Глава 8

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Апрель, 2013

– Пристегнись.

Я бросила на Триппа мрачный взгляд.

– Терпеть не могу ремни безопасности. Они меня… стесняют.

Я не стала объяснять, что перестала пользоваться автомобильными ремнями безопасности после выкидыша. Сыграло свою роль – пусть косвенную – и судебное запрещение видеться с Кло. После него я окончательно убедилась в своей нерешительности и неспособности предпринимать активные действия; единственное, что мне оставалось, – это трусливо искушать судьбу: ездить без ремней, переходить улицу на красный свет и так далее. Но об этом я тоже не стала распространяться.

Вместо того чтобы настаивать на своем, Трипп перегнулся через мои колени и, нашарив у дверцы пряжку ремня, одним движением пристегнул меня к сиденью своего «Бьюика». На мгновение он оказался совсем близко, и я почувствовала его запах, напомнивший мне осенние футбольные матчи и пиво, тайком принесенное в кинотеатр.

– Что-то ты раскомандовался. Раньше ты был не таким, – только и сказала я. Спорить и возражать мне не хотелось – последняя принятая мною таблетка почти перестала действовать, но тянущая усталость и апатия еще не прошли.

Трипп запустил двигатель и тронул машину с места. Большой, тяжелый «Бьюик» двигался по подъездной дорожке на удивление плавно и покачнулся лишь раз, когда правое переднее колесо попало в глубокую, все еще до половины наполненную водой яму.

– Ты тоже изменилась, – парировал Трипп. – Честно говоря, я с трудом тебя узнаю́.

Я сбросила с ног туфли и попыталась свернуться на сиденье калачиком – насколько позволял мне привязной ремень. Домашнюю привычку ходить босиком я сохранила даже в Южной Калифорнии, благо там подобные вещи считались нормой.

Эсэмэску Кло я отправила с телефона Триппа. Я сообщила ей номер, по которому она могла связаться с нами в случае необходимости, и добавила, что мы уже в пути. После этого я прислонилась затылком к подголовнику сиденья и попыталась подавить зевок.

– Когда ты спала в последний раз?

Некоторое время я смотрела в боковое окошко, любуясь медленно тающими в сумерках высокими дубами, стоявшими вдоль подъездной аллеи, словно часовые.

– Я поспала сегодня после обеда, – ответила я. – А до этого я немного подремала на придорожной площадке близ Амарильо. Оттуда до Миссисипи я добралась исключительно благодаря крепкому кофе.

Трипп побарабанил пальцами по рулевому колесу.

– Кофеин и таблетки… Отличное сочетание! Ты, должно быть, чувствуешь себя так, словно тебя размазало по шине многотонного грузовика.

– У меня уже есть психоаналитик, Трипп, – огрызнулась я. – И другой мне не нужен, так что практикуйся-ка ты лучше на своих трупах.

– Между прочим, они умеют прекрасно слушать и никогда не возражают. – По его тону я догадалась, что Трипп улыбается. – Могу даже сказать, что как психоаналитик я добился стопроцентного успеха: все мои пациенты покидают мой кабинет спокойными и не испытывают никакого напряжения.

Я снова отвернулась к окну, чтобы он не видел моей ухмылки.

– Сделай одолжение, не упоминай при Кло, что ты – коронер. Она как раз в таком возрасте, когда детям нравятся зомби, вампиры и прочие гадости. Во всяком случае, так было, когда мы виделись в последний раз. Кло одевалась во все черное и использовала исключительно черные тени для глаз. Очень много теней. Это выглядело…

– Она что, гот?

– Кло терпеть не может всякие ярлыки. Ей всего двенадцать, но она старается вести себя так, словно ей как минимум двадцать два. Когда она отправилась в дорогу, то переоделась в одежду мачехи, чтобы выглядеть старше, так что приготовься…

Трипп слегка притормозил перед поворотом на шоссе.

– Вы с ней были близки?

Я некоторое время молчала, пытаясь найти самые точные слова, чтобы охарактеризовать наши отношения с Кло.

– Ее родная мать живет в Австралии и совершенно не интересуется дочерью. Что касается отца, то он глубоко убежден в том, что Кло нужно сбросить фунтов семь и сделать ринопластику. В этом проявляется практически вся его отцовская забота. Из всех окружавших Кло людей я была, пожалуй, ближе всего к тому, что обычно считается нормой.

Далеко впереди сверкнули фары встречной машины. Если не считать луны, это был единственный источник света на мили вокруг.

– Вы были близки с девочкой? – снова спросил Трипп. Его упорство, вероятно, делало его хорошим коронером: желая добиться ответа, он не стеснялся несколько раз задать один и тот же вопрос.

– Да, – сказала я наконец и тут же поправилась: – Настолько близки, насколько этого хотелось самой Кло. После того, как отец и мать фактически ее бросили, она непроизвольно устанавливала в общении определенную дистанцию, чтобы не обжечься вновь.

– Значит, у вас есть много общего.

Я метнула на него быстрый взгляд.

– Я бы так не сказала. В отличие от Кло, я никогда не была одинока. У меня были Бутси и Томми – а также дядя Эммет и Матильда, поэтому я не так уж нуждалась в матери… и в отце тоже. Кем бы он ни был.

На этот раз Трипп молчал так долго, что я невольно забеспокоилась. Насколько я его знала, он никогда не затевал спора, если был убежден в своей правоте. Что касалось меня, то я чувствовала подспудную необходимость доказывать свою правоту в любом случае, поэтому малейшей провокации, малейшего сомнения со стороны собеседника обычно оказывалось достаточно, чтобы слова начинали сами вылетать у меня изо рта.

– В самом начале, – сказала я, – мне было просто жаль девочку, которая, надо признать откровенно, не сделала ровным счетом ничего, чтобы завоевать мою симпатию. – Я немного помолчала, ожидая, что Трипп что-нибудь возразит, но он не проронил ни слова, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжать. – Кло была одинокой маленькой девочкой, которая изо всех сил делала вид, что ей наплевать на собственное одиночество, что ей и так неплохо. Мол, не очень-то и хотелось… Но меня ей обмануть не удалось. Я видела ее насквозь.

Говоря эти слова, я невольно нащупала на правой руке небольшое самодельное кольцо из проволоки и нанизанных на нее бусин и тут же почувствовала, как уголки моих губ сами собой приподнимаются в улыбке.

– На самом деле Кло обладает развитым воображением и пытливым умом. Ей всегда хочется знать, что из чего сделано и как оно работает. Я заметила это практически сразу, когда вышла за Марка, а ведь тогда Кло было всего пять. Ее куклы и мягкие игрушки всегда были наряжены в довольно оригинальные платья и костюмы, которые она придумала и сделала сама – не говоря уже об игрушечных украшениях, которые она изготавливала из любых подручных материалов. До сих пор Кло любит искусство, любит рисовать красками, фломастерами, карандашом… Но до тех пор, пока в ее жизни не появилась я, ни одному человеку из ее ближайшего окружения и в голову не пришло вставить ее рисунок в рамку и повесить на стену – или хотя бы просто прикрепить магнитом к холодильнику.

Я снова ощупала кольцо.

– Лично мне Кло всегда напоминала балерину, которая вкладывает в танец всю душу, но танцует перед пустым залом. – Я пожала плечами. – И один зритель оказался лучше, чем вообще ни одного. С тех пор я старалась сделать все, чтобы у девочки было нормальное детство – такое же, какое в свое время подарила мне Бутси. Я водила ее по музеям, текстильным и художественным выставкам и даже ходила вместе с ней в кружок вышивания и рисунка. И надо сказать, что это нравилось и ей, и мне. Но потом… – Я замолчала, не желая вскрывать нарыв без соответствующего наркоза.

Последовала еще одна долгая пауза, потом Трипп сказал:

– Нам еще долго ехать, Вив, и я никуда не денусь. Рассказывай, может, тебе станет легче.

«Я никуда не денусь». От этих слов я едва не заплакала. Именно их он говорил мне каждый раз, когда я звонила ему посреди ночи, а звонила я довольно часто. Я хваталась за телефон, когда чувствовала, что мое сердце снова разбито, когда мне было больно или когда наступал мой день рождения, а от матери не было ни письма, ни открытки. Трипп был отличным слушателем и стоически терпел мои долгие паузы, дожидаясь, пока я снова почувствую себя способной говорить. И каждый раз, когда я спрашивала, где он, желая удостовериться, что Трипп не повесил трубку и не отправился спать, он произносил эти свои слова: «Я здесь, Вив, и я никуда не денусь».

Набрав в грудь побольше воздуха, я сказала:

– Ну а потом Марк начал терять ко мне интерес. А это такая вещь, которую очень трудно скрыть от ребенка – особенно если не особенно стараешься. Марк и не старался. Я думаю, именно охлаждение наших отношений испугало Кло больше всего. По-моему, она решила, что я тоже собираюсь ее бросить, и начала к этому по-своему готовиться.

