Я не знаю, что ей ответить. Сейчас, когда Жозе благополучно увёз Валери и Ника, мне всё это кажется наваждением. Даже воспоминание о смерти консула Смита вызывает сомнения. Может, я просто сошёл с ума.

– Ты напрасно думаешь, будто твоя семья в безопасности. Никто не покидает этот город без ведома Анри. Всё и всегда происходит по его плану. Всё и всегда. Если он решил забрать тело твоего сына, он так и сделает. Ты не сможешь ему помешать. И душа твоего мальчика отправится в Сек. Вслед за душами остальных. Они будут блуждать по этому кругу вечно. Подумай об этом, каторжник. Вечность – это хуже, чем смерть.

Да чтоб тебя, думаю. Слово в слово как рассказывал Сезар. Что если они просто сговорились? Обвели доверчивого гринго вокруг пальца, навешали лапши… Неужели всё дело в троне? Уж не хочет ли она стать королевой после смерти сына? Уговорила доктора напустить туману, и вопрос решён.

Я едва не бью себя по лбу. Такой простой ответ. Бритва, мать его, Оккама. Всё сходится, даже задержка утренних газет. Мысли о кошмарах и нелепой смерти Монти Смита гоню прочь.

Пусть это окажется обычной дворцовой интригой. Я буду просто счастлив.

– Зачем ты пришла? – спрашиваю, подгоняя раздражения в голос.

Ками затравленно оглядывается на дверь, точно слышит какой-то шум. Ничего там нет, женщина. Никому мы с тобой не нужны. Она подходит ближе, шепчет торопливо:

– Я никогда не любила отца. Его трудно любить. Всё равно что любить эту крепость. Со всем её мраком и гнилью. Но я была послушной дочерью. Я родила ему наследника. Если бы я тогда знала, что он задумал, я убила бы сына своими руками. Ты веришь мне?

Она спрашивает, но ответа не ждёт. От неё и пахнет так же, как от Валери. Ванилью и корицей.

– Он сам признался мне во всём после коронации. Тщеславие, мистер Феллоу. Он искал во мне свидетеля. Того, кто оценит его величие. Его раздражает, что все вокруг видят в нём обыкновенного ребёнка. Ему нужен страх. Он приходил ко мне и подробно рассказывал о каждом, кого отправил в Сек. Он говорил, что вторжение в чужое тело сродни насилию над женщиной. Он говорил это голосом семилетнего ребёнка, глядя на меня чистыми глазами моего сына. Ты можешь себе такое вообразить?

Что ж, сыграем в эту игру.

– Почему ты не убила его? Это несложно, особенно теперь, когда болезнь сделала за тебя половину работы.

– Он запретил. – Она говорит это с горькой усмешкой. – Его власть бесконечна. Ты убьёшь родную мать, если он прикажет.

– Ты могла бы рассказать кому-нибудь. Как сейчас рассказываешь мне.

– Он запретил говорить об этом за стенами Цитадели. Оставил себе возможность поразвлечься. Из-за меня погибли трое. Он заставил молодого каймана, очень набожного католика, вскрыть себе вены. Ещё одному запретил пить. На несколько дней запер меня с ним в комнате, где всюду стояли кувшины с водой.

– Что стало с третьим?

Зачем я спрашиваю? Я не хочу этого знать. Это не может быть правдой. Это только фантазия безумной женщины.

– Третьего он убил моей рукой.

Ками говорит это сухо, буднично. Ни капли эмоций.

Она осторожно снимает с себя крест.

– Не двигайся, – говорит. – Замри. Он не запрещал мне приходить к тебе. Не запрещал дарить тебе подарки. Наклони голову.

Я слушаюсь. Давно научился не перечить безумцам. Ками надевает шнурок с крестом мне на шею. Шёлк её перчаток щекочет мои уши.

Она крепко берёт меня за запястья. Наклоняется к моему уху. Шепчет:

– Не вздумай прикасаться к кресту, если не хочешь умереть прямо сейчас.

– Снова магия?

– Нет, глупый янки. Всего лишь яд. Если попадёт в кровь, убьёт за несколько секунд. Взрослого или ребёнка. Подумай об этом, мистер Феллоу. Подумай как следует. Ты ни за что не сможешь убить Анри. Но, если ты убьёшь своего сына, Анри останется в нынешнем теле. И умрёт. Если это случится, они будут свободны, понимаешь? Все его прошлые жертвы освободятся. А он отправится на их место.

– Не шути со мной, женщина. Я не стану убивать своего сына.

Она внимательно смотрит мне в глаза, точно пытается разглядеть за ними содержимое головы. Я знаю этот взгляд. Я и сам так смотрю на людей.

Читай, женщина. Мне нечего скрывать.

Она отпускает мои запястья. Говорит с сожалением:

– Нет, ты не станешь.

И через мгновение её уже нет. Только скрипит замок на двери. Порт-анрийские женщины всё равно что тропические ночи. Появляются, когда меньше всего ждёшь. Исчезают раньше, чем ты успеешь их понять.

