С младенчества погрузившись в привораживающую сторону этикета, Элла с детской прямолинейностью возражала против его нарушения, даже если нарушителем оказывалась любимая мама. «Во время завтрака со мной, – признавалась в одном из писем Алиса, – Элла увидела, как я обмакнула печенье в кофе и сказала: "О, мама, так нельзя! Разве так можно делать?" – потому что я не позволяю так делать. Она такая смешная, и с ней не так-то просто управляться – прямая противоположность Виктории, которая очень послушна. У Эллы настоящий талант к шитью, и она шьет, как только у нее появляется свободное время, совершенно одна и без ошибок»^[58].

Наиболее точную и высокую оценку роли принцессы Алисы в развитии ее дочери Эллы и других детей мы находим в книге графини Александры Олсуфьевой. В предисловии Виктория, сестра Елисаветы Феодоровны, пишет, что автор этой работы, графиня Олсуфьева, в течение многих лет была гофмейстериной Великой княгини. Будучи изгнанной из дома и страны, она решила написать портрет Елисаветы Феодоровны, которой была глубоко предана.

Елисавета Феодоровна, как пишет Александра Андреевна Олсуфьева, «получила от матери раннее образование, которое подготовило ее к высокой судьбе. Эта мудрая и нежная мать вложила в сознание ее детей с ранних лет главный принцип христианства – любовь к ближнему. Она сама, всегда в душе оставаясь англичанкой, глубоко полюбила ее новую страну; наделенная тактом и рассудительностью, она много занималась благотворительностью и в течение ее короткой жизни обеспечивала благосостояние дармштадтского герцогства, как никто до нее. Однако, когда она умерла, ее последним желанием было, чтобы британский флаг был положен на ее гроб.

Великая княгиня Елисавета претворила завет ее матери о милосердии в жизнь – великодушием в поступках и сдержанностью в речи. Она никогда не позволяла себе сурово критиковать кого-либо и всегда находила мягкое оправдание человека, совершившего промах»^[59].

В семье королевы Виктории оказание милосердной помощи не было просто соблюдением правил этикета, следованием моде на благотворительность. С глубокого детства в юных членах семьи воспитывалось понимание основ спасения (покаяние и милостыня). Неудивительно поэтому, что всего через месяц после рождения первой дочери (Виктории) Алиса вместе с королевой отправилась в Военный госпиталь в Нетли, основанный королевой Великобритании.

Две старшие дочери Алисы (Виктория и Елизавета), несмотря на значительные отличия в характере, были очень похожи на мать в главном. Младший брат Великой княгини Елисаветы Феодоровны Эрнст Людвиг подчеркивал, что Элла, полностью посвятив себя нуждающимся и больным, своей работой доказала, что «она была истинной дочерью Великой герцогини Алисы»^[60].

Биографы принцессы Алисы неоднократно подмечали отличие ее интеллектуального уровня от уровня развития мужа. Но это не отражалось на культуре семейных отношений. В своих воспоминаниях Эрнст Людвиг писал, что отца обожали все дети. Они проводили много времени в его комнате, играя, рисуя, работая, беседуя, в то время как он пытался что-либо писать за столом.

Влияние его на детей было значительным, однако есть основание думать, что это воздействие обусловливалось не проповедями о должном поведении, но масштабом личности, обладавшей исключительно доброй натурой.

Дети ежедневно наблюдали теплое, самоотверженное отношение родителей друг к другу. «Я надеюсь, что мой любимый Луи сегодня вечером будет снова со мной, – пишет Алиса матери, королеве Виктории, – это такой прекрасный повод для радости и благодарности. Когда он рядом со мной, все заботы растворяются в покое и счастье»^[61]. Отношения супругов становились еще более нежными и добрыми, если кто-нибудь из них заболевал. «Я читаю Луи вслух, – пишет матери Алиса в дни тяжелого заболевания мужа, – играю ему на пианино, – моя комната примыкает к спальне. Я забочусь о том, чтобы комната хорошо проветривалась и там не было бы слишком жарко. Ночью я сплю на софе у подножья его постели. Первые две ночи были очень неспокойными, и я всю ночь не отходила от него, но, слава Богу, кажется, течение болезни удовлетворительное»^[62].

Сам по себе стиль повседневной жизни великогерцогской семьи, забота друг о друге, ожидание отца семейства после официальных поездок, совместное чтение и музицирование, волнующие запахи весенней земли, переживаемые вместе, встречи за большим обеденным столом, доброта и уют в быту, – все это благотворно действовало на детей.

Но если сравнивать место отца и матери в образовании и просвещении семьи, то справедливо отметить значительно более активное, систематизированное педагогическое влияние Алисы на детей. Она попросила своего друга доктора Хинцпетера написать меморандум об обязанностях гувернанток ее дочерей, исходя из некоторых ее собственных идей по этому вопросу.

«Идеально, – говорилось в меморандуