В последующих главах этой книги мы проследим, какими многосложными путями данный сдвиг направления развития формирует личность в целом. Его непосредственная работа – не позволить самоидеализации остаться сугубо внутренним процессом, а вытолкнуть ее наружу, заставить ее вписаться в жизнь человека. Человек ощущает потребность выразить себя или, скорее, испытывает к этому влечение. И это означает, что он хочет выразить идеального себя, доказать идеал действием. Этим стремлением проникнуты его желания, цели, образ жизни, отношение к людям. В результате самоидеализация неизбежно перерастает в более всеохватывающее влечение, природа и направленность которого дает нам основания назвать его погоней за славой. Его ядром остается самоидеализация. Остальные элементы, всегда присутствующие, хотя и с разной силой и степенью осознанности у каждого конкретного индивида, – это потребность в совершенстве, невротическое честолюбие и желание взять реванш.

Среди влечений к воплощению в действительность идеального себя потребность в совершенстве – максимально радикальная. Она не согласна на меньшее, чем переделка всей личности в идеал. Подобно ситуации в пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», невротик задается целью не просто отретушировать и приукрасить прежнего себя, но полностью переделать себя, вылепить некое совершенство, соответствующее особенностям своего идеального образа. На помощь он привлекает целую сложную систему долженствований и табу, «надо» и «нельзя». Так как этот процесс важен и очень сложен, его обсуждению будет отведена отдельная глава^[6].

Среди элементов погони за славой наиболее мотивирующим и направленным вовне является невротическое честолюбие, влечение к внешним достижениям. Несмотря на то что это влечение к превосходству действительно всепроникающее и требует превосходства во всем и везде, обычно оно сильнее всего проецируется на те области, где превосходство на самом деле достижимо для данного человека в данное время. Следовательно, на протяжении жизни его честолюбивые устремления осознанно и неоднократно могут менять направление, причем неоднократно. В школе его может ожидать невыносимое унижение от того, что его оценки не самые лучшие в классе. Позже он может столь же компульсивно стремиться иметь на своем счету самое большое количество свиданий с самыми красивыми девушками. Еще какое-то время спустя он может быть одержим желанием стать финансовым магнатом или великим политическим деятелем. Такие перемены легко ввергают в определенный самообман. Тот, кто видел себя только величайшим спортсменом или воином-героем, в другое время с такой же страстью настраивался быть величайшим святым. При каждой смене направления он думал, что амбиций больше не осталось. Или же он может решить, что заблуждался и спортивные или военные подвиги – не то, что нужно ему «на самом деле». И в таком случае он-таки не понимает, что по-прежнему плывет под парусом честолюбия, но другим курсом. Конечно, важно проанализировать в деталях, что заставило его сменить курс именно в тот, а не иной момент. Я специально выделяю эти «изменения курса» потому, что они показывают, что люди, находящиеся в тисках честолюбия, очень мало привязывают свою деятельность к ее содержанию. Превосходство само по себе – их цель. Если не связывать эту деятельность с ее содержанием, многие «изменения курса» и вовсе покажутся необъяснимыми.

Для серьезной дискуссии не так важно, в какую именно область деятельности устремляется честолюбие. Оно всегда сохраняет свои характерные черты, независимые от цели, будь то лидерство в своем кругу, репутация блестящего собеседника или законодателя моды, слава ученого или музыканта, популярность светского льва или писателя. Однако общая картина во многом зависит от природы желанного успеха. Навскидку его можно грубо разделить на две категории: власть (непосредственная власть, власть за спинкой трона, влияние, возможность манипулировать другими) и престиж (репутация, признание, популярность, восхищение, особое внимание).

