением. Я знала, что эти дни неповторимы. Поэтому осознанно проживала каждое мгновение. Все, что я видела, слышала и трогала, четко отпечаталось в памяти, и эти воспоминания спустя много лет так и не поблекли. В глубинах моего сознания я могла бы воссоздать горные просторы, хотя больше никогда их не видела.

Под моими ногами лежал совсем другой мир. Ушедший мир. Стоя там, на улице, и устремив взгляд вглубь столетий, я осознала, что и мои мелкие невзгоды однажды будут принадлежать ушедшему. Возможно, сотню лет спустя археолог найдет останки того, что было моей жизнью.

увлекательные туристические маршруты и покупки – уже совершенные или планируемые. Иногда мы рассказываем о том, что чувствуем, и разбираем по косточкам наши отношения. Вечерами нас развлекают, скармливая чепуху вперемешку с насилием, а через равные промежутки времени не забывают пичкать рекламой, чтобы мы осознали, чего еще нам не хватает. Удовлетворения мы не достигнем никогда. Наша психика отравлена. Одержимые собственной жизнью, мы мчимся вперед с неутомимостью, свойственной лишь тем, кто в чем-то нуждается. Нас гложет ощущение, будто что-то не так. Только мы не можем определиться, что именно.

думал. В сентябре 1995 года в пятизвездочном отеле «Фэйрмонт» в Сан-Франциско состоялась встреча властных элит мира. Они назвали себя «Новым глобальным мозговым трестом». Пятьсот задающих тон политиков, руководителей корпораций, макроэкономистов, финансистов, ученых и медиамагнатов со всех континентов. Их целью было наметить пути развития следующего столетия – «проложить путь к новой цивилизации». Собравшиеся обсуждали глобализацию экономики, экономический рост, снятие торговых барьеров и рационализацию. Что предпринять, чтобы темпы потребления не ослабевали? Прозвучало много идей. С помощью видеообразов можно было объединить человечество общей мечтой. Создать универсальный идеал бытия. Современные спутники способны усеять весь земной шар скроенными по единому шаблону примерами для подражания и сформировать общие потребности. Миллиарды людей соберутся у экранов телевизоров, их будут подпитывать общие страстные желания. Границы стираются. Людей объединяет тяга к потреблению одних и тех же товаров. Переходим к следующей проблеме. Как увеличить прибыль предприятий? Требовать от них социальной ответственности в условиях глобальной конкуренции сочли нецелесообразным. По этому вопросу царило единство мнений. В результате будущее человечества обобщили в простом соотношении – двадцать к восьмидесяти. В следующем столетии потребуется лишь двадцать процентов населения трудоспособного возраста. Этого вполне хватит, чтобы поддерживать мировую экономику на плаву. И неважно, где они проживают – компании обоснуются там, где находится самая дешевая рабочая сила. Таким образом, никто не будет до конца уверен, что сохранит свое рабочее место, работники станут уступчивее, а профсоюзы утратят свое влияние. Оставалась лишь одна небольшая проблема: что делать с восемьюдесятью процентами безработных? Как успокоить их и убедить человечество смириться с несправедливостью? Американский советник по вопросам национальной безопасности нашел средство. Во время встречи в оборот вошло понятие «tittytainment»[15]. «Titt» означает женскую грудь, дающую молоко, а «tainment» – окончание английского слова «entertainment», развлечение. Если только обеспечить пропитанием широкие массы (на встрече их часто называли плебеями), их можно будет держать под контролем с помощью одурманивающих развлечений. Достаточно занять их бессмысленными телепередачами, утопить в управляемых потребительских мечтах и кормить фрагментарной информацией, – тогда плебеи будут пребывать в неведении о том, что в действительности происходит вокруг. Критическое мышление исчезнет. Протестов можно не бояться, потому что никто не поймет, против чего выступать. Народ погрязнет в своих собственных проблемах, и организовывать будет некого. Эврика! Мировая властная элита объективно оценила преимущества предложенного процесса оболванивания и сошлась во мнении, что идея хороша.

Нас куда-то заманивают, и до сегодняшнего дня я целиком заглатывал наживку. Мне становится неловко при мысли о том, как легко я позволял управлять собой. Все, что я имел, обретало ценность лишь на фоне моего окружения. Мои мечты подпитывались за счет других.

естественно, начинает мутить от чувства вины, которое на протяжении всей жизни было моим верным товарищем. Но, может быть, благодаря алкоголю, обеспечившему мне защиту, совсем рядом с отчаянием притаилось чувство облегчения. Я пыталась. Моя дочь предпочитает со мной не разговаривать. Неужели в этом только моя вина?

Я люблю приходить сюда, в ресторан. Это лучшее время дня, ведь я спасаюсь от одиночества, но при этом ни от кого не завишу. Ресторанная утварь и намертво приделанные к стенам диваны нашептывают о годах безупречной службы во благо общения. «Храним традиции с 1850 года» – указано на фасадной вывеске. Я задумываюсь, как много людей успело здесь посидеть – большинства из них уже нет в живых. По какой-то причине меня это немного утешает. Я привыкаю к мысли о том, что перейду в более многочисленную команду – к тем, кто никогда уже сюда не вернется.

Она жила с моим отцом, как травинка в тени засохшего дуба. Листья опадали один за другим, а новых побегов все не было. Он так яростно защищает свою немощь и странные фобии, как будто сама жизнь стоит на кону. Я уже не говорю о всех его принципах. С годами места для маневра осталось так мало, что рядом с ним рискуешь задохнуться. Но маме приходилось дышать и выживать.