5

Покинув таверну, Шара Биттерштерн ощутила, что алкоголя в крови все же недостаточно, чтобы пролить о Нурденмарке хоть одну слезу. Завтра, самое позднее послезавтра, она улетит отсюда, а пока будет пить не просыхая. Она сыта этим миром по горло, и у нее наконец-то есть деньги, чтобы скрасить выпивкой последние часы.

Свежий ветер свистел над голым каменистым склоном, когда она вышла на улицу. Пока дверь не закрылась, вслед ей несся гул голосов: гнусавые диалекты Марок, бахвальство пьянчуг и радостный хохот девиц, которые вместе с караванами колесили от заставы к заставе, задерживаясь на одном месте лишь до тех пор, пока не оберут до нитки последнего простофилю.

Шара пару раз глубоко вздохнула и с удовольствием прикрыла бы глаза, если бы не опасалась, что кто-нибудь из копателей тут же ограбит ее, воспользовавшись моментом. Все ее состояние было зашито в широкий пояс – в том числе свидетельство, дозволявшее провести остаток жизни в любом другом мире. Вздумай кто-нибудь из местных пьянчуг и впрямь напасть на нее, она отобьется и без бластера – ножа ей хватит с лихвой. До Дьеньи, единственного здешнего города, день пути, но даже там, на черном рынке при космопорте, трудно раздобыть огнестрельное оружие. А отнимать бластер у солдата Рудной Гильдии стоит лишь в том случае, если ты уверен, что тебя никто никогда не найдет. Иначе оглянуться не успеешь, как срок твоей нурденмаркской каторги продлится на пару десятков лет.

Таверна Пушара располагалась в бывшей шахте, пробитой в единственной на много километров вокруг горе. Круглая шахта горизонтально уходила в глубь породы – дыра без окон, заставленная столами и лавками, где толпы копателей глушили отвратительную Пушарову сивуху, сплевывали на пол панадский жевательный табак и рассказывали небылицы про собственное прошлое – до того, как их депортировали сюда и заставили искать индиго на парящих утесах планетарного кольца.

Кольцо. Бурлящая каменная стена на горизонте. Два с половиной года долбила Шара один из этих утесов. Два с половиной года жизни потратила на драгоценный голубой камень, который в отдаленных мирах Империи дарят знатным дамам, пресытившимся прочими благами. Два с половиной года провела с киркой и лопатой в тесной штольне, день и ночь одна, разъедаемая ненавистью к тем, из-за кого она здесь оказалась.

Она отошла на пару шагов от дощатого фасада, который Пушар соорудил на входе в шахту-таверну. От одинокой горы до самого Кольца тянулась плоская красно-коричневая пустошь. Если бы Шара верила в богов или в ТИШИНУ, она бы мысленно возблагодарила их, что ей никогда больше не придется взваливать на спину ракетный рюкзак и возвращаться на свой утес.

С маленького плато склон был как на ладони, и хотя уже смеркалось, еще можно было разглядеть в скале дюжину круглых шахт. Все они были заброшены давным-давно, когда выяснилось, что залежи индиго в Кольце значительно превосходят залежи в коре Нурденмарки. С тех пор Рудная Гильдия ссылала преступников в этот поганый мир, заставляла их покупать один из парящих в Кольце утесов и, снабдив киркой и заступом, отправляла искать индиго. Те, кому посчастливилось найти месторождение, получали возможность продать утес и свое право на разработку местному мастеру Гильдии – это погашало долг за первоначальную покупку и приносило кое-какой доход. Однако везло немногим. Остальные умирали в первые несколько лет, надорвавшись на непосильной работе, или погибали при столкновении утесов, что случалось довольно часто. Большинство этих каменных обломков были не больше космобаркаса, но один-единственный человек мог долбить на них породу десятилетиями. Те, кто еще не потерял рассудок, днем и ночью искали драгоценное месторождение – единственный шанс отсюда вырваться.

– Ты нашла индиго, – раздался рядом детский голос. Шара стояла на самом краю плато, раскинувшегося перед таверной. Бросив взгляд направо, она увидела маленького мальчика, который сидел на кромке скалы, свесив ноги вниз. Он разглаживал на камне скомканные листки бумаги и складывал из них изящные космические корабли. Возле него уже выстроился целый флот – около полудюжины бумажных космолетов, замерших в ожидании старта.

– Здорово смотрятся, – сказала Шара. Что-то в усердии малыша тронуло ее, она подошла поближе и остановилась подле его миниатюрного космопорта.

– Когда совсем стемнеет, я запущу их наверх, к самым звездам.

Мальчуган был светловолосый, чистенько одетый. Здесь редко встретишь ребенка, и у Шары было смутное подозрение, откуда он взялся.

– Сколько тебе лет? Земных.

