Она могла бы продолжать частную практику, берясь за дела по закладным и кредитам, а попутно работая общественным защитником, но Вашингтон манил ее. Банковский счет Виллебрандт был почти пуст, ей пришлось влезть в долги, чтобы купить билеты до столицы и новую блузку. В день встречи с Гардингом Виллебрандт с утра, как всегда, приняла ледяной душ и прикрепила слуховой аппарат, от которого все больше зависела в последние годы, прислушиваясь к невнятным показаниям свидетелей и тихому бормотанию совещающихся адвокатов противной стороны. Зеркало отражало ненакрашенное лицо, на котором выделялись глаза – огромные, глубоко посаженные, все вбирающие и почти ничего не выражающие, хранящие чужие тайны, но не выдающие своих. Битый час она методично укладывала волосы, добиваясь, чтобы они прикрывали слуховой аппарат, а потом прятала батарейки за корсаж.

У Виллебрандт имелись некоторые опасения по поводу предлагаемой должности. Начать с того, что она не планировала становиться обвинителем и всегда получала удовольствие, “действуя на другой стороне”. Ее долгосрочные амбиции были связаны с гражданским правом, а не с уголовным. Ей пришлось бы полностью отказаться от частной практики, оставив партнеров работать дальше в одиночку. Тревожные вопросы засели в голове: а что, если в этой роли она будет просто куклой, женщиной, которая должна только ставить галочки в документах на подпись? Не окажется ли она на бессмысленной, не имеющей никакого значения должности, не станет ли угождать дружкам президента, а вовсе не отстаивать закон?

Гардинг сумел успокоить ее. Он ей сразу понравился – “высокий, доброжелательный, заинтересованный и любезный”. Неукротимое дружелюбие казалось его величайшей силой и одновременно самой слабой стороной. Виллебрандт почувствовала, что суматохе публичной жизни Гардинг предпочитает уединение и тишину – склонность, прекрасно понятная и ей самой.

* * *

Работа помощника генерального прокурора была ей совершенно незнакома. Вообще-то она не была знакома никому, поскольку предполагала службу в новом отделе Министерства юстиции, занимавшемся новым законом. Виллебрандт отвечала за федеральные налоги, тюрьмы и, самое главное, за все дела, имеющие отношение к закону Волстеда. Тот факт, что сама она не поддерживала сухой закон и до его вступления в силу была не прочь при случае пропустить бокал вина, нисколько не мешал ей безжалостно претворять закон в жизнь.

Перед Мейбл Виллебрандт была поставлена по-настоящему масштабная задача. У Соединенных Штатов две протяженные сухопутные границы и 18 000 миль береговой линии – все это без труда преодолевается. Спиртное доставляют контрабандой на самолетах из Мексики в Сан-Антонио, в Техас, там его прячут в тюках сена и перевозят дальше на грузовиках. От восьми до десяти караванов судов из Канады причаливают каждую ночь в разных точках полуострова Мичиган, направляемые лучами прожекторов. В ходе своих ежедневных рейдов в Атлантический океан баржи нью-йоркских мусорщиков встречали суда с грузом рома и доставляли алкоголь на берег. К Лонг-Айленду запускали наполненные спиртным торпеды, в море болтались буйки в форме бутылок, полные спиртного, на кораблях устанавливали фальшивые трубы, в которых везли алкоголь, особые “алкогольные подлодки” всплывали из морских пучин, а трюм одного морского буксира вмещал столько выпивки, что ее хватило бы на тридцать новогодних вечеринок, – и все это проскальзывало мимо береговой охраны, офицерам которой хорошо платили, чтобы смотрели в другую сторону.

Нелегальная торговля алкоголем процветала и внутри страны, обязанная своими масштабами ошеломляющему количеству спиртного, произведенного до запрета. Оно хранилось повсюду: более пяти сотен винокуренных заводов могли похвалиться ежегодной мощностью в 286 миллионов галлонов крепкого алкоголя всех видов; более тысячи двухсот пивоварен производили сотни миллионов галлонов пива. Очень легко было отыскать лазейки в законе и воспользоваться всяческими исключениями, чтобы превратить собственный дом в крошечную винокурню и контрабандой поставлять продукцию тысячам жаждущих клиентов. Термин “бутлегер” – первоначально относившийся к торговцам выпивкой, которые провозили запретный продукт в индейские резервации, пряча фляжки за голенищами сапог, – становился все популярнее и применялся все шире. Теперь бутлегером мог стать кто угодно и для перевозки использовались не только сапоги.

Инвалиды прятали бухло в пустотах деревянных протезов. Дамы подвязывали бутылочки к каждой нити своих корсетов. Парикмахеры хранили виски во флаконах с якобы лосьонами на полках. Облава в кондитерской в Хелене, штат Монтана, обнаружила автоматы для газировки, выдающие двойные порции виски. Фермеры прятали перегонные аппараты в стойлах, коровниках, хлевах и погребах, куда вели специально вырытые тоннели. Профессиональные бутлегеры, обеспокоенные затоваренностью рынка, снизили цену с четырех до двух долларов за пинту.

Конкуренция в торговле алкоголем нарастала – а вместе с ней и насилие. Знаменитый чикагский гангстер Джеймс “Большой Джим” Колозимо был застрелен в собственном ресторане. В Дугласе, штат Аризона, за одну неделю застрелили четырех федеральных агентов. В Цинциннати виски-пираты охотились на бутлегеров, стычки между ними заканчивались перестрелками и внушительным количеством смертей. Чтобы добиться успеха, Виллебрандт необходима была поддержка общества, силы неподкупных “сухих” агентов и немалая доля удачи.

