Часть первая
Принципы

Ум придаёт форму нашей жизни: что мы думаем – тем мы и становимся.

Дхаммапада

1. Свет в туннеле

Единственная цель человеческого существования – зажечь свет во тьме примитивного бытия.

Карл Юнг. «Воспоминания, сновидения, размышления»

Несколько лет назад мне довелось оказаться внутри аппарата ФМРТ^[1], разновидности мозгового сканера, который, на мой взгляд, напоминал белый гроб со скруглёнными краями. Я лежал на плоском смотровом столе, скользившем, будто язык, в полом цилиндре, который, как мне сказали, заключал в себе сканирующее устройство. Руки, ноги и голова у меня были пристёгнуты, так что я почти не мог пошевелиться, а в рот мне вложили защитный загубник, чтобы не двигались челюсти. Все приготовления – пристёгивание к столу и прочее – были довольно интересны, поскольку персонал очень любезно объяснял мне, что они делают и зачем. Даже ощущение того, что тебя засунули внутрь машины, было каким-то умиротворяющим, хотя я и мог себе представить, как человек с очень живым воображением мог почувствовать себя так, словно кто-то его заглатывает живьём.

Однако внутри аппарата быстро стало довольно жарко. Пристёгнутый, я не мог вытереть выступившие капли пота, которые медленно стекали по лицу. О том, чтобы почесаться, не было и речи – поразительно, как начинает зудеть тело, когда нет ни малейшей возможности почесаться. Аппарат же издавал громкий завывающий звук, напоминающий сирену.

Учитывая эти обстоятельства, я подозреваю, что не слишком много людей решились бы провести внутри сканера ФМРТ час или около того. Однако я и ещё несколько монахов предложили свои услуги добровольно. Всего нас было пятнадцать волонтёров, согласившихся подвергнуться этому неприятному эксперименту, составлявшему часть неврологических исследований, проводимых профессорами Антуаном Луцем и Ричардом Дэвидсоном в Вейсмановской лаборатории поведения и сканирования мозга в городе Мэдисон, штат Висконсин. Цель исследования состояла в том, чтобы изучить воздействие на мозг длительной медитации. Под длительностью в данном случае подразумевалось приблизительно от десяти до пятидесяти тысяч часов практики. У молодых добровольцев такое количество часов накапливалось примерно за пятнадцать лет практики медитации, тогда как некоторые из пожилых участников эксперимента медитировали уже на протяжении лет сорока.

Как я понимаю, сканер ФМРТ немного отличается от обычного МРТ, в котором используются мощные магнитные и радиоволны, с помощью компьютеров создающие подробные неподвижные изображения внутренних органов и структур организма. Используя те же самые магнитные и радиоволны, сканер ФМРТ показывает изменения активности или функционирования мозга, регистрируя их мгновение за мгновением. Разница между результатами сканирования МРТ и ФМРТ примерно такая же, как между фотографией и видео. Используя технологию ФМРТ, нейробиологи могут проследить изменения в различных областях мозга испытуемого, которому предлагают выполнить определённые задания, например, слушать звуки, смотреть видео или заняться какой-то умственной деятельностью. Когда сигналы со сканера обрабатываются компьютером, конечный результат несколько напоминает фильм о работающем мозге.

Задачи, которые предлагали выполнить нам, заключались в чередовании некоторых практик медитации с пребыванием ума в покое в обычном, или нейтральном, состоянии: три минуты медитации сменялись тремя минутами отдыха. В течение периодов медитации нас подвергали воздействию звуков, которые можно было бы, согласно общепринятым критериям, назвать довольно неприятными, – например, это мог быть женский крик или плач младенца. Одной из задач эксперимента было определить, как эти неприятные звуки воздействуют на мозг медитирующих испытуемых. Нарушают ли эти факторы поток сосредоточенного внимания? Становятся ли активными участки мозга, связанные с раздражением или гневом? Или же они не оказывают никакого влияния.

В действительности группа исследователей обнаружила, что при воздействии этих беспокоящих звуков повышалась активность областей мозга, связанных с материнской любовью, сочувствием и другими позитивными психическими состояниями^[2]. Неприятный фактор способствовал возникновению глубокого состояния покоя, ясности и сострадания.

Это нехитрое открытие отражает одно из главных благ буддийской практики медитации: возможность использовать трудные обстоятельства, а также обычно сопровождающие их разрушительные эмоции, чтобы раскрыть силу и потенциал человеческого ума.