Эти честолюбивые стремления – самые реалистичные из экспансивных (или захватнических) стремлений. Во всяком случае, это верно хотя бы потому, что люди, их имеющие, прикладывают реальные усилия ради достижения превосходства. Эти стремления представляются более реалистичными еще и потому, что при некоторой удаче карьеристы действительно достигают славы, почестей, влиятельности. Но, с другой стороны, став обладателем богатства, почестей, власти, они вместе с тем начинают ощущать, насколько бессмысленна эта погоня. В их душе по-прежнему нет спокойствия, удовлетворенности жизнью. Они гнались за призраком славы, надеясь избавиться от внутреннего напряжения, но оно не ослабевает ни на йоту. И поскольку это не единичный случай, а неизбежный результат, мы вправе заключить, что нереалистичность всей этой погони за успехом – ее неотъемлемое свойство.

Так как дух конкуренции прочно обосновался в нашей культуре, эти замечания могут показаться странными или сделанными от незнания жизни. Мысль о том, что каждый хочет быть первым, лучше соседа, настолько глубоко сидит в нашем сознании, что для нас эти тенденции «естественные». Но тот факт, что компульсивное стремление к успеху пробуждается только в конкурентной среде, не делает такое стремление менее невротичным. Множество людей, даже в конкурентной культуре, предпочитают другие ценности (например, внутренний рост), которые для них важнее, чем соревновательное превосходство над другими.

Последняя и самая деструктивная составляющая в погоне за славой – это влечение к мстительному торжеству. Это влечение может быть тесно связано с влечением к реальным достижениям и успеху, но и в этом случае оно имеет своей целью унижение всех других самим фактом своего успеха, достижение власти через подъем на недосягаемую высоту или причинение унизительных страданий другим. Также стремление к превосходству может быть делегировано фантазии, и потребность в мстительном торжестве тогда проявится в основном в виде порыва (как правило, неудержимого и по большей части – бессознательного) фрустрировать, высмеивать или унижать других в личных отношениях. «Мстительным» я называю это влечение потому, что его движущая сила вытекает из побуждения взять реванш за унижения, испытанные в детстве, из побуждения, которое получает подкрепление в ходе дальнейшего невротического развития. Возможно, стоит именно на эти дальнейшие наслоения возложить ответственность за путь, на котором потребность во мстительном торжестве в конце концов становится постоянным атрибутом в погоне за славой. Степень ее силы и степень ее осознанности могут достигать крайностей. Большинство людей или вообще не сознают такую потребность, или отдают себе в ней отчет лишь на мгновения. И все же иногда она проявляет себя и становится тогда главной целью жизни. В современной галерее человеческих личностей Гитлер – убедительный пример человека, который, пройдя через унижения, посвятил всю жизнь фанатичному стремлению торжествовать над все большим количеством людей. В его случае четко выделен порочный круг, постоянно усиливавший эту потребность. Гитлер умел думать только в категориях победы и поражения. И страх поражения требовал все новых и новых побед. Более того, с каждой победой возрастало его чувство собственного величия и все нестерпимее становилась мысль, что какие-нибудь люди или даже какие-нибудь народы не будут признавать его величия.

Многие клинические случаи аналогичны данному, хотя и не так масштабны. Прекрасный пример из современной литературы – «Человек, который смотрел на поезда» Жоржа Сименона. Герой романа – усердный клерк, подчиненный дома, подчиненный на работе, и кажется, его мысли только о служебных обязанностях. Но вот он узнает о нечестности своего шефа, в результате которой фирма разоряется и наступает крах его системы ценностей. Искусственное разделение на высших существ, которым все дозволено, и низших, таких же, как он, не смеющих сойти с узенькой тропинки послушания, исчезает. И думает клерк, что тоже может быть «великим» и «свободным». Почему бы и ему не завести любовницу, даже посягнуть на даму сердца своего шефа. Его самолюбие теперь настолько распалено, что, когда она отвергает его ухаживания, он ее душит. Его разыскивает полиция, ему страшно, но все же его основное побуждение – с торжеством унизить полицию. Даже в попытке самоубийства клерк сделал его главным мотивом.

Но гораздо чаще стремление к мстительному торжеству стараются не демонстрировать. Фактически именно деструктивная природа этого элемента погони за славой приказывает прятать его как можно глубже.

