Глава 6. Раздвоение

Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип! Пип!

От этого звука её мозг превратился в сломанную игрушку, машинку, которая продолжает и продолжает совершать одно и то же бессмысленное движение, пока у неё не села батарейка.

Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап! Кап!

А этот звук, кроме того, отдавался несильной, но изводящей пульсирующей болью в сгибе локтя, там, где вена. Анджелика хотела дотянуться свободной рукой до этого места, но не смогла даже приподнять руку. Почему? Потому что она привязана. Лежит на чём-то узком длинном, привязанная широкими эластичными лентами. А ещё, у неё, что-то торчит из носа, а по всему телу наплетено и напутано, наклеено и пристёгнуто множество самых разных штуковин, проводов и трубок, как на новогодней ёлке. Ну, так, что же всё это значит?

Глаза закрыты. Значит надо их открыть. Но сделать это крайне трудно, веки тяжелы, как две свинцовые гири. Глаза открывать больно. Кажется, вот сдвинутся веки, и нестерпимая режущая боль полоснёт раскалённой бритвой по глазным яблокам! Но открыть их всё-таки придётся, ведь надо же выяснить, где она сейчас и что с ней.

Голоса? Или это только послышалось? Нет, не послышалось. Точно, рядом два приглушённых голоса. О чём-то разговаривают. Только слов разобрать невозможно. Анджелика делает неимоверное усилие, и её веки приподнимаются. Так и есть! Яркий режущий свет врывается в её мозг, как разъярённая бензопила!

Голоса при этом становятся громче и возбуждённее. Кажется, они кричат ей что-то в самые уши, но она не может понять, что именно. Зачем только она открыла глаза?! Со стоном Анджелика опускает веки и ей сразу становится легче. Странно, но голоса вдруг делаются понятнее, один из них отчётливо и с заметным страхом произносит:

– Смотрите! Смотрите, она снова исчезает!

В ответ ему раздаётся жалобное поскуливание, но этот звук идёт сверху, как будто над ней стоит и плачет огромная собака. Что-то холодное ложится на грудь. Руки больше не связаны, но они не слушаются. Кто-то другой приподнимает их и перемещает так, чтобы пальцы коснулись длинного узкого предмета лежащего на ней сверху вдоль всего тела. Этот кто-то слегка влажный, шершавый и горячий. Он прикасается к ней в разных местах, что-то поправляет, приглаживает волосы, и всё время поскуливает, но ничего не говорит.

Анджелика смыкает пальцы на уже давно знакомом и привычном древке, и тут же сквозь веки ей ударяет в глаза странный, серебристо-голубой свет! Но этот свет не бьёт и не режет, он целебный, и веки девушки легко поднимаются, чтобы увидеть прямо перед собой перепуганное и заплаканное лицо друга…

Глава 7. Огненное сердце

– Дрась, – спросила Анджелика слабым голосом, – только скажи мне честно, я умерла?

– П-почти! – ответил дракон нижняя челюсть, которого ходила ходуном.

– А где та, ну… ведьма?

– В-вон там! – из-за прыгающей челюсти Драся, как будто заикался.

Анджелика слегка повернула голову, и посмотрела в ту сторону, куда показывал дракон. Там, почти посередине площадки виднелась небольшая кучка пепла, по форме напоминающая человеческое тело. Рядом валялась обгоревшая метла, которая ещё дымилась. Анджелика отвернулась от этого зрелища и обвела глазами место, где она теперь лежала.

Собственно особо смотреть было не на что. Она лежала в том же самом гроте, где провела уже несколько ночей, (она не помнила сколько). Лежала на той же охапке травы, прикрытая кое-как одеждой, но не одетая из чего следовало, что её сюда перенесли и положили после того, как короткая синяя молния выбила из неё жизнь вместе с дыханием.

– Дрась! – снова позвала Анджелика слабым голосом. – Это ты меня сюда принёс?

– Я, – был короткий ответ полный настороженного страдания.

– А что вообще случилось? Я помню, что эта… ведьма появилась на площадке и начала выпендриваться, потом она ударила меня молнией, и больше я ничего не помню!

– У тебя сердце не билось! – голос дракона дрогнул, но он справился с собой. – То-есть сначала я увидел, как она шибанула тебя этой штуковиной, а потом… ну вобщем я в неё плюнул, несильно, так как боялся тебя задеть. А потом взял тебя с края площадки и принёс сюда. А у тебя сердце не билось! Я так испугался!

Дракон всхлипнул, и если бы Анджелика была в силах, она бы бросилась ему на шею, и это объятие было бы таким долгим, как никакое другое, которое было у них раньше! Но она смогла только слабо улыбнуться и слегка приподнять руку, чтобы погладить его холодный от волнения, чешуйчатый нос.

В ответ Драся ещё раз лизнул её своим шершавым языком, и это прикосновение влило в неё столько жизненных сил, что на какое-то время показалось, будто она может подняться. Но попытка сделать хоть слабое движение отозвалась накатившей изнутри дурнотой, и девушка осталась лежать, как лежала, только попросила снять с неё тяжёлое, словно штанга копьё, (а ведь оно в носке и в бою недавно казалось лёгким, как пушинка!).

Анджелика снова проснулась от поскуливания. Правда этот звук сейчас звучал не так убито и безрадостно. В нём скорее были слышны нотки тоски и нетерпеливой скуки по любимому существу, без которого весь свет не мил! Девушка открыла глаза и огляделась.

Дракон, как и прежде, нависал над ней, и с той же тревогой заглядывал ей в лицо. На дворе стояла глубокая ночь, и бриллиантовая россыпь звёзд виднелась в той части входа в грот, которую не загораживала внушительная фигура Драси. Но огонь, который они каждый раз разжигали посреди площадки, сейчас не горел. И, тем не менее, Анджелике не было холодно.

Это скоро нашло своё объяснение – дракон добавлял в своё дыхание немного огня, а такой обогрев мог не только согреть, но при желании и зажарить что угодно! Анджелика попробовала пошевелиться, и это удалось ей на удивление легко. Драся принялся было уговаривать её полежать ещё немного, но девушка решительно села на постели, потом несколько неловко встала на ноги, и, сделав два-три неуверенных шага, наконец, обрела равновесие.

Голова ещё кружилась, к горлу подступала дурнота, но это было лучше, чем лежать в ворохе травы и одежды, изображая сосиску в экзотическом хот-доге. Мелкие острые камни сладострастно впились в её голые ступни, но эта боль даже доставила некоторое удовольствие – она означала, что Анджелика всё ещё принадлежит к миру живых. Неприятным открытием было отсутствие чувства земной и воздушной энергетики, необходимой для полёта.

"Интересно, это временно или навсегда?" – подумала она и сама удивилась, насколько равнодушно прозвучал для неё самой этот, казалось бы, немаловажный вопрос.

Она решила, что выяснит это позднее, а сейчас неплохо бы заняться собой, ведь она физически просто в ужасном состоянии! Но прежде всего любопытство погнало её к той кучке пепла, что осталась от злополучной ведьмы.

Тут, впрочем, тоже смотреть было особо не на что. Горный ветер уже развеял большую часть пепла, и на площадке сейчас виднелось лишь продолговатое тёмное пятно. Анджелика осмотрела это пятно со всех сторон, и не нашла в нём ничего примечательного. Она уже обернулась к дракону, чтобы что-то спросить, и тут заметила странное выражение, с которым он смотрел на неё.

– Что? – спросила девушка, пытаясь проследить направление его взгляда.

– У тебя…

Дракон смущённо отвёл глаза, но тут же снова взглянул на неё.

– Там, на левой груди…

Анджелика вдруг вспомнила, что она до сих пор не одета, но это уже стало настолько привычным, что не вызвало в ней никаких эмоций. А вот левую грудь действительно, как-то странно пощипывало и саднило. Девушка приподняла свою небольшую, но уже вполне оформившуюся грудь рукой и, как смогла, осмотрела её.

От середины грудины с хорошим забегом на левую титьку красовался свежий ожог, который обещал стать весьма заметным шрамом на всю оставшуюся жизнь. У Анджелики не было зеркала, чтобы по достоинству оценить размер и состояние этой травмы, но даже при беглом осмотре было понятно, что это пятно будет в форме сердца размером с детскую ладонь.

Девушка не знала, как ей отнестись к этому открытию, стоит ли расплакаться или рассмеяться, пытаясь обратить всё в шутку, а может просто не обращать внимания. В каком-то отчаянии она взглянула на дракона, будто он мог и должен был дать ей правильный совет. Драся смотрел на неё пристально, как будто пытался разглядеть, что-то новенькое чего не видел раньше и вдруг выпалил:

– Я люблю тебя!

При этом он посмотрел ей прямо в глаза, и его физиономия была серьёзной и вопросительной. Анджелика вмиг забыла и об ожоге, и об острых камнях, и даже о кучке пепла посреди площадки. Она подошла к белому дракону, и, глядя прямо ему в глаза, сказала:

– Я знаю!

Затем девичьи руки сомкнулись на могучей шее ящера, а губы еле слышно прошептали ему в самое ухо:

– Я тоже люблю тебя, милый!