3

Конечно, в Городе тоже нет недостатка в ворах, сумасшедших и несчастных случаях, но здесь легче предпринять шаги по уменьшению рисков. Например, если хочешь уйти от гнева управы – обратись к тем людям, кому управа обычно платит за устроение вендетты.

Я избирателен в выборе друзей, поэтому стараюсь держаться подальше от убийц, грабителей, взломщиков и вымогателей. Ничего не имею против мошенников, но они умнее меня и всегда готовы к работе, поэтому обычно я схожусь с фальсификаторами, копиистами, фальшивомонетчиками – голубая кровь.

Поэтому я отправился на Старый Цветочный рынок. Если вы никогда не были в Городе, обратите внимание: вопреки названию, цветами на рынке том не торгуют. Как и почти вся городская номенклатура, это название отражает дела давно минувших дней, а вовсе не то, что там происходит сейчас. Чтобы избежать сомнений, цветы – единственное, что на рынке не купишь. Жизнь или смерть – запросто, никаких проблем. Простой букет роз – нет, извините. Старый Цветочный рынок построен на руинах целого района, провалившегося под землю полтора века назад, – оказалось, что построили его прямо над подземной рекой, протекающей через середину холма, на котором стоит Холмовая улица, и в конечном итоге выходящей в залив.

Я зашел в «Собачий дуэт», сел в самый дальний от очага угол и попросил пиалу чая и тарелку медовых кексов. В «Собачьем дуэте» никто никогда не заказывает чай.

Примерно через минуту она вышла ко мне и села напротив.

– У тебя крепкие нервы.

– Уже знаешь о том, что было утром на Совете? Впечатлен.

– Понятия не имею, о чем ты. – Она раздула ноздри: недобрый знак. – Люди какие-то заходили сюда, искали тебя.

Ее зовут Айхма, и я знал ее отца много лет назад, когда тот был капитаном Зеленых. Мы с ним служили вместе, пока он не бросил тянуть лямку и не пошел в гладиаторы. Как и я, на избранном поприще он преуспел, пройдя путь от пушечного мяса до верховоды Тем за каких-то шесть лет. Я скучаю по нему. Когда Айхме было четырнадцать, я сказал ей, что на смертном одре ее папа взял с меня обещание позаботиться о ней. Конечно, это была ложь; на деле он сказал что-то вроде «держись подальше от моей дочери, или я оторву тебе голову». Да и никакого смертного одра не было – он истек кровью на песке под одобрительный гвалт и ор семидесяти тысяч стадионных зевак. Странно, наверное, так умирать.

– Если это не чины, волноваться незачем, – сказал я.

Айхма пожала плечами.

– Два северянина и млеколицый. Я им честно сказала, что тебя не видела.

Я расслабился. Млеколицый был моим деловым партнером. Сделки у меня примерно следующего характера. Правительство выдает мне зарплату для подчиненных золотом. Я же им плачу серебром – шесть торнезе на человека ежемесячно. За один золотой гистаменон дают сто шестьдесят торнезе. Из-за нехватки серебра на монетных дворах не существует законного способа произвести нужный мне обмен. Кто хочет возглавить монетный двор – покупает должность у канцлера за большие деньги, которые еще предстоит как-то отбить. Но такие хлопоты ни к чему – моя зарплата составляет лишь десятую часть процента от всех отчеканенных монет. На чеканку золотой монеты уходит ровно столько же времени и сил, сколько на серебряную или бронзовую. Поэтому дворы заготавливают много-много золотых, ровно столько, сколько необходимо, серебряных и ноль целых ноль десятых бронзовых. Армейские полки́ заботятся о мелочи сами, оттискивая грубые, ужасного качества медяки из расплющенных обрезков труб. Поэтому, когда мне нужно серебро, чтобы заплатить подчиненным, я обмениваю правительственное золото на не совсем правительственное серебро, которое беру у честных торговцев вроде того млеколицего и пары северян – по особому, довольно выгодному (для меня) курсу. И теперь, думаю, понятно, откуда у меня столько знакомств на Старом Цветочном рынке. И почему именно я добился успеха в здешней коммерции – ведь от имперца голубых кровей и кожных покровов мои честные торговцы дали бы отчаянного дёру.

