Купля

Детское воображение не обмануло Рурико. Виконт и в самом деле приходил сватать ее, но чем-то не угодил своенравному отцу: не то опрометчивым словом, не то чрезмерной надменностью. Из-за упрямства отца, из-за его вспыльчивости она может потерять свое счастье. И Рурико с досадой спросила отца:

– Чем же он меня оскорбил? Если речь действительно шла о предложении, вы спросили бы сначала у меня. Ведь отказать никогда не поздно.

Рурико умела настоять на своем. Она смело высказывала свои взгляды и отцу, и брату, и даже своему возлюбленному.

Но сейчас протест Рурико почему-то вызвал у отца горькую улыбку.

– Предложение?… Ха-ха. Да если б это было предложение, конечно, я сначала посоветовался бы с Рури-сан. Но то, о чем говорил этот субъект, не предложение, а купля. Он пришел купить тебя за деньги и даже назвал цену. Какая низость!

Глаза отца гневно сверкнули, и Рурико замолчала. Ей нечего было больше сказать.

«За кого же он хотел меня посватать?» – недоумевала про себя Рурико.

Отец между тем продолжал:

– Он спросил, не выдам ли я тебя замуж. Я вообще его недолюбливаю, но подумал, что было бы невежливо не ответить на вопрос виконта, тем более что он мой гость. И я ответил, что отчего же, мол, не выдать, если найдется подходящий жених. Тогда он сказал, что есть достойный жених, и стал на все лады его расхваливать. Но что за бесстыдство! Он сообщил, что жениху сорок пять лет и что у него двое детей от первой жены. Тут я не выдержал и грубо оборвал его. Он струхнул, но тем не менее сказал еще одну пакость, что жених щедр и выделил на свадебные расходы и подарки триста тысяч иен! Когда он это сказал, я схватил его за шиворот и вытолкал из гостиной. Я дожил до Сёдых волос, – голос отца дрожал от негодования, – но подобное оскорбление получил впервые. Я беден, это правда. Тридцатилетняя политическая борьба отняла все: и дом и землю. Но дочери своей я не продам ни за какие миллиарды!

На отца жаль было смотреть, казалось, он не переживет такого позора.

Глаза Рурико наполнились слезами, но она не могла найти слов утешения.

Внезапно гнев охватил девушку: как смел виконт оскорбить отца?

Но стоило ей вспомнить, что это сделал отец ее возлюбленного, как гнев сменился отчаянием.

– Страсть к наживе довела его до такой низости! – опять заговорил барон. – Он водит дружбу со всякими проходимцами, и деньги заслонили от него весь мир. Прими я нынче его предложение, он заработал бы на этом кругленькую сумму. – И барон презрительно расхохотался. – Тебя хочет взять в жены тот самый Сёда, у которого ты недавно была на празднике, – продолжал отец, не подозревая, какое впечатление произвели эти слова на дочь.

При имени Сёды Рурико вспомнила злобный, горящий, как у зверя, взгляд оскорбленного хозяина дома, и ее покинули сила воли и обычное хладнокровие, по телу пробежал холодок, словно от прикосновения ядовитой змеи.

После того злополучного случая в саду образ Сёды, вдруг появившегося словно в страшном сне, преследовал Рурико и днем и ночью. Его исполненное самодовольства лицо с густыми, мохнатыми бровями, с сильно вдавленным у переносицы носом и толстыми губами было отталкивающим. Вызвать его злобу – все равно что раздразнить змею, и Рурико с того дня не находила себе покоя. И вдруг этот Сёда просит ее руки. По спине Рурико снова побежали мурашки.

Рурико с трудом верила случившемуся и терялась в догадках, зачем понадобилось этому человеку делать ей предложение.

– Неужели это правда, отец? Неужели Сугино приезжал по просьбе Сёды?!

– Прямо он об этом не сказал, – отвечал отец, – но, судя по словам виконта, его прислал именно Сёда. Прежде чем сказать о цели своего визита, Сугино как бы вскользь похвалил Сёду. А этот Сёда, разбогатев, вообразил, что может позволить себе все что угодно, даже взять в жены девушку из высшего общества. Какая наглость! Он просто рехнулся.

Однако, негодуя, отец и не подозревал, какова истинная подоплека этого предложения.

Зато Рурико догадывалась, в чем тут дело. Предложение ей он сделал неспроста, не под влиянием минутного порыва, не из тщеславного стремления жениться на девушке из высшего общества. Что же до виконта Сугино, то он являлся лишь послушной марионеткой в руках грозного мстителя. Рурико снова вспомнила злобный взгляд Сёды, устремленный на нее и ее возлюбленного, когда они стояли под цветущей сакурой. Это он заставил Сугино явиться к ним в дом и сделать ей оскорбительное предложение. Раненая змея выпустила жало, чтобы отомстить! И Рурико приготовилась к защите.