Я мотаю головой. Может, она и не приходила? Машинально тянусь к кресту и тотчас отдёргиваю руку.

***

Я неплохо ориентируюсь во времени, когда трезв. Этому научил меня Адский остров. Время можно измерять дыханием, сердцем, шагами часовых.

Дверь снова открывается через полтора часа после ухода Ками.

Хмурый кайман говорит, чтобы я шёл за ним.

Мы долго плутаем по коридорам, спускаемся по лестницам вниз, снова поднимаемся. Эту крепость строил безумец.

Я почему-то уверен, что сейчас увижу короля. Газетчики описывают его как доброго ребёнка. Очень вежливого и предупредительного. Наверняка Анри мягко поинтересуется, зачем я устроил всю эту чехарду с похищением сына. Представления, не имею, что я ему отвечу. Чувствую себя полным идиотом, если честно. Гораздо хуже, чем в тот вечер, когда ажаны обвинили меня в убийстве старика, а я мямлил им что-то про роман и вдохновение.

Мы пришли. Комната не очень-то похожа на детскую, а ещё меньше – на королевскую приёмную. Низкая люстра с дюжиной свечей едва освещает центр комнаты. Потолок и углы тонут во тьме. Пустота. Гулкое эхо наших шагов.

Кайман толкает меня в спину, так что я помимо воли выхожу в круг света. Сам он остаётся у двери.

Из темноты навстречу мне двигается невысокий силуэт. Мальчик в инвалидном кресле. Король Анри IX.

Портанрийцы восхищаются своим королём. Ему было всего семь, когда умер старый Анри. Но смерть деда и груз ответственности заставили мальчика повзрослеть раньше срока. Так говорят.

Я понимаю, почему на всех официальных портретах Анри IX – пухлощёкий малыш не старше восьми лет. Болезнь превратила его в настоящий скелет. Смуглая кожа приобрела зеленоватый оттенок. Глаза глубоко запали.

На мгновение мне кажется, что передо мной не ребёнок, а древний старик.

– Спасибо, Хорхе. Ты можешь идти.

Голос слабый, глухой. Совсем мальчишеский. Но я слышу в нём чистую, неразбавленную власть.

Когда Хорхе выходит и прикрывает за собой тяжёлую дубовую дверь, Анри говорит:

– Кайманы преданы мне, но они как дети. Никогда не рассказывай детям всей правды, Джо. Детские души так хрупки.

Колёса его инвалидного кресла издают едва слышный скрежет. Я узнаю этот звук. Я слышал его в своих снах.

Он совсем близко. И я понимаю, что пропал.

Я верю. Верю каждому слову, которое сказал Сезар. Верю каждому слову, которое сказала Ками.

Я мог бы убить его прямо сейчас. Но Анри говорит:

– Оставайся на месте.

И я чувствую, как мои ноги наливаются свинцом.

Анри улыбается – очень обаятельно, совсем по-детски.

Глаза у него синие. Такие же, как у Валери. Такие же, как у моего сына.

Я не хочу смотреть в эти глаза, но отвернуться не могу. Точно кто-то огромной рукой держит меня за затылок, заставляя смотреть. Точно я падаю в бездну. Никак не может быть таких глаз у двенадцатилетнего мальчишки. Даже у столетнего старика не бывает таких глаз. Я вижу в них череду веков.

– Ты напрасно устроил это представление в консульстве. Смерть Смита на твоей совести. Подойди к окну, Джо. Выгляни.

В ворота въезжает открытый внедорожник «Темпо». Из него выбираются Валери, Сезар и двое кайманов. У одного из кайманов спит на руках мой сын.

– Никто не покидает Порт-Анри без моего ведома, Джо.

Значит, всё было напрасно.

– О нет, дорогой Джо. Не напрасно. Очень даже не напрасно. Мой план сработал, как, впрочем, это бывает всегда. Видишь ли, Джо. Мне ни к чему сейчас твой сын. Я слишком утомился быть ребёнком. Снова стать пятилетним? Увольте. Пусть подрастёт сперва. А пока я побуду тобой. Отцом короля. Таков был план, Джо. Мне нужна была от тебя только вера. И доктор Сезар, человек бесценный во всех смыслах, виртуозно обеспечил мне её.

Входят кайманы и Сезар. Следом – Валери. Ведёт за руку проснувшегося Никки.

Валери подбегает ко мне, не обращая ни малейшего внимания на короля. Хочет обнять, но я ловлю её за плечи. Целую в лоб.

– Они убили Жозе, – шепчет Валери. – Он прострелил одному кайману ногу, но их было слишком много. Они перерезали ему горло и сбросили в воду. Акулам. Плохая смерть.

Плохой человек умер плохой смертью ради женщины, которая его не любит. Если и правда есть какой-то суд, надеюсь, этот поступок перевесит многое.

– Мне кажется, – слышу ласковый голос Анри, – твоим жене и сыну нужно отдохнуть с дороги. Что скажешь, Джо? Вы увидитесь очень скоро. Всё будет в порядке.