Многие люди никогда не обнаруживают этой преображающей способности или широты внутренней свободы, которую она предоставляет. Одна лишь необходимость противостоять каждодневным внутренним и внешним испытаниям почти не оставляет времени для размышлений, для того, чтобы предпринять то, что можно было бы назвать «ментальным отступлением», позволяющим оценить наши привычные реакции на повседневные события и принять во внимание другие возможные мнения. Со временем в нашем уме воцаряется губительное чувство неизбежности: «Вот так существую я, вот так происходит жизнь, я ничем не могу её изменить». В большинстве случаев люди даже не осознают, как они видят самих себя и окружающий мир. Это фундаментальное чувство безнадёжности лежит глубоко, как слой ила на дне реки, – оно есть, но его не видно.

Фундаментальное чувство безнадёжности свойственно людям независимо от обстоятельств. В Непале, где я рос, материальные удобства были немногочисленны и скудны. У нас не было ни электричества, ни телефона, ни систем отопления и кондиционирования воздуха, ни водопровода. Каждый день кому-то надо было спускаться по длинному склону к реке и набирать воду в кувшин, а потом тащить его наверх, выливать в цистерну и снова спускаться вниз, чтобы опять наполнить кувшин. Чтобы натаскать достаточно воды только на один день, требовалось сходить туда и обратно десять раз. Многим не хватало еды, чтобы прокормить свои семьи. Хотя уроженцы Азии обычно стесняются публично обсуждать свои чувства, беспокойство и отчаяние явственно отражались на их лицах и в том, как они держались, ведя ежедневную борьбу за выживание.

Когда в 1998 году я впервые поехал учить на Запад, я наивно полагал, что при доступных там современных удобствах люди должны быть намного более уверенными и удовлетворёнными своей жизнью. Вместо этого, как я обнаружил, страданий здесь ничуть не меньше, чем у меня на родине, хотя они приняли другие формы и проистекают из других источников. Это поразило меня как очень любопытное явление. «Почему так? – спрашивал я у принимавших меня хозяев. – Здесь так прекрасно. У вас замечательные дома, хорошие автомобили, прекрасная работа. Почему же так много неудовлетворённости?» Я не могу с уверенностью сказать: то ли жители Запада просто более расположены говорить о своих неприятностях, то ли люди, которых я спрашивал, всего лишь проявляли вежливость. Но вскоре я начал получать больше ответов, чем рас считывал.

Очень быстро я понял, что распространённые причины напряжения, раздражения, беспокойства и гнева – это автомобильные пробки, толпы людей на улицах, нехватка времени, оплата счетов и длинные очереди в банке, на почте, в аэропортах и магазинах. Проблемы взаимоотношений дома или на работе – частые причины эмоциональных срывов. У многих людей жизнь настолько насыщена активностью, что в конце долгого дня у них остаётся только одно желание: чтобы этот мир вместе со всеми его обитателями просто исчез на время. Но едва человеку удалось пережить этот день и он, удобно развалившись дома, начинает расслабляться, как тут же звонит телефон или принимается лаять соседская собака – и мгновенно то чувство удовлетворения, которое могло бы на него снизойти, улетучивается.

Выслушивая эти объяснения, я постепенно стал понимать, что время и усилия, которые люди тратят на то, чтобы копить и сохранять материальное, или «внешнее», богатство, дают очень мало возможности развивать в себе «внутреннее богатство»: такие качества, как сострадание, терпение, щедрость и беспристрастность. Этот дисбаланс делает людей особенно уязвимыми перед лицом таких тяжёлых обстоятельств, как развод, опасная болезнь, а также хроническое физическое или эмоциональное страдание. Во время своих путешествий по всему миру на протяжении последнего десятилетия, когда я преподавал медитацию и буддийскую философию, я встречал людей, приходивших в полное замешательство при столкновении с теми испытаниями, которые преподносит им жизнь. Одни, потеряв работу, мучаются страхом впасть в нищету, потерять дом и лишиться возможности снова встать на ноги. Другие борются с пагубными привычками или несут бремя проблем со своими детьми или с другими членами семьи, страдающими тяжёлыми расстройствами в сфере эмоций или поведения. Поразительное количество людей мучаются депрессией, ненавистью к самим себе и болезненно низкой самооценкой.

Многие из этих людей уже не раз испробовали какие-то способы избавиться от своих слабостей или пытались найти возможность побороть стрессовые ситуации. Буддизм привлёк их потому, что где-то они прочитали или услышали о предлагаемом им методе преодоления страдания и достижения покоя и благополучия. Зачастую такого человека просто поражает, что учения и практики, преподанные Буддой двадцать пять столетий назад, вовсе не нацелены на победу над трудностями или избавление от чувства одиночества, дискомфорта или страха, преследующих нас в повседневной жизни. Наоборот, Будда учил, что свободу можно обрести, лишь приняв обстоятельства, которые нас угнетают.

Я могу понять то смятение, которое охватывает людей, когда до них доходит эта идея. Мои собственные детство и ранняя юность были так глубоко пропитаны беспокойством и страхом, что единственное, о чём я мог помышлять, – это уход от действительности.

Бег на месте

В той мере, в какой вы позволяете выплеснуться желанию (или любой другой эмоции), вы, соответственно, обнаруживаете, что имеется так много всего того, что тоже стремится выплеснуться.

Калу Ринпоче. «Тихо нашёптанное»

Чрезвычайно чувствительный ребёнок, я был весь во власти своих эмоций. Внешние обстоятельства вызывали у меня резкую перемену настроения. Стоило кому-то улыбнуться мне или сказать что-то приятное, и я был счастлив не один день. Малейшая неприятность – например, не справился с заданием или кто-то меня отругал, – и мне хотелось провалиться сквозь землю. Я был невероятно робок с посторонними: начинал дрожать, терял дар речи и у меня кружилась голова.

Неприятные ситуации случались намного чаще, чем приятные, и в свои ранние годы чаще всего я находил утешение только в одном: убегал в горы, окружавшие мой дом, и сидел в одиночестве в одной из многочисленных тамошних пещер. Эти пещеры были совершенно особыми местами, где на протяжении поколений буддийские практики, уединившись, предавались медитативному затворничеству. Я почти ощущал их присутствие, и мне передавался покой ума, которого они достигали. Я подражал той позе, в которой часто видел своего отца – Тулку Ургьена Ринпоче, великого мастера медитации, – и его учеников, и делал вид, что медитирую. Формально я ещё не начал обучение, но, когда я просто сидел там, проникался ощущением присутствия тех старых мастеров, чувством покоя. Казалось, время остановилось. Потом я, конечно, спускался вниз, и бабушка бранила меня за исчезновение. Весь тот покой, который я было начал ощущать, мгновенно испарялся.

Положение вещей немного улучшилось, когда мне исполнилось девять лет и я начал официально учиться у своего отца. Однако – и это несколько странно слышать о человеке, который путешествует по миру, уча медитации, – хотя меня пленяла сама идея медитации и открываемые ею перспективы, на самом деле мне не нравилось выполнять практику. У меня что-нибудь чесалось, спина болела, ноги затекали. В уме роилось столько мыслей, что я никак не мог сосредоточиться. Меня отвлекали возникавшие вопросы: «А что, если бы здесь случилось землетрясение или буря?» Особенно меня пугали проносившиеся в той местности бури, очень сильные, с многочисленными молниями и раскатами грома. Сказать правду, я был настоящим образцом искреннего практика, который никогда не практикует.

Хороший учитель медитации – а мой отец был одним из лучших – обычно спрашивает своих учеников о том, каковы их переживания в медитации. Таков один из способов, которым учитель оценивает развитие ученика. Очень трудно скрыть истину от учителя, умеющего видеть знаки продвижения, и это ещё труднее, если учитель ваш отец. Так что, хоть я и понимал, что разочаровываю отца, мне ничего не оставалось, как сказать ему правду.

Как оказалось, быть честным – лучший выбор, какой я мог сделать. Опытные учителя и сами обычно прошли через большинство трудных этапов практики. Очень редко бывает, чтобы кто-то достиг совершенной устойчивости в медитации в первый раз, когда он садится практиковать. Даже такие редкие личности знают от своих учителей и из текстов, написанных учителями прошлых времён, о разнообразных трудностях, с которыми сталкиваются практикующие.

И, конечно же, тот, кто многие годы учит сотни учеников, несомненно, был свидетелем всевозможных жалоб, разочарований и ошибочных пониманий, возникающих в ходе обучения. Глубина и широта накопленного таким учителем знания позволяют ему без труда определить безошибочное средство против той или иной трудности и получить интуитивное понимание того, как именно его применить.