Со временем тропа выпрямилась, и супруги обнаружили, что идут вдоль внешней изгороди, которую видели с холма. Заостренные колья нависали над ними черными силуэтами на фоне ночного неба, и через некоторое время Аксель услышал откуда-то сверху бормочущие голоса. А потом увидел, что они уже не одни: высоко на укреплениях через равные промежутки виднелись фигуры, оказавшиеся людьми, которые вглядываются в черную пустоту за изгородью. Аксель едва успел поделиться этим наблюдением с Беатрисой, как у них за спиной послышался нарастающий шум шагов. Супруги прибавили ходу, но теперь к топоту добавился плывущий в темноте факел и заметавшиеся, обгоняя их, тени. Сначала Аксель решил, что они наткнулись на группу деревенских жителей, шедших в противоположном направлении, но потом понял, что они с Беатрисой оказались в окружении. Супругов тесно обступили саксонские мужчины разного возраста и телосложения, одни с копьями, другие с мотыгами, серпами или другими подобными инструментами. Их окликнуло несколько голосов разом, и людей все прибывало. Аксель почувствовал, как в лицо ему ударил жар факелов, и, прижав к себе Беатрису, попытался высмотреть в толпе предводителя, но никого похожего не нашел. Более того, все лица были искажены ужасом, и ему стало ясно, что любое неловкое движение приведет к катастрофе. Аксель оттащил Беатрису от молодого парня с особенно безумным взором, потрясавшего в воздухе ножом, и стал рыться в памяти в поисках какой-нибудь фразы на саксонском. Ничего не обнаружив, он ограничился успокаивающими звуками, какими обычно усмирял непокорную лошадь.

– Перестань, Аксель, – прошептала Беатриса. – Нечего петь им колыбельные, они за это спасибо не скажут.

Она обратилась по-саксонски к одному из мужчин, потом к другому, но их настроения это не улучшило. Вокруг закипала возбужденная перепалка, и чья-то собака, натянув поводок, пролезла в передний ряд и зарычала на них.

Потом окружившие супругов напряженные фигуры вдруг обмякли. Голоса постепенно затихли, пока не остался лишь один, сердито кричавший что-то, пока еще где-то в отдалении. Голос приблизился, и толпа расступилась, пропуская коренастого, безобразного человека, который прошаркал на свет, опираясь на посох.

Человек был довольно стар. Спина его была почти прямой, но шея и голова выдавались из плеч под совершенно нелепым углом. Тем не менее все присутствующие с готовностью признали его власть – собака и та перестала лаять и скрылась в темноте. Как бы плохо ни было у Акселя с саксонским, он понял, что ярость безобразного старца только отчасти относится к дурному обращению жителей деревни с чужестранцами: выволочка досталась им за то, что они покинули свои сторожевые посты, и на лицах, подсвеченных факелами, отразилось уныние, смешанное с замешательством. Голос старца брал все новые высоты гнева, и собравшиеся, словно медленно припоминая что-то, один за другим стали возвращаться в ночную тьму. Но даже когда исчез последний, оставив в темноте лишь стук ног по приставным лестницам, безобразный старец продолжал изливать вслед ушедшим оскорбительную брань.

Наконец он повернулся к Акселю и Беатрисе и, перейдя на их язык, произнес без тени акцента:

– Как можно позабыть даже это, ведь они только что провожали воина с двумя их собственными сородичами на подвиг, на который ни у одного из них не хватило мужества? Это стыд так укорачивает им память или просто страх?

– Айвор, они напуганы до смерти. Упади рядом с ними паук, они принялись бы рвать друг друга в клочья. Ну и жалкий же отряд выставили вы нам навстречу.

– Примите мои извинения, госпожа Беатриса. И вы тоже, сэр. В обычный день вам был бы оказан совсем другой прием, но вы же видите, что прибыли в ночь, полную ужаса.

– Мы потеряли дорогу к общинному дому, Айвор. Если бы вы нам ее показали, мы были бы премного вам обязаны. После такой встречи нам с мужем не терпится оказаться под кровом и отдохнуть.

– Мне бы хотелось пообещать вам теплый прием в общинном доме, друзья мои, но сегодня ночью невозможно предугадать, что взбредет в голову моим соседям. Будет проще, если вы с мужем согласитесь провести ночь под моим собственным кровом, где, я уверен, вас не побеспокоят.