– Иди с кайманами, Валери. – Ловлю рукой ей ладонь. – Я тебя люблю. И Ника. Люблю вас обоих.

Кажется, я впервые не лгу.

– Вера – забавная штука, – говорит Анри, когда они уходят. – Если бы ты не верил в мои силы, я никак не смог бы помешать тебе меня убить. Ты слышал, как умер президент Гардинг? Это была мучительная смерть. Гардинг совершил две большие ошибки. Первая – он никак не хотел оставить в покое Гуанахани. Вы, янки, очень любите прибирать к рукам чужое добро. Впрочем, ты это знаешь лучше других, вор. Знаешь, какая была вторая ошибка? Он поверил. Поверил, что его смерть – в моей власти. А значит, это стало правдой. Зато теперь у меня нет проблем с Америкой. Преемники Гардинга слишком хорошо помнят, что случается с непослушными президентами.

Мне плевать на президента Гардинга. Я смотрю на Сезара, который сосредоточенно роется в своём медицинском саквояже. Пытаюсь понять: откуда эта невозмутимость? Подчиняется ли он приказам Анри или помогает ему по собственной воле?

– Слушай внимательно, Джо. Это приказ, – говорит Анри. – Подойди ближе. И смотри на меня.

Ноги мои помимо воли делают несколько шагов, голова поворачивается. Пытаюсь зажмуриться – без толку. Он продолжает:

– Знаешь, зачем я велел показать тебе жену и сына, Джо? Я хочу быть уверен, что в последний момент ты не выкинешь какую-нибудь штуку. Хочу быть уверен, что ты впустишь меня добровольно. Я не могу приказать. Это будет принуждением. Поэтому ты уж как-нибудь сам. Ужасно не люблю, когда начинают сопротивляться. Глупцы. Меня не остановить. Я разнесу любую дверь в щепки, если придётся. Тебе случалось выбивать дверь, Джо? Это немного больно. И ещё это чувство – будто тебя не уважают. Не подготовились к твоему приходу. Не прибрались. Кричат, нервничают. Потом ещё сам порядок наводи. Кровь отмывай. Дверь ставь на место. Не нужно этого, Джо. Нельзя так с гостями. Потому мне так нравятся дети. Они такие доверчивые. Такие славные. Их легче обмануть. Но с тобой я буду честен, Джо. Сейчас наш дорогой доктор выполнит нужные процедуры, и ты будешь послушным мальчиком. Ты откроешь дверь, впустишь меня, а сам отправишь в Сек. Доктор рассказал тебе про Сек? Врать не буду: тебе там не понравится. Ты просто помни о жене и сыне. Им здесь может быть гораздо хуже. Ты понял меня, Джо? Кивни, если понял.

Киваю.

Сезар берёт изогнутый нож, подходит к королю.

Анри наклоняет голову вперёд. Доктор делает надрез чуть ниже затылка, по линии роста волос. Затем достаёт шприц и ловко, в три движения, набирает в него кровь Анри из вены.

Идёт ко мне. Кровь из шприца капает на пол. Я безропотно позволяю Сезару провести лезвием по моей шее.

Думаю: интересно, что станет с телом ребёнка в инвалидной коляске, когда дух Анри покинет его, чтобы занять моё тело?

Анри как будто читает мысли.

– Не переживай, – говорит. – До коронации доживёт. Как и консул Смит, между прочим. Слышал о петухах, которые кажутся живыми, даже если отрубить им головы? Бегают. Волнуются. Ни за что не догадаешься, что они мертвы. Люди мало отличаются от петухов. Если знать пару трюков. Сезар, оставь нас.

Сезар пятится к двери.

– Вот и всё, – говорит Анри. – Жди меня, Джо. Я скоро.

Глаза его стекленеют. Голова безвольно падает на грудь, а потом медленно всё тело мальчика заваливается вперёд. И вот он уже на полу, без сознания.

Больше ничего не происходит.

Кроме паука, который выбирается из надреза на затылке Анри. Этого никак не может быть. Пауки не живут в человеческих затылках. Но вот он, передо мной. Спускается на каменный пол и бежит прямиком ко мне по кровавому следу, который устроил для него доктор. Кажется, мне достаточно сейчас просто отойти на пару шагов, и паук ни за что меня не найдёт. Вот только Анри запретил мне сходить с места.

Это ничего. У меня есть кое-что получше бегства.

Паук прыгает мне на штанину, ловко взбирается по спине. Чувствую его холодные лапы на своём затылке.

Пора.

Сжимаю в руках крест, подаренный королевой Ками. Надеюсь, дорогая, твой яд по-настоящему хорош.

Я выбрал самую нелепую смерть из всех, что подстерегали меня.

Я мог бы умереть от удара ножом в сердце.

Мог погибнуть в битве при Сомме от немецкой пули.

Сгинуть в карцере Адского острова.

Утонуть в невероятном атлантическом шторме.

Последняя мысль: кто знает, может, так оно и было. Может, я умер давным-давно.