– Что-то плохое у тебя случилось? – спросила Айхма не сводя с меня глаз.

– Что-то чертовски скверное, – кивнул я.

Она вздохнула. Ее время – деньги, но, когда мне нужно поговорить, Айхма его находит и слушает. Она кивнула разливщику – тот, скорчив унылую мину, пошел наполнять чайник.

– Политика?

– Что-то вроде того, да.

– Меня все это не интересует. Я просто зарабатываю себе на жизнь.

– Ты умная, – сказал я.

Улыбка у нее на редкость скупая.

– Снова играешь в свои игры? Заставляешь меня говорить то, о чем сам думаешь.

– Ага, но ты – хороший игрок. Потому что умная.

Тщеславие – ее единственная слабость. Она знает, что красива, потому что мужчины говорят ей об этом снова и снова, и это не приносит ей ничего, кроме раздражения. Но я – единственный, кто говорит ей, что она умна.

– Ладно, выкладывай.

– Слышала, что случилось в Классисе?

Она кивнула:

– Пираты разграбили склады, так?

– Верно. Теперь подумай – почему это меня так волнует?

Когда Айхма о чем-то думает, она совершает особый ритуал. Опускает голову, словно в молитве, смотрит на свои руки. В такие моменты говорить с ней не о чем, можно даже не пытаться – все равно ни слова не уловит. Когда след взят, она начинает хмуриться. Когда ей кажется, что орешек расколот, – она выпрямляет спину и смотрит на меня в упор.

– Ну?.. – закинул пробный невод я.

– Что именно они украли?

«Девчонка – золото», – подумал я.

– Точно не знаю. Кое-что подслушал в имперском лазарете, но меня там продержали недолго. Судя по всему – военные поставки.

– В смысле?

– Сапоги, одеяла. Триста бочек чешуи для изготовления доспехов. Две тысячи ярдов палаточной ткани. Телеги с кольями для частокола. Семь тысяч подшлемников. И всё в таком духе.

Она медленно кивнула.

– Допустим, я делец. Трачу много денег на корабли и экипажи, зная, что, как только имперский флот сядет на хвост, а такое рано или поздно случится, – мне несдобровать. И что же я получу за все риски? Сейчас прикинем. Колья для частокола – это просто…

– …дрова? Растут на деревьях?

– Не перебивай. Но да, именно так. Ткань для палаток сгодится на пошив одежды, но только для бедняков, которые много не заплатят. Подшлемники? – Айхма развела руками. – Бесполезная ерундень. Никто не купит такой товар по прибыльной цене.

– Кроме?..

Она быстро кивнула.

– Ну да, кроме армии или правительства. Но правительства не крадут свои запасы у других правительств, это слишком рискованно. Да и дешевле самому все сделать, заказать у своих же мастеров – на них проще давить, чем на разбойников, значит, поставки пойдут без перебоев.

Она знает много умных слов. От меня нахваталась, правда, льщу я себе.

– Что это значит?

– Погоди… я еще думаю. Пираты крадут много барахла, которое не сбудешь легко, да еще и с таким риском. Значит… – Она наклонила голову, как будто какой-то невидимый помощник только что дал ей ответ. – …Воровство по заказу?

– Но заказ – не правительственный, как мы уже решили.

Она потерла большим пальцем ладонь. Ее отец делал так, когда был зол или смущен.

– Конечно. Тогда – это кто-то, кто пока не у власти, но…

– …очень хочет туда попасть. – Я щелкнул пальцами. – Твой отец всегда говорил, что ты проницательная.

Айхма насупилась.

– Погоди, это все равно какая-то бессмыслица. Просто предположим, что и правда есть кто-то, желающий создать армию с нуля. Допустим, он на Излучине укрылся или где-то на юге. Вольный вояка. Но ведь все необходимое можно просто купить на аукционе излишков. Дешево.

Я улыбнулся ей.

– Ага, можно. Еще проще – оплатить тысячу умелых рук и открыть фабрику. Но он этого не сделал. Почему?

Айхма снова углубилась в думы. Принесли чай. Я заполнил до краев пиалу, отставил в сторонку – поостыть.

– Деньги, – промолвила наконец она. – Настоящие наличные деньги. Кто бы заказчик ни был – у него их сейчас нет.

– Но пираты тоже не станут горбатиться за спасиб… – Я осекся. Взгляд Айхмы засиял – так бывает, когда на нее снисходит озарение.

– Должно быть, это долгосрочное партнерство, – медленно произнесла она. – Сейчас денег нет, работа на особых условиях. Но в будущем она их озолотит. Подход, не особо-то и присущий шерденам, – добавила она. – Слишком организованно, если понимаешь, о чем я. Дальше «завтра, к полудню» эти ребята не заглядывают.

– Я тоже так думал. Ну и что?

– А то, что сделка должна быть диво как хороша. Им посулили золотые горы.

Она во многом похожа на своего отца. Храбрая, верная, добросердечная, острая как нож и скользкая как угорь. Но он был обаятелен.

– Если интересно, – заметил я, – первое, что они сделали, прежде чем пуститься во все воровские, – спалили такелажный и бондарный склады.

– Корабельное снаряжение, на которое уж точно бы нашелся покупатель.

– Или они могли использовать его сами, но будь я проклят, если им не велели поступить именно так.

– Чтобы имперский флот не смог нагнать их.

– Да, какое-то время – уж точно.

– Таков был план, – твердо заключила Айхма. – Сначала остановить флот, уж потом грабить. – Она уставилась на меня. – Вот это уже интересно.

– Еще как. Я всю ночь об этом дельце думал, вместо того чтобы сны смотреть. Флот выведен из строя на короткое время, но, вполне возможно, и этого хватит. Думаю, наш загадочный злоумышленник предпримет следующий шаг совсем скоро.

– И у него – вся наша амуниция, а у нас самих – хрен да редька.

Я кивнул.

– Да, из-за идиотских особенностей снабжения. Одним камнем этот пройдоха расшиб два хребта. В краткосрочной перспективе мы парализованы – что армия, что флот. Он уже готов, а мы – еще нет. Напрашивается вопрос. Кто он такой?

– Ни эхмены, ни оксены нипочем не наняли бы пиратов. Кроме того, зачем им война с нами? У них полно дел с собственными дикарями. – Она покачала головой. – Извини, но вот тут в голову никакие версии не идут.

– Ты просто не очень умная – вот и все.

Она смерила меня взглядом, в котором отчетливо читалось: ты дурак, но я тебя прощаю. Я отхлебнул чаю. В «Собачьем дуэте» это абсолютно непрофильный напиток – один я его здесь и пью, строго говоря, – а поди ж ты, какое качество! На первых глотках – освежает, у самого донышка – крепко бодрит.

Чай растет на землях эхменов – и только он там и хорош. Еще одно благословение, дарованное мне врагом, – только сейчас заметил.

– Так к чему это все? Ты боишься? – спросила Айхма.

– Еще бы, – хмыкнул я.

Она бросила на меня презрительный взгляд.

– Какое тебе дело? Ты всего-навсего досточтимый плотник.

– Так уж прям – «досточтимый». Я волнуюсь, потому что люди, которых такие дела должны волновать, сидят и в ус не дуют. Тут, как ни крути, стоит прикинуть кронциркуль к астролябии…

Айхма вздохнула.

– С тобой болтать мне по душе, – призналась она, – но в остальном ты смутьян. Мой папа, помнится, говорил: не позволяй этому типу открыть рот, иначе он тебя задурит по самые кончики ушей.

– Благослови его Господь.

