Читать книгу «Расчеловечивание» онлайн полностью📖 — Камиля Гремио — MyBook.
cover

– Нет, его сразу же потащили в медпункт пацаны и девчонки наши. У меня сил уже не было. Я добрался до относительно безопасного места и упал на мешки с тряпками. Ко мне подошёл тот самый, в чёрной форме. Потрепал по голове и говорит: «Как семьдесят лет назад, а? Давай, держись! Отстояли тогда – отстоим и сейчас!» Потом мы за баррикаду взялись по правому флангу. Там бандерлоги на пожарной машине скакали. Угнали, сволочи, представляешь? И слышно было: «Кацапы напали! Русские идут!» Не поверишь, но они нас боятся, как огня. В суматохе я заметил троих детей: двух девчонок и мальчишку, всем лет по тринадцать. Шли, должно быть, откуда-то с Дерибасовской на конечную маршрутки, отбились от родителей и оказались в самой гуще. Они испуганно озирались и дёргались от каждого хлопка. Впереди – мои баррикады, а сзади менты уже оцепление поставили. В общем, в ловушке они оказались. Заметили, что я на них смотрю, и через весь кипиш ко мне побежали. Девочка в рукав вцепилась, глаза на мокром месте, а я и не знаю, что делать. Выводить как-то нужно их. Подумал, что надо к ментам попробовать обратиться, пусть пропустят детей. Подошёл к главному менту оцепления, говорю, что вон мол детки потерялись, надо выпустить. Он абсолютно равнодушно так скользнул по ним глазами, как по покойникам, и отвернулся дальше пиздеть со своими. Я ему: «Выпустишь, нет?» Снова на меня смотрит холодно так и говорит: «Нет». «Пидора ответ», – прошипел я, утаскивая детей с собой обратно в людской водоворот. В итоге я их, короче, повёл в паркинг подземный возле стройки, в темноту, и сказал переждать бучу и не высовываться.

– С ребятами всё в порядке?

– Да хрен знает, что с ними дальше стало, честное слово. Не до того уже было, поверь. Мы застроились со всех сторон, и часа четыре майдауны вообще не знали, что с этим делать. Даже град камней подыссяк уже. К вечеру нас окружили уже полностью, и встал традиционный русский вопрос. На кратком военсовете решили, что надо как-то прорываться оттуда назад, к своим: слишком большой численный перевес был у бандерлогов. Всей толпой – не вариант: чересчур удобная мишень. По нам бы точно стрелять начали. Тройками-пятёрками решено было уходить. И, как только мы более менее определились с планом, они начали нас штурмовать. Я этого тебе передать не смогу: такая жесть началась! Майданутые уже откровенно начали палить из огнестрела, снова полетели камни и взрывпакеты. Капитану, нашему старшему, прострелили обе ноги ниже колен. Я к нему подбежал, и мы вместе с его замом – нашим сотником – загрузили его в машину скорой помощи. Кэп свой шлем снял и моему сотнику отдал. Я этот кадр очень хорошо запомнил. Вообще, страх меня только тогда и догнал: пришло совершенно чёткое, так сказать, экзистенциальное понимание того, что сейчас может прийти настоящий трындец. Но надо прорываться! Сука! С мать-перемать две пятёрки наши собрались на левом фланге. Трое – в хорошей экипировке. Короче, кое-как вылезли за баррикаду, намесили в толпе парочку даунов и дёрнули в тыл по тому же переулку Жукова в сторону Бунина, к пожарке. Вдруг вижу, летит в меня взрывпак. Бегу и понимаю, что он вот сейчас прямо мне на башку приземлится! Время снова как будто замерло. Прошла, может быть, секунда, но мне казалось, что минута, не меньше! Летит он в меня, летит, и вдруг ка-а-к хлопнет! Громко, блин, взорвался! На меня сажа, как снег, осыпалась, а я остановился и затупил, понимая, что мне очень и очень повезло. Кто-то окрикнул, и я помчался дальше. До перекрёстка добежали, перешли на шаг. Там на углу тусило в экипировке пятеро пацанов, а поодаль – мужик под полтинник – совсем туша, в полном обмундировании. Все из майданной самообороны. У нас были красные повязки скотчевые, а у них – бордовые тканевые и ярко-жёлтые тоже из скотча. Мой друган вместо того, чтобы отдышаться и свалить по-тихому, подошёл к майданутому и спрашивает, почти орёт в него: «Правый сектор?!» Тот ему отвечает: «УНА!» Ну, это такая аббревиатура – Украинская национальная ассамблея. Нацики, короче, почитатели ОУН, боевое крыло. «УНА?!» – кричит мой кореш, – «Ну, на!» И со всей ёбари его дубиной по каске оходил.

Сука-а-а! Мне и смешно, заржал в голос, и страшно: блядь, нас сейчас всех тут замесят нахер! Короче, я прямо и направо драпанул, а товарищ со всеми остальными – прямо и налево, в самый ахтунг. Кому-то в этом замесе мачете ступню отсекли, мне вот недавно пацаны рассказали. Бля, жесткач! Не дай бог кому-то из наших.

– Да у вас там война, блин!