– Восемь. А тебе?

– Тридцать семь.

Она взглянула наверх, где каменное Кольцо, размываясь в сумерках, сливалось с небом. Вихрь парящих скал казался отсюда зернистым туманом.

– Первые звезды уже зажглись.

– Они слишком близко. Мои корабли полетят к тем звездам, которые отсюда далеко.

– Как хорошо я тебя понимаю.

– Когда я вырасту, я буду строить всамделишные крейсеры. Не баркасы, а по-настоящему большие корабли. И у каждого будет свой гиперпривод!

По этому поводу Ордену и Рудной Гильдии наверняка найдется что возразить, подумала она. Ее забавлял этот разговор – похоже, всему виной хмель.

– Было бы неплохо.

– Нечестно, что только соборы могут сами переходить в гиперпространство, а всем остальным приходится лезть в ветхие шлюзы.

«Твои бы слова да Божественной Императрице в уши», – подумала Шара. Даже лучшие корабли Гильдии еле-еле достигали скорости света. Если же нужно было покрыть очень большое расстояние, они отправлялись к древним гипершлюзам, которые с незапамятных времен висели в космосе, словно буйки в бескрайнем океане. Воспользоваться ими мог кто угодно, но прыжок был сопряжен с немалым риском. Не было никакой гарантии, что связь между шлюзами не нарушена. Большинство шлюзов имели дефекты, которые уже невозможно было толком починить. Рано или поздно они просто развалятся.

– Ты хорошо во всем этом разбираешься, – сказала она.

– Я даже летал один раз на корабле.

Это подтверждало ее догадку: мальчик наверняка приходился родней богатому мастеру Гильдии.

– И через гипершлюз?

Он покачал головой.

– А я да, – сказала она. – У меня был собственный корабль.

– Мой дядя отнял его у тебя, когда тебя сюда привезли, да?

Шара кивнула.

Его пальцы разгладили на камне очередной листок, испещренный печатными буковками. Очень ловко он принялся складывать космический корабль. Настоящие корабли редко выглядели столь элегантно, но до чего приятно представлять себе, что рассекаешь гиперпространство на таком красавце. В детстве Шара и сама лелеяла подобные мечты, и возможно, именно поэтому теперь она уселась рядом с ним, в опасной близости от края плато – уселась на корточки, чтобы при малейшей опасности тут же вскочить на ноги. Кроме них, перед таверной не было ни души, захолустная застава словно вымерла. Только в старых шахтах кое-где теплился свет: их втридорога сдавали тем, кому пришлось заночевать на заставе.

– Ты племянник Кальтара Пина?

– Моя мать приходилась ему сестрой. Она умерла от оспы. Тогда дядя Кальтар приказал убить моего отца, потому что считал, что она заболела из-за него, – мальчик пожал плечами, словно это было совершенно обычное семейное дело. Но взгляда Шары старательно избегал. – Я тогда был совсем маленький. Даже толком ее не помню. С тех пор я и живу у дяди.

Может, ей стоит внимательнее следить за языком? Все-таки Кальтар Пин – самый могущественный человек отсюда до Дьеньи: именно ему пару часов назад она продала свое право на разработку, и именно он подписал свидетельство, сделавшее ее свободной женщиной. Омерзительный, жадный тип, подонок, подлее которого не сыскать; оставалось лишь надеяться, что мальчик не унаследовал его поганый характер. Сейчас в дальнем закутке Пушаровой таверны Кальтар Пин забавляется с девками, которым, как водится, под конец откажется платить. Поди попробуй возмутись.

– Каково это – носить ошейник? – спросил мальчик, складывая из бумаги что-то вроде двигателя.

Шара провела рукой по металлическому обручу толщиной с палец, плотно облегавшему шею. Внутри находилось несколько взрывных зарядов. Такой ошейник носил каждый каторжник, сосланный на Нурденмарку долбить камень. Каждые двадцать дней они надевали ракетный рюкзак и летели на ближайшую заставу, чтобы один из странствующих гильдейских разрядчиков заново настроил ошейник. Пропустишь срок – на следующий день голова слетит с плеч. Приходилось мириться и с регулярными поверками, и с длинными очередями, тем более что только на заставах имелись лицензированные Гильдией таверны. Впрочем, ходили слухи о разрядчиках, которые задерживались по пути от одной шахтерской базы к другой, – большинство из них были пьяницы и развратники, – а добравшись наконец до следующей заставы, обнаруживали, что пара десятков копателей лишились из-за их опоздания головы.

На Нурденмарке никто не доживал до старости. Даже тех, кто работал на Гильдию, в конце концов губило пьянство, панадский жевательный табак или помешавшийся копатель.

Шара медленно провела указательным пальцем по взрывошейнику. Проклятые обручи были надежны, но не безупречны, и даже за два с половиной года она так и не свыклась с мыслью, что какой-нибудь ничтожный дефект может превратить ее голову в облако из крови и костяного крошева.

– Они не очень тяжелые, – сказала она, хотя вряд ли мальчика интересовало именно это.

Он с детской непосредственностью спросил:

– А ты по правде мужчина?

Этот вопрос ее и позабавил, и обескуражил. Неужели Нурденмарка настолько изменила ее внешность?

– Ни в коем разе.

– У тебя плечи и руки, как у мужчины.

– Это из-за работы в шахте.

– А почему у тебя нет волос? Мужчины бывают лысые, а женщины нет.

Шара подавила усмешку.

– Некоторые вполне себе. Или ты не знаешь, какие головы у ведьм, если снять все украшения?

– Ты ведьма?

– Нет.

– А была ведьмой?

– Нет, нет и еще раз нет. Волосы мне мешали, вот я их и сбрила.

Это была правда лишь наполовину. Еще когда она была контрабандисткой – некоторые называли ее скупщицей краденого, – бесчисленные прыжки через шлюзы-развалюхи не прошли ей даром. Из-за облучения у нее выпадало все больше волос, пока наконец она не обкромсала череп наголо. С тех пор она так и не обросла, лишь иногда вылезал какой-нибудь одинокий волосок, который она тут же выдирала.

– У тебя татуировка на затылке, – сказал он. – Я еще раньше обратил на нее внимание – когда ты входила в таверну. Это крест?

– Звезда с четырьмя лучами. Звезда Горечи. Я ищу ее уже много лет, и когда-нибудь все-таки найду.

– Вряд ли. Она ведь сзади, а ты смотришь вперед.

Она удивленно уставилась на него. Ни разу за все годы, минувшие с тех пор, как она наколола эту татуировку на Тарагантуме IV, ей не приходила в голову подобная мысль. А ведь в этом вся злосчастная суть ее бездарно растраченной жизни. Сколько раз она теряла из виду стоящие цели? И сколько раз бросала все, что имела хорошего, и лишь задним числом понимала, что в очередной раз проморгала свое личное спасение?

– Ну, это скорее что-то вроде символа, – пробормотала она. – Не надо понимать буквально.

Мальчик не заметил, как сильно ее задели его слова. Он уже набрал в грудь воздуха, чтобы задать следующий вопрос:

– Твой корабль – какой он?

– Необычный, – наверное, давно пора встать и вернуться в таверну. Но она по-прежнему сидела на краю плато и смотрела, как на небосводе одна за другой загораются звезды. Как же она соскучилась по просторам космоса. – Очень старый, но изумительно красивый. Большинство людей, когда видят его впервые, всерьез не воспринимают – думают, так, безделушка. Произведение искусства, но для космических полетов не годится.

– Как же он выглядит?

– Как узкий полумесяц. С лицом посередине.

– Как в сказке?

Надо же, Кальтар Пин разрешает ему читать книги. Кто бы мог подумать.

– Да, – ответила она, – именно что как в сказке.

Он отложил в сторону свой бумажный крейсер, не доделав его.

– Как он называется?

– Вообще-то, это она.

– Корабль-девочка?

– Можно и так сказать. Ее зовут «Кночи».

Его глаза чуть расширились.

– Ох.

– Тебе не нравится имя?

Да, что-то она разговорилась. Должно быть, водка Пушара подействовала сильнее, чем она ожидала. К тому же ей нравился этот мальчуган, мечтающий о крейсерском флоте, который полетит через гиперпространство к границам Вселенной.

Вместо ответа он задал встречный вопрос:

– Давно ты здесь?

– Два с половиной года.

– Значит, он опять это сделал, – мальчик с каждой секундой грустнел.

– Кальтар Пин? – она вскочила, нога едва не соскользнула с кромки скалы. – Что этот подонок натворил?

Пин был обязан хранить корабли заключенных три года. Только если за этот срок владелец так и не нашел индиго, Пин получал право с согласия Гильдии продать корабль и положить себе в карман часть прибыли. Каждого заключенного по прибытии сюда заставляли дать соответствующую расписку.

– У меня еще полгода времени! – в бешенстве выкрикнула Шара. – Завтра я доберусь до Дьеньи, с меня снимут ошейник, и я получу «Кночи» назад. Так сказано в их проклятом договоре!

Малыш смотрел на нее почти сочувственно, словно хотел сказать: ты правда веришь, что Кальтар Пин будет соблюдать какой-то дурацкий договор с человеком, который носит взрывошейник? Но произнес он совсем другое:

– Мне очень жаль, правда. Но вчера он продал корабль под названием «Кночи». И деньги как раз сейчас пропивает в таверне.