– Мы с радостью примем ваше гостеприимство, сэр, – вступил в разговор Аксель. – Нам с женой очень нужен отдых.

– Тогда, друзья мои, следуйте за мной. Пока мы идем, держитесь поближе ко мне и говорите потише.

Супруги шли в темноте за Айвором, пока не оказались у дома, который, хоть формой и напоминал остальные, был больше и стоял особняком. Когда они вошли под низкую арку, внутри оказалось полно густого дыма, который, хотя у Акселя и сперло от него в груди, пахну`л теплом и гостеприимством. В середине комнаты тлел очаг, окруженный ткаными коврами, звериными шкурами и мебелью из дуба и ясеня. Пока Аксель вытаскивал из котомок одеяла, Беатриса с благодарностью опустилась на низкий стул со спинкой и подлокотниками. Айвор же остался стоять у порога с озабоченным выражением на лице.

– Прием, который вам был только что оказан… мне стыдно думать о нем.

– Пожалуйста, не думайте об этом больше, сэр, – ответил Аксель. – Вы проявили к нам больше внимания, чем мы того заслуживаем. Мы только что видели, как отважные храбрецы отправились на опасную вылазку. Поэтому нам понятно, в каком ужасе пребывают жители деревни, и мы не удивляемся, что некоторые ведут себя глупо.

– Если вы, чужестранцы, так хорошо помните наши собственные беды, как может быть, чтобы эти глупцы успели их позабыть? Им объяснили так, что и ребенок бы понял: любой ценой удерживать свои позиции на изгороди, от этого зависит безопасность всех жителей, не говоря уже о необходимости помочь нашим героям, если те окажутся у ворот с чудовищами, преследующими их по пятам. И что же делают эти глупцы? Стоит пройти мимо двум чужестранцам, как они начисто забывают приказ и то, зачем он был отдан, и кидаются на вас, как взбесившиеся волки. Я бы сам себе не поверил, да только эта странная забывчивость стала часто здесь случаться.

– В наших краях то же самое, сэр. Мы с женой много раз видели подобную забывчивость среди собственных соседей.

– Интересная новость, сэр. А я-то боялся, что эта напасть поразила только наши земли. И не потому ли, что я стар или что я бритт, живущий среди саксов, меня часто оставляют в покое, позволяя держаться за какое-то воспоминание, а все окружающие дают ему исчезнуть?

– Мы заметили то же самое, сэр. Мы и сами немало страдаем от хмари – так мы с женой стали ее называть, – но все же не так сильно, как те, что помоложе. Нет ли у вас объяснения этому, сэр?

– Я слышал много домыслов об этом, друг мой, в основном – саксонские суеверия. Но прошлой зимой к нам забрел один странник и кое-что рассказал, и чем больше я думаю о его словах, тем больше доверия они у меня вызывают. Так, а это что такое? – Айвор, который так и стоял у двери с посохом в руке, развернулся с удивительной резвостью для такого кряжистого человека. – Простите своего хозяина, друзья мои. Возможно, это вернулись наши храбрецы. Будет лучше, если вы останетесь здесь и не станете никому показываться.

После его ухода Аксель с Беатрисой какое-то время сидели в креслах молча, закрыв глаза, исполненные благодарности за возможность отдохнуть. Потом Беатриса тихо спросила:

– Аксель, как ты думаешь, что Айвор собирался сказать?

– О чем, принцесса?

– Он говорил о хмари и о том, в чем ее причина.

– Просто хотел поделиться случайным слухом. Но мы обязательно попросим его договорить. Этот человек достоин восхищения. Он всегда жил среди саксов?

– Мне говорили, что всегда, с тех пор как когда-то давно женился на саксонке. Никогда не слышала, что с ней сталось. Аксель, разве не прекрасно узнать причину хмари?

– Конечно, прекрасно, но не знаю, какая будет от того польза.

– Аксель, как ты можешь так говорить? Как ты можешь говорить такие бессердечные вещи?

– Да что такое, принцесса? В чем дело? – Аксель выпрямился в кресле и посмотрел на жену. – Я только хотел сказать, что от того, что мы узнаем ее причину, она никуда не денется, ни здесь, ни в наших краях.