– А ты собиралась ее бросить? – спросил Трипп. Его голос звучал мягко, и все равно я почувствовала в сердце тупую боль. Скорее по привычке, чем осознанно, я открыла сумочку и стала рыться в ее содержимом в поисках таблеток. Только потом я вспомнила, что оставила аптечный флакон на столике возле кровати. На заданный мне вопрос я отвечать не спешила, ибо не была уверена, что слышу голос Триппа, а не голос собственной совести. Несколько раз я потерла виски́, жалея, что нельзя вернуть горькие слова, сказанные в попытке скрыть боль, нельзя вновь склеить разбитое сердце. Глядя в темное лобовое стекло перед собой, я прислушивалась к шороху шин по асфальту, и этот мерный звук приносил мне странное успокоение.

– Я не знаю, – проговорила я наконец. – Я даже не уверена, что… – Я осеклась, потом попробовала начать сначала. – Случилось так, что я забеременела. Это была именно случайность, потому что Марк не хотел больше иметь детей, да и я не особенно стремилась стать матерью. Женщины в моей семье, как правило, оказывались никудышными родительницами, и мне не хотелось повторять их ошибки. – Я пожала плечами. – Но когда я рассказала обо всем Кло, она… она была по-настоящему счастлива. Казалось, этот еще не родившийся человечек даст нам обеим возможность начать с чистого листа. Мы вместе мечтали, как обеспечим ребенку нормальную, счастливую жизнь, как мы всегда будем рядом с ним и тем самым убережем от ошибок и исправим то, что́ пошло не так в наших собственных судьбах.

Мое сердце едва билось, а воспоминания вязли в мозгу, словно в жидкой глине, и их приходилось вытаскивать оттуда чуть не силой.

– Выкидыш случился, когда я была на седьмом месяце. Это была девочка… должна была быть девочка. Когда Кло узнала о несчастье, она пришла в такое отчаяние, что даже обвинила меня в том, будто я… будто я намеренно спровоцировала выкидыш. Теперь я, конечно, понимаю – она сказала это потому, что действительно глубоко переживала, но тогда… Тогда я была слишком убита своим горем, чтобы разобраться, что к чему. Что касалось Марка, то он открытым текстом заявил мне, что даже рад случившемуся, поскольку «еще одна Кло» ему не нужна. Его не остановило ни мое состояние, ни даже присутствие самой Кло, которая слышала, впитывала каждое сказанное нами слово.

Тут я крепко прижала кулаки к груди, надеясь хоть так унять ноющую боль в сердце.

– И вот тогда-то, впервые за все время нашего брака, я отважилась высказать Марку все, что у меня накипело. Я сказала ему, что он ужасный отец и что Кло нужно забрать у него как можно скорее. Именно тогда… – Я сглотнула, пытаясь найти самые точные слова, чтобы описать то, о чем я собиралась рассказать. – Тогда-то он меня и вышвырнул. Марк велел мне убираться и добавил, что больше не хочет быть женатым на такой, как я. Не думаю, чтобы в прошлом кто-то осмеливался ему возражать или критиковать его действия и поступки. Похоже, я стала первой, и это предопределило его реакцию. Марк очень быстро подал на развод и добился судебного ордера, согласно которому мне запрещалось общаться с Кло. Таким образом он хотел наказать меня, а о дочери в очередной раз не подумал. Кроме того, на процессе он выдумал обо мне разные отвратительные подробности – что я ужасная, безответственная мать и что я… что я страдаю наркотической зависимостью. После такого заявления вердикт суда мог быть только один: мне было отказано в праве приближаться к девочке меньше чем на двести ярдов.

Неожиданно мне стало душно, и я опустила окно, за которым летела назад темная южная ночь. Прислонившись головой к стойке салона, я с наслаждением подставила лицо потоку прохладного, напоенного ароматом цветущих магнолий воздуха, который остужал мою покрытую испариной кожу и наполнял весенней свежестью легкие.

Я всегда думала, что я-то буду другой, не такой, как моя мать…

– Будь ты действительно такой ужасной матерью, Кло не прилетела бы к тебе сейчас.

Повернувшись к Триппу, я долго рассматривала его лицо, чуть подсвеченное огоньками приборной доски.

– Тебе надо было пойти в священники. У тебя хорошо получается… исповедовать.

– Я это учту, если мне придет в голову переменить профессию, – серьезно ответил он. В полутьме салона сверкнули его зубы, и я поняла, что Трипп улыбается, но мне было уже все равно. Я устала так, как не уставала еще никогда в жизни.