У Виллебрандт был только один существенный недостаток, как пошутил президент Гардинг в завершение их беседы, – молодость. Она же, рассмеявшись, заверила, что с возрастом непременно от него избавится.

* * *

В обстановке кабинета главенствовал сверкающий письменный стол красного дерева, размером с баржу, на котором стоял телефонный аппарат; резиновая печать-факсимиле с ее подписью – тоже полезная штука, учитывая ее хаотичные каракули, покатая траектория которых на странице намекала на приверженность калифорнийскому кларету, который она так любила и по которому скучала. Виллебрандт распаковала блокноты, записные книжки, линованную бумагу, справочные тома в кожаных переплетах с золочеными обрезами и сливочного оттенка страницами. На стене позади своего вращающегося кресла она повесила цитату из Коттона Мэзера^[9]: “Порой жалуются, что хороший адвокат редко бывает хорошим соседом. Вы можете опровергнуть это, джентльмены, применив свои юридические навыки во благо своих соседей”.

Заглянули представиться три юриста, две стенографистки и секретарь – ее личный штат. Они прозвали ее Королевой. Жалованье Виллебрандт составляло семь с половиной тысяч долларов в год, как у члена Конгресса. В биографических статьях журналисты называли ее “милой и юной” адвокатессой и любопытствовали, удастся ли ей опровергнуть “вековое присловье, будто женщина руководствуется исключительно чувствами, а не логикой”. Она же настаивала, что женщин не следует утверждать на государственные должности только потому, что они женщины, – подобная практика несправедлива по отношению к обществу в целом и к женщинам в частности. “В то же время, – поясняла она, – я в достаточной степени феминистка, чтобы придерживаться мнения, что не существует такой профессиональной или общественной деятельности, с которой не могла бы справиться женщина”.

Виллебрандт довольно скоро выяснила, что бутлегеры представляют собой лишь одну из граней проблемы. Другой, обескураживающей, оказались политики. Никто из ее боссов не был заинтересован в войне с алкоголем в одном строю с Виллебрандт – начиная с президента Гардинга. Будь они в этом заинтересованы, едва ли их выбор пал бы на мало кому известную выпускницу университета без всякого прокурорского опыта.

Будучи сенатором от Огайо, Гардинг был “сухим” только на словах, придерживаясь этой позиции, исключительно чтобы избежать конфликта с Антисалунной лигой. Он считал сухой закон бесполезным и, в отличие от Виллебрандт, отказывался следовать его принципам, соблюдая воздержание в своей личной жизни. Одним из первых его шагов в качестве президента было распоряжение перевезти приобретенное до 16 января 1920 года спиртное на 1800 долларов из его дома на Вайоминг-авеню в Белый дом. В общественных пространствах Белого дома Гардинг соблюдал приличия, но наверху, во время регулярных карточных игр с друзьями и разными важными персонами, включая Гарри Догерти и его помощника Джесса Смита, спиртное подавали в открытую.

Министр финансов Эндрю Меллон, в чьем ведении находилось Бюро по запрету, был открытым “мокрым” политиком и настойчиво протестовал против Восемнадцатой поправки. Еще до ее ратификации этот банковский магнат вложил миллионы в торговлю спиртным, даже прикупил завод “Олд Оверхолт”, производивший старейший сорт американского виски. Комиссар по запрету Рой Хейнес, ставленник Гардинга и виднейший выразитель “сухой” точки зрения, лично гарантировал изобилие выпивки на покерных вечеринках в “Маленьком зеленом доме на К-стрит” – викторианском особняке, обжитом членами президентской “Банды из Огайо”. Ящики виски доставляли на фургонах банка “Уэллс Фарго” в сопровождении вооруженных охранников. (Виллебрандт называла Хейнеса “политиком в овечьей шкуре”.) Джесс Смит частенько наведывался в Маленький зеленый дом, как и многие бутлегеры, кому нужны были преференции от федеральных властей, включая разрешения на вывоз алкоголя, которые предоставляли доступ к легальному виски, произведенному до принятия сухого закона.

И хотя рабочий стол Смита стоял так близко к ее собственному, Виллебрандт понятия не имела, чем тот занимается в рабочее время и что вообще входит в его обязанности. Она знала лишь, что после того, как жена Догерти, Люси, угодила в балтиморскую Больницу Джона Хопкинса с артритом, генеральный прокурор и Смит поселились вместе в роскошном люксе “Уордман Парк Отеля”. Насколько могла судить Виллебрандт, Смит был “наполовину посыльный, наполовину доверенный камердинер”, который выполнял мелкие поручения, покупал железнодорожные билеты и носил чемоданы генерального прокурора. Сам Догерти сказал ей так: “Не обращайте внимания на Джесса. Если появятся какие-то указания для вас, я сам вам о них сообщу. Для этого у меня на столе стоит телефон”.

Первое поручение, переданное Догерти, пришло в форме телеграммы. Автором донесения был Джеймс Р. Кларк, федеральный окружной прокурор из Огайо, который описывал “невероятные события” в Цинциннати. Хотя его подчиненным удалось выиграть в суде много дел по обвинению в нарушении запрета на алкоголь, сейчас они столкнулись с делом “настолько масштабным и грозящим такими последствиями”, что потребовалась помощь Вашингтона. Тщательное расследование, проведенное квалифицированными агентами, могло бы, по его мнению, “покончить с этим так называемым алкогольным «Кругом»”.

Виллебрандт раскрыла коричневую папку с надписью “Министерство юстиции: регистрация писем и документов” и вложила туда телеграмму. Вскоре на папке появится всего одно слово, подчеркнутое твердой рукой. РИМУС.