Только в случае подлинно безумного честолюбия оно становится явным. Психоанализ предоставляет нам уникальную возможность увидеть, что честолюбием движет потребность посрамить и унизить других, поднявшись над ними. Менее вредная потребность в превосходстве может включить в себя более деструктивную компульсивную потребность. Это и позволяет человеку чувствовать себя вправе, реализовывая ее.

Несомненно, важно распознать особые черты индивидуальных тенденций, вовлеченных в погоню за славой, потому что психоанализу всегда подлежит особая констелляция. Но нам не понять ни природы, ни движущей силы этих тенденций, пока мы не рассмотрим их как части единого целого. Альфред Адлер – первый психоаналитик, который увидел это явление целостным и указал на его решающее значение при неврозе^[7].

Существуют различные веские доказательства того, что погоня за славой представляет собой целостное явление. Мы постоянно наблюдаем у одного и того же лица все вышеописанные тенденции. Конечно, определенный элемент может настолько выделяться, что мы с некоторой долей погрешности позволяем себе говорить о карьеристе или мечтателе. Но доминирование одного элемента не означает, что остальные отсутствуют. Карьерист мечтает о своем необычайном величии, мечтатель хочет реального превосходства, пусть даже последнее можно заметить только по тому, как его самолюбие задевают чужие успехи^[8].

Все индивидуальные тенденции вовлечены в столь тесные взаимоотношения, что на протяжении жизни человека главная роль переходит то одной, то другой. Романтические грезы в его воображении могут смениться стремлением стать совершенным отцом или предпринимателем, а потом его снова захватит мечта стать величайшим любовником всех времен.

И наконец, все они имеют две общие главные характеристики, вполне понятные из генезиса и функций всего явления. Это их компульсивная природа и фантазийность. Мы уже обсуждали их ранее, но желательно получить более полную и емкую картину их значения.

Их компульсивная природа – следствие того факта, что самоидеализация (как и вытекающая из нее погоня за славой) представляет собой невротическое решение. Термин «компульсивное влечение» подразумевает нечто противоположное спонтанным желаниям или стремлениям. Последние – выражение реального Я; первые – определяются внутренней необходимостью невротической структуры. Человеку приходится подчиняться им, невзирая на свои реальные желания, чувства или интересы, иначе его постоянно будут раздирать конфликты и душить чувство вины, отверженности и т. п. Иными словами, различие между спонтанностью и компульсивностью – это различие между «я хочу» и «я должен, чтобы себя обезопасить». Хотя индивид может считать, будто он хочет реализовать свои амбиции или достичь совершенства, на самом деле он вынужден их достигать. Потребность в славе взяла его в тиски. Поскольку сам он не осознает разницы между желанием и принуждением, эти критерии должны установить мы. Все дело в том, что его словно кто-то тащит по дороге славы, игнорируя его самого и его главнейшие интересы. (Мне вспоминается здесь честолюбивая девочка, которая в десять лет считала, что лучше ослепнуть, чем перестать быть лучшей ученицей в классе.) И с полным правом мы можем задать вопрос: не слишком ли много кладется человеческих жизней (в переносном или в буквальном смысле) на алтарь славы? Йун Габриэль Боркман (герой одноименной драмы Генрика Ибсена) умер, начав сомневаться в ценности своей великой миссии и в возможности ее осуществления. Здесь налицо поистине трагический момент. Если с точки зрения общечеловеческих ценностей мы (и большинство здоровых людей) жертвуем собой ради того, что считаем стоящим жертвы, это, конечно, трагично, но осмысленно. Если же мы размениваем свою жизнь по мелочам ради того, чтобы непонятно зачем рабски служить призраку славы, это следует назвать ничем не оправданным трагическим расточительством, тем печальнее, чем более потенциально ценна наша жизнь.