– Ну! Бегу, значит, дальше. Впереди – блок даунов заградительный. Думаю: мать его ёб, будь что будет! Содрал с руки скотч, сделал рожу кирпичом. Весь в саже, кровище, грязище от поддонов и стройки, где мы оборонялись, и пошёл на них. Они на меня глазеют. В кармане ещё трофейная лента сине-жёлтая на всякий случай была, но она не понадобилась. Видимо, решив, что я свой, рагули меня пропустили, даже разговаривать не стали. Я шёл прямо через их ебучую толпу. Там, помню, стоял какой-то, сука, будто, школьный класс: две училки и малышня лет по восемь-девять. Плотно стояли, прямо посреди проезжей части с широко раскрытыми глазами, словно на классное фото, бля, выстроились! Ей богу, стояли, как вкопанные с флагом жёлто-сраным. Агитаторы! Я это дело увидел и охерел уже окончательно… В итоге ща вот на конспиративной сидим. Остальные тоже подтянулись: никто не потерялся, слава богу. Затихарились… А ещё…

– Что?

– А ещё я устал, – выдохнул мой собеседник, – Ты не представляешь, как я устал!

– Да, уж, не представляю. Блин, дружище, держись. Не буду больше тебя пытать. Звони позже в скайп, хорошо? Если что-то будет – звони.

– Добро, давай, я прилягу отдохнуть.

Рассказ моего товарища произвёл на меня невероятное впечатление. Я оглянулся. Кот, всё это время сидевший рядом, посмотрел понимающе и будто бы тоже вздохнул, когда вздохнул я.

Это больше не может продолжаться.

Я не могу больше здесь.

Не могу больше так.

Не могу.

Моё место – там, там, среди этих людей, а я сижу в вакууме квартиры и ничего не делаю.

Вообще ничего!

Совсем!

Взгляд фокусируется на календаре.

Апрель? Разве апрель?

Переворачиваю страницу, передвигаю красную рамку вперёд. Хотя, что с того, что уже наступил май?

Если до этих дней война, призраком колышущаяся где-то на периферии, лишь вежливо покашливала в попытке обратить на себя моё внимание, то сейчас она, всё тем же призраком, подошла совсем близко и почти щекотала длинными ресницами шею, подкидывала и внушала образы, в которых я видел себя, учащённо дышащего и сверкающего глазами.

Нужно отвлечься.

Посмотреть какой-нибудь сериал, что ли? Хотя самый захватывающий сериал – это новости. Донецкая область, Луганская… Отвлечься. Поесть, в конце концов. Я попытался включить кино, но первая же серия моего любимого многосерийного фильма про древний Китай повергла меня в уныние. Скучно. Глупо, даже не скучно. Фальшиво. Там – взаправду, а это… Бред.

Пошёл на кухню. Случилась короткая конфронтация с занявшей выгодную стратегическую позицию у дальней стенки пустой морозилки и основательно вмёрзшей в наросший лёд пачкой пельменей. Зачинщики бунта были немедленно брошены в чан с кипящей водой и лавровым листом. После я выжал последние соки из пленной коробки апельсинового сока и похоронил её рядом с грудой собратьев, под столом. Где-то на марш-броске между кухней и спальней меня вероломно атаковало из засады коварное коромысло кресла-качалки, но я, раненый, мужественно сдерживая стон, всё-таки добрался до своего штаба в сером кресле. На меня давил стоячий, густой майский воздух. Было душно, парило. В соседних квартирах ругались, плакал ребёнок, кто-то трахался.

Кот пролез мне под локоть и быстро уснул, положив голову на лапки. Я машинально почёсывал его за ухом и читал, смотрел, слушал, почти осязал всё, что происходило не здесь и не со мной. Время обматывало циферблат.

Ближе к ночи я снова пошёл на кухню – пожарить котлет. Именно в этот момент, будто подкараулив меня, с экрана планшета напрыгнули первые сообщения, поселившие в душе ледяной ужас: Дом Профсоюзов горел. Фотографии вспыхивали языками пламени, облизывая лицо, буквы жгли радужки глаз.

В Одессе.

Горели.

Люди.

Прямо сейчас горели.

Заживо.

Просто за то, что они – одесситы. Просто потому, что какие-то ублюдки решили, что они право имеют. Право! Вот на такое вот!

Скайп запускался преступно медленно. Опасения трупной слизью закупоривали центральные артерии. Когда лицо друга, помятое, всё ещё запачканное сажей, но, главное, живое, появилось на экране, я выдохнул скопившийся в лёгких углекислый страх.

– Ты же не там сейчас? – сходу набросился я.

– Нет, но… Наш сотник, ну, который зам Кэпа нашего… Он среди них!

– Да нормально всё будет, нормально!

– Ща, погоди.

Он полез в нагрудный карман за сотовым, я замолчал. Был слышен его взволнованный голос. Там, за типовым чёрным окошком в охваченную огнём Одессу, напротив компьютера сидел он и говорил по телефону. Я отломал взгляд от экрана и сначала увидел дым, заполнивший кухню, а потом ощутил запах гари, сопровождаемый мясным треском кипящего масла. И тут динамик резко взорвался криком:

– Твари!

– Что такое? Что?! – я вскочил с табурета.

– Убили! – его лицо исказилось. – Они его убили!

На сковороде сгорели котлеты.

– И знаешь… – выпалил он внезапно, будто вспомнив нечто из прошлых жизней.

– Что?

– А ещё… – продолжил он нервно и страшно.

– Что? Что ещё?! – крикнул я, сжимая планшет.

– А ещё я тому абреку из шаурмятни поддоны не вернул, слова своего не сдержал…