«Пусть только попробует приблизиться ко мне», – думала Рурико.

– Этот Сугино так струсил, что теперь будет обходить меня стороной, – спокойно произнес отец таким тоном, словно решил раз и навсегда покончить с этим вопросом.

Но Рурико боялась, что Сёда так легко не откажется от своих притязаний, и это ущемляло ее гордость.

– Возмутительно! – воскликнула Рурико, разразившись слезами. – Мало того, что этот господин осмелился сделать мне предложение, так он еще выбрал посредником Сугино-сан!

– Поэтому я и не хотел тебе говорить, – сказал отец. – Да, Сугино настоящий негодяй! С его стороны было подлостью явиться ко мне с таким предложением. Но не стоит обращать на него внимания. Я пока не собираюсь выдавать тебя замуж. Мне вообще не хотелось бы разлучаться с Рури-сан, особенно сейчас, когда Коити нас покинул. Даже угроза снять мне голову с плеч не заставила бы меня расстаться с тобой, что же говорить о каких-то миллионах! – И отец весело рассмеялся, как бы утешая Рурико.

Сердце Рурико переполнилось любовью к отцу, и она решила навсегда остаться с ним, окружить его заботой и лаской.

– Да я и сама не хочу покидать вас, – сказала Рурико, радостно улыбнувшись.

Буря прошла стороной, и оба – отец и дочь – почувствовали себя умиротворенными.

Однако после всех этих печальных событий жизнь в доме Карасавы стала еще однообразное и скучнее. От брата но было никаких вестей. Отец тревожился, но не хотел ничего узнавать о нем шли заявлять в полицию. Он считал для себя оскорбительным даже пальцем пошевелить ради сына, который дерзнул покинуть отчий дом.

Рурико места себе не находила от беспокойства и тайком от отца разыскивала брата. Она побывала в ателье в Коисигава, где обычно укрывался брат от отцовских глаз, справлялась о Коити у художника Н., игравшего видную роль в художественном обществе «Ника»: брат был почитателем его таланта. Но никто ничего не знал. Друзья брата, которым Рурико написала, ответили, что давно его не видели. И Рурико в душе упрекала брата. Пусть он поссорился с отцом, но ведь ей-то мог прислать весточку.

Было у Рурико еще одно горе. Отец порвал всякие отношения с виконтом Сугино. Да оно и понятно. После того памятного разговора разрыв их был неизбежен.

Таким образом, мечтам Рурико не суждено было осуществиться. Пытаться же добиться своего – значило, подобно брату, изменить отцу. От всех этих мыслей Рурико впала в глубокое отчаяние.

Между тем отказ на сделанное Сёдой предложение как будто не повлек за собой никаких последствий. Прошло десять дней, прошло двадцать. Казалось, отец совсем забыл об этом событии. Но Рурико никак не могла успокоиться. Случившееся мучило ее, как кошмар, от которого она вдруг пробудилась. Но поскольку никаких событий больше не произошло, Рурико мало-помалу стало казаться, что все ее страхи – просто игра воображения.

Прошел май, наступил июнь, а с ним и парламентские каникулы. Отец никуда не ходил и целыми днями сидел в своем кабинете. Рурико так хотелось утешить отца, сказать ему что-нибудь ласковое, но стоило ей заглянуть в его печальные глаза, увидеть впалые щеки, как слова застревали в горле, а сердце сжималось от боли.

Брат вносил какое-то оживление в их скучную жизнь, несмотря на его частые споры с отцом. Теперь же, после его ухода, в доме стало совсем пусто и уныло, как в монастыре.

Но вот в один из ясных июньских дней Рурико, которая уже успела немного оправиться после перенесенного ею горя, совершив утренний туалет, стала разбирать почту и увидела заказное Письмо па имя отца от ростовщика Каваками Манкити.

«Опять напоминание о долгах…» – подумала Рурико. Всякий раз, глядя па письма такого рода, она все острее и острее ощущала одолевавшую их бедность. Однако это, последнее, письмо отличалось от всех предыдущих, ибо написано было строго официально. Рурико удивилась и стала быстро читать. Уже само начало не предвещало ничего хорошего: «Уведомление о передаче деловых обязательств».

Барону Карасаве Мицунори.

15 июня 6-го года Тайсё

Уведомление о передаче долговых обязательств.

Настоящим имею честь уведомить Вас, что я, нижеподписавшийся Каваками Манкити, передаю господину Сёде Сёхзю права на ваши долговые обязательства на сумму в двадцать пять тысяч иен, каковую вы обязались мне уплатить.

С совершенным почтением

Каваками Манкити.

Седа Сёхэй! У Рурико потемнело в глазах. Руки, державшие лист бумаги, похолодели.

Змея снова выпустила жало, и Рурико поняла, что рано обрадовалась. Предложение Сёды Сёхэя не было случайностью. А Рурико еще думала, что в нем сохранились остатки порядочности. Но откуда возьмется порядочность у человека с такими страшными глазами?

Какая все-таки нелепость! Чего, интересно, он добивается, скупая обязательства отца и становясь его кредитором? Неужели он хочет опозорить отца, прибегнуть к подобной низости? О, как ненавидела Рурико это чудовище!

Отец наделал много долгов. Как только начиналась антиправительственная кампания, он из своих скудных средств щедрой рукой раздавал деньги всем, кто причислял себя к его сторонникам, с готовностью подписывал векселя, никому не отказывал в помощи, выступал поручителем, стоило лишь попросить его об этом, или просто давал взаймы, зная наперед, что долг не будет возвращен. Не удивительно поэтому, что вскоре он разорился. Однако продолжал быть щедрым, а поскольку денег у него не осталось, брал сначала взаймы у родственников, а когда родственники отказали, стал прибегать к услугам ростовщиков. Рурико знала, что их обветшавший дом и участок земли давно заложены и перезаложены. Так что Сёде, продавшему душу дьяволу, легко будет поставить отца в безвыходное положение, потребовав немедленной уплаты долгов.

Рурико готова была возненавидеть и проклясть весь этот мир, в котором любой богатый негодяй мог делать все, что ему заблагорассудится.

Девушка представляла себе, как огорчится и разгневается отец, узнав об этой новой низости Сёды, и ей очень не хотелось показывать ему письмо. Однако скрыть от отца столь важное известие она не решилась и с тяжелым сердцем заглянула в отцовскую спальню. Отец еще не проснулся. Глядя, как ровно он дышит, словно наслаждаясь последними минутами покоя и отдыха, Рурико не стала его будить, тихонько положила проклятое письмо в кассу, стоявшую на столике у изголовья, горячо молясь в душе, чтобы оно никогда не попалось отцу на глаза.

Ни за завтракам, ни за обедом, ни за ужином отец и словом не обмолвился о полученном известии. Часов около восьми вечера она отнесла ему чай. Отец разбирал по книге партию игры в японские шашки, расставляя их на доске. Он обменялся с Рурико несколькими словами, но о письме опять ничего не сказал.

«Хоть бы отец никогда не увидел этого письма, – все время думала Рурико. – Если ему суждено его увидеть, пусть это случится позднее, а не раньше».

Проснувшись на другой день, девушка вспомнила о неприятном письме, перевела взгляд на стол, на котором уже лежала утренняя почта, и невольно вскрикнула, увидев одно заказное письмо, потом второе, потом третье.

Она взяла их дрожащими руками, но не собиралась прятать, а побежала прямо к отцу, как бы ища у него защиты.

Отец проснулся, по еще лежал в постели.

– Отец, заказные письма! Рурико задыхалась от волнения.

– Такие же, наверно, как вчерашнее, – спокойно ответил отец, судя по его словам, уже успевший прочесть то злополучное письмо. – Не бойся, Рурико, – продолжал он. – Все будет хорошо.

Впервые Рурико почувствовала в отце надежную опору.

И на другой и на третий день равнодушный почтальон приносил заказные письма. Они обрушивались на дом Карасавы, словно неотвратимое проклятье.

Рурико с отцом как будто стали привыкать к ним, но с каждым днем их все сильнее и сильнее одолевало глухое беспокойство.

– Ничего, – говорил отец. – Это даже лучше, что все мои обязательства попадут в одни руки. Мне будет проще платить по ним, а ему – посылать напоминания!

Отец старался сохранять спокойствие, но это плохо ему удавалось. Он никак не мог понять, отчего с такой настойчивостью Сёда преследует его.

Зато Рурико все понимала и с ужасом думала о том, чем все это кончится. Каждое новое письмо удваивало ее ненависть к нему. Пусть бы он мстил ей и ее возлюбленному, но почему должен страдать ее несчастный, ни в чем не повинный отец?

Итак, многочисленные обязательства, по которым отец должен был уплатить около двухсот тысяч иен, сосредоточились в одних безжалостных и жестоких руках.

Однажды утром Рурико, как обычно, разбирала почту. Прежде это было ее любимым занятием, потому что среди вороха писем она первым делом старалась отыскать письма от возлюбленного, от близких друзей. Теперь же Рурико тяготилась этой своей обязанностью.