Другая черта компульсивной природы влечения к славе – как и любого компульсивного влечения – это его неразборчивость. Так, человек в погоне за славой не придает значения своим реальным интересам, он должен быть в центре внимания, должен быть самым привлекательным, самым умным, самым оригинальным – и неважно, требует того ситуация или нет, может он или нет, по способностям ли ему быть первым. Он должен выйти победителем из любого спора, а истина не так уж важна. И тут его мнение прямо противоположно мнению Сократа: «Мы спорим не для того, чтобы победило твое или мое мнение, нет, мы оба должны бороться за то, чтобы победила истина»^[9]. Компульсивность невротической личности неразборчиво требует превосходства и делает человека равнодушным к истине, касается ли эта истина его самого, других людей или фактов.

Как и любое другое компульсивное влечение, погоня за славой имеет характерную черту – ненасытность. Погоня должна продолжаться, пока личностью движут неведомые (ей самой) силы. Человека может охватить прилив восторга, если его работа принята благосклонно, если он одержал победу или получил любой знак расположения или восхищения, – но этот прилив быстро спадает. В первую очередь, успех не совсем воспринимается им как успех, во всяком случае, за ним быстро приходят уныние или страх. Неустанная охота за большим престижем, большими деньгами, большим количеством женщин, побед и завоеваний продолжается и продолжается, не обещая хоть какое-то удовлетворение или отдых. И наконец, компульсивная природа влечения видна из реакции на его фрустрацию. Чем больше субъективная важность влечения, чем острее потребность достичь цели, тем более интенсивна реакция на фрустрацию. Только таким путем и можно установить силу влечения. Хотя это не всегда очевидно, погоня за славой – самое могущественное влечение. Это сродни одержимости дьяволом: человека словно пожирает чудовище, им же и созданное. Поэтому реакции на фрустрацию ярко выражены. На них указывает ужас перед осуждением и позором, которые для столь многих людей синонимичны понятию неудачи. Реакции в виде паники, депрессии, отчаяния, ярости по отношению к себе и другим за то, что они считают «неудачей», возникают часто и совершенно несоразмерны реальной важности случившегося. Например, фобия высоты – часто это внешнее проявление страха упасть с высоты иллюзорного величия. Рассмотрим сновидение одного пациента с фобией высоты. Ему приснился сон как раз тогда, когда он начал сомневаться в своем превосходстве, в неоспоримость которого он прежде верил безоговорочно. В этом сне он стоял на вершине горы, но над ним нависла угроза падения, и он отчаянно цеплялся за гребень пика. «Я не могу подняться выше, – говорил он. – Держаться за это – вот все, что мне остается в жизни». На уровне сознания он относил эти слова к своему социальному статусу, но в более глубоком смысле они удивительно точно иллюстрируют его иллюзии о себе. Обладая (в своем представлении) достойным богов, космическим значением, он действительно не мог подняться выше!

Вторая характерная черта, присущая всем элементам погони за славой, – это огромная и совершенно особенная роль, которую играет в них воображение. Оно – важный инструмент процесса самоидеализации. Это настолько решающий фактор, что фантастичность становится неотъемлемой частью погони. Неважно, насколько человек гордится тем, что он реалист, неважно, насколько на самом деле он реалистично оценивает свой успех, победу, совершенство, – воображение присутствует везде и во всем и заставляет его принимать миражи за реальность. Невозможно быть нереалистичным по отношению к себе и реалистичным во всяком другом отношении. Когда путешественник бредет по пустыне, изнемогая от усталости и жажды, и видит мираж, он иногда делает реальные усилия, чтобы добраться до него. Мираж в любом случае оборачивается разочарованием, но здесь даже сам мираж – слава – уже продукт воображения.

Надо сказать, что воображение входит во все психические и ментальные функции здорового человека. Оно позволяет нам чувствовать огорчение или радость за друга. У воображения такие возможности, что благодаря ему мы желаем, надеемся, боимся, верим, строим планы. Но воображение может быть как продуктивным, так и непродуктивным: оно может подвести нас ближе к правде о нас самих (как это часто бывает в сновидениях), а может и увести от нее. Оно может обогатить, а может и обеднить наши реальные переживания. В этом и есть отличие здорового воображения от невротического.