Теперь она уделяла мне все свое внимание.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она. – Почему приходишь сюда и заставляешь меня думать о куче вещей, не имеющих ко мне никакого отношения? Мне это надоело. Для тебя-то такие дела – как партейка в шахматы. Ты все знал заранее, но заставил и меня узнать.

– Твой отец – он был умнейшим человеком из всех, кого я встречал. Но его здесь больше нет, – сказал я, – остаешься ты.

Она ответила улыбкой – без капли желчи или яда.

– На это я вот что скажу. Когда он однажды заболел – взял с меня одно обещание. Он сказал: «Присмотри за Орханом, проследи, чтобы с ним ничего не случилось». Забавный поступок – мне тогда было всего двенадцать.

– И ты пообещала?

– О да. Поэтому, – уперев локти в стол, Айхма подалась вперед, – скажи мне, что ты собираешься предпринять?

– Я-то? Ничего. Мы же выяснили, это не мое дело.

– Когда тебя это останавливало?

– Ничего я не буду делать. Если только им мост не понадобится вдруг – уж тогда-то я змеей закручусь.

На самом деле она обожает такие беседы. Я слишком хорошо ее знаю. Ей нравится время от времени разминать мозги. Женщинам в Темах не дозволяется занимать офицерскую должность, но слишком многие башковитые мужи из Зеленых проводили часы в «Собачьем дуэте», болтая с хозяйкой, – и, бывают же такие совпадения, Зеленые впервые за последний век забрались высоко.

Погодите-ка, вы, наверное, не очень много знаете о Темах. Это понятно, если вы не горожанин. По верхам-то, наверное, слыхали – есть на Ипподроме две враждующие клики: у одной фавориты – Синие, у другой – Зеленые. И каждая клика болеет за своих в боях на мечах и гонках на колесницах. По крайней мере, так все начиналось. Потом, около четверти тысячелетия назад, Синие организовали фонд помощи для вдов и сирот своих бойцов. Само собой, Зеленые учредили то же самое. Немногим позже они расширили фонд, чтобы присматривать еще и за иждивенцами участников Тем: платишь несколько трохи каждую неделю в банк, и, если наступают трудные времена – получаешь небольшую помощь, пока снова не встаешь на ноги. Столь благое намерение, конечно же, не могло не пойти в гору – равно как и не могло в итоге не вымостить дорожку в ад. Вскоре казначеи Тем контролировали гору активов, инвестированных в судоходство и производство – простолюдины не могут владеть землей. Деньги принесли власть, которая не всегда использовалась мудро и честно. Затем Зеленые начали организовывать рабочую силу в доках, Синие сделали то же самое в перевозках и на госслужбе среди низших чинов. Вскоре правительство, устрашившись этакой третьей силы, попыталось взять ситуацию под контроль, что и привело к Бунту Победы – двадцать тысяч человек погибло тогда на Ипподроме, когда вмешались войска префекта. С тех пор Темы залегли на дно. Держать фонды и своих людей на разных местах им строго запрещено, но с каких это пор запреты мешают какой-либо деятельности? Кроме того, если вы заболеете или сломаете ногу, вас либо выручат Темы, либо вы подохнете с голоду. Отец Айхмы сделал много хорошего и много плохого, был попечителем фонда Зеленых и довольно весомой личностью – до самой своей смерти на Ипподроме. Я наивно полагал, что он заработал достаточно, чтобы обеспечить свою дочь на всю жизнь, но оказалось, что он спустил всё состояние так же быстро, как и заработал: еле-еле хватило купить ей «Дуэт». На самом деле и на него бы не хватило, не приди на помощь полковой фонд. Деньги, выделенные на покупку трех тысяч лопат, тихо канули в неизвестном направлении, но кому эти лопаты нужны, их у нас навалом. Кстати, я всегда был за Синих – пока не познакомился с отцом Айхмы. Так что, читатель, люди порой пересматривают свое мнение даже по самым фундаментальным вопросам совести.