– Если есть хоть малая надежда понять, что эта хмарь собой представляет, это может нам очень помочь. Как ты можешь говорить об этом с таким безразличием?

– Прости, принцесса, я не хотел. Мои мысли были заняты другими вещами.

– Как ты можешь думать о других вещах, когда еще и дня не прошло с тех пор, как мы услышали рассказ лодочника?

– Под другими вещами, принцесса, я имел в виду, вернулись ли те смельчаки обратно и невредим ли ребенок. Или – нападут ли сегодня на эту деревню, где дозорные перепуганы, а ворота держатся на честном слове, чудовищные демоны, жаждущие мести за неожиданно оказанное им внимание. Мне хватает, о чем размышлять, кроме хмари и суеверных россказней лодочников.

– Незачем грубить, Аксель. Я вовсе не хочу ссориться.

– Прости, принцесса. Наверное, это здешний дух так на меня повлиял.

Но Беатриса была готова расплакаться.

– Незачем грубить, – бормотала она, словно самой себе.

Аксель встал, подошел к креслу-качалке и, слегка нагнувшись, прижал жену к груди.

– Прости, принцесса. Мы обязательно поговорим с Айвором про хмарь до того, как уйдем отсюда.

Через минуту, в течение которой они продолжали обнимать друг друга, он произнес:

– Сказать по правде, принцесса, мне сейчас не дает покоя одна вещь.

– И что же это, Аксель?

– Мне хочется знать, что сказала знахарка про твою боль.

– Она сказала, что это всего лишь то, что обычно приходит с годами.

– И я так говорил, принцесса. Разве я не уверял тебя, что беспокоиться не о чем?

– Это не я беспокоилась, муж мой. Это ты настаивал, чтобы мы сегодня зашли к знахарке.

– Так мы и сделали, и теперь нам уж точно не нужно волноваться о твоей боли.

Беатриса мягко высвободилась из объятий мужа, и ее кресло плавно качнулось назад.

– Аксель, знахарка упомянула одного старого монаха, мудрее ее самой. Этого монаха зовут Джонас, и он помог многим в этой деревне. Его монастырь в дне пути отсюда, на восток по горной дороге.

– На восток по горной дороге, – Аксель добрел до двери, которую Айвор оставил приоткрытой, и выглянул в темноту. – Сдается мне, принцесса, завтра мы можем с таким же успехом пойти по верхней дороге, как и по той, что идет через лес.

– Это трудная дорога, Аксель. Придется много карабкаться в гору. Это удлинит наш путь по меньшей мере на целый день, а сын ждет нас с таким нетерпением.

– Что правда, то правда. Но раз уж мы зашли так далеко, будет жаль не повидать мудрого монаха.

– Знахарка сказала о нем только потому, что подумала, будто мы направляемся в ту сторону. Я сказала ей, что до деревни сына легче дойти нижней дорогой, и она сама согласилась, что вряд ли стоит терять время, раз меня не беспокоит ничего, кроме болей, обычных для моего возраста.

Аксель продолжал смотреть в темноту сквозь дверной проем.

– Пусть даже так, принцесса, у нас еще есть время все обдумать. Вот Айвор возвращается, и довольным его не назовешь.

Айвор, тяжело дыша, широким шагом вошел в дом и уселся в широкое кресло, щедро устеленное шкурами, со стуком уронив посох себе под ноги.

– Один молодой придурок поклялся, что видел, как на ограду влезло чудовище и теперь на нас оттуда глазеет. Беспокойство великое, что говорить, и мне остается только собрать отряд, чтобы отправиться туда и посмотреть, правда ли это. Разумеется, ничего там нет, кроме ночного неба, куда придурок и тычет, продолжая твердить, что на нас смотрит чудовище, и все остальные с мотыгами да копьями трясутся у меня за спиной, как дети малые. Потом придурок признается, что уснул на посту и чудовище ему приснилось, и что же, дозорные спешат обратно на позиции? Нет, дозорные в таком ужасе, что мне приходится пригрозить им, что я буду их колошматить, пока собственные родичи не примут их за бараньи туши. – Айвор огляделся, все еще тяжело дыша. – Друзья, простите нерадивого хозяина. Я буду спать во внутренней комнате, если мне вообще сегодня доведется вздремнуть, так что располагайтесь здесь, как вам удобно, хотя особой роскоши предложить не могу.

– Напротив, сэр, – возразил Аксель, – вы предложили нам чудесный ночлег, за что мы вам очень благодарны. Мне жаль, что вас позвали по такому нерадостному поводу.

– Нам придется подождать, возможно, всю ночь, да и утро тоже. Куда вы держите путь, друзья мои?

– Завтра мы пойдем на восток, сэр, в деревню сына, где он с нетерпением нас дожидается. Но в этом вы можете нам помочь, потому что мы с женой только что спорили, какая дорога лучше. Мы слышали, что дальше по горной дороге в монастыре живет мудрый монах по имени Джонас, который может дать нам кое-какой совет.

– Джонаса премного почитают, хотя я никогда не встречал его сам. Конечно, идите к нему, но должен предупредить, что дорога до монастыря не из легких. Большую часть дня вам придется взбираться по крутой тропе. А когда тропа станет пологой, нужно будет идти осторожно, чтобы не сбиться с пути, потому что там начинаются владения Квериг.

– Квериг, драконихи? Давно ничего о ней не слыхивал. В ваших краях ее по-прежнему боятся?

– Теперь она редко спускается с гор. Хотя иной раз и балует, нападая на проезжающих путников, похоже, на нее частенько сваливают проделки диких зверей и разбойников. Сдается мне, угроза Квериг исходит не от ее действий, а от того, что ее присутствие нескончаемо. Пока она разгуливает на свободе, на нашей земле не устает плодиться всякая нечисть не хуже чумы. Взять вот этих демонов, нашу сегодняшнюю напасть. Откуда они взялись? Это не обычные огры. Раньше никто здесь таких не видел. Зачем они пришли и встали лагерем на нашем берегу? Может, Квериг и редко показывается на глаза, но от нее берут начало многие темные силы, и это позор, что за все эти годы ее так никто и не убил.

– Но, Айвор, – возразила Беатриса, – кто же решится бросить вызов такому чудовищу? По всем рассказам, Квериг очень свирепа и прячется в труднодоступном месте.

– Вы правы, госпожа Беатриса, дело это страшное. Так получилось, что здесь бывает один старый рыцарь, современник Артура^[4], которому много лет назад тот великий король поручил убить Квериг. Если вы пойдете горной дорогой, он может вам повстречаться. Его нелегко пропустить: одет он в ржавую кольчугу и ездит верхом на изнуренном скакуне, и всем и каждому готов возвестить о своем священном долге, хотя, как по мне, на дракониху старому дураку всегда было глубоко наплевать. Пока мы дождемся того дня, когда он исполнит свой долг, мы все превратимся в дряхлых стариков. Конечно, друзья мои, ступайте в монастырь, но будьте осторожны и постарайтесь до наступления темноты добраться до надежного убежища.

Айвор направился было во внутреннюю комнату, но Беатриса тут же выпрямилась в кресле со словами:

– Айвор, вы недавно упомянули про хмарь. Якобы вы слышали что-то о ее причине, но потом вас позвали, и вы не успели договорить. Нам не терпится услышать, что вы об этом скажете.

– А, хмарь. Хорошее название. Кто знает, насколько правдивы слухи, госпожа Беатриса? Полагаю, я говорил о чужестранце, который проходил через наши края в прошлом году и нашел здесь пристанище. Он был с болот, как и наш сегодняшний храбрый гость, но его диалект было довольно трудно понять. Я предложил ему ночлег в этом убогом доме, как и вам, и мы весь вечер проговорили о разных вещах, в том числе и о хмари, как вы удачно ее назвали. Наш странный недуг сильно его заинтересовал, и он долго о нем расспрашивал. А потом сделал замечание, на которое я тогда не обратил внимания, но над которым потом много размышлял. Чужестранец предположил, что, возможно, Господь сам забывает о нашем прошлом, что о давних событиях, что о тех, которые случились вот только что. А если чего-то нет в памяти Божьей, как может оно остаться в памяти смертных?

Беатриса уставилась на него:

– Разве такое возможно, Айвор? Ведь каждый из нас – дорогое божье дитя. Разве мог бы Господь позабыть деяния наши и то, что с нами сталось?

– Я задал тот же вопрос, госпожа Беатриса, и чужестранец не смог на него ответить. Но с тех пор я все больше думаю о его словах. Наверное, для так называемой хмари это объяснение ничуть не хуже других. А теперь простите меня, друзья, мне нужно хоть чуть-чуть отдохнуть, пока есть время.

* * *

Аксель почувствовал, что Беатриса трясет его за плечо. Он и понятия не имел, как долго они проспали: было еще темно, но снаружи доносился шум, и где-то над ним прозвучал голос Айвора: «Давайте молиться, что это хорошие новости, а не наша погибель». Однако когда Аксель сел, их хозяин уже ушел, а Беатриса сказала:

– Быстрее, Аксель, пойдем посмотрим, чего нам ждать.

Осоловевший от сна, Аксель взял жену под руку, и они вместе, спотыкаясь, побрели в ночь. На этот раз повсюду горело множество факелов, некоторые из них светили с укреплений, и видеть дорогу стало намного проще. Везде сновали люди, лаяли собаки и плакали дети. Потом вокруг образовался некий порядок, и Аксель с Беатрисой обнаружили, что влились в толпу, спешившую в одном направлении. Внезапно все остановились, и Аксель с удивлением увидел, что они уже вышли на центральную площадь, – очевидно, от дома Айвора туда можно было дойти по прямой, а не петляя, как они шли в прошлый раз. Костер пылал во всю силу, настолько ярко, что Аксель уже подумал было, что жителей заставил остановиться жар от огня. Но, взглянув поверх голов, он увидел вернувшегося воина. Тот совершенно спокойно стоял слева от костра, ярко освещавшего его фигуру с одной стороны, с другой она скрывалась в тени. Освещенная половина его лица была чем-то забрызгана, и Аксель признал крошечные пятнышки крови, словно воин только что прошелся под кровавой капелью. Длинные волосы, по-прежнему перехваченные шнурком, растрепались и словно намокли. Одежда была заляпана грязью, а может, и кровью, а плащ, который он, уходя, небрежно перекинул через плечо, в нескольких местах порвался. Но сам воин выглядел невредимым и тихо разговаривал с тремя старейшинами деревни, среди которых был и Айвор. Еще Аксель увидел, что воин держит в согнутой руке какой-то предмет.

Тем временем толпа начала скандировать, сначала тихо, потом с нарастающей силой, пока воин наконец не обратил на нее внимание. В его манере держаться не было пустого бахвальства. И когда он обратился к толпе, его голос, достаточно громкий, чтобы всем было слышно, произвел впечатление тихого и задушевного, каким и пристало говорить о серьезных вещах.

Слушатели притихли, чтобы не пропустить ни слова, и вскоре принялись ахать – то от одобрения, то от ужаса. В какой-то миг воин указал куда-то себе за спину, и Аксель впервые заметил на земле у самой кромки светового пятна двух человек, ходивших на вылазку вместе с ним. Выглядели они так, словно свалились с большой высоты и от чрезмерного потрясения не могли подняться. Толпа начала было скандировать нечто специально для них, но сидевшие на земле не обратили на это внимания, продолжая пялиться в пустоту.

Потом воин повернулся обратно к толпе и сказал что-то такое, отчего скандирование стихло. Он шагнул ближе к огню и, схватив свою ношу, на вытянутой руке поднял ее в воздух.

Аксель увидел нечто, похожее на голову толстошеей твари, отрезанную точно под горло. Свисавшие с макушки завитки темных волос обрамляли устрашающе безликое лицо: на месте глаз, носа и рта была только бугорчатая плоть, точно гусиная кожа, с несколькими пучками пушковых волос на щеках. Толпа зароптала, и Аксель почувствовал, как зрители отшатнулись. Только тогда он понял, что они смотрят вовсе не на голову, а на обрубок плеча с лопаткой, принадлежавший какому-то невероятно огромному человекообразному созданию. На самом деле воин держал свой трофей за культю ближе к бицепсу, плечом вверх, и тут Аксель понял, что нечто, принятое им за пряди волос, было ошметками жил, свисавшими из обрубка в том месте, где он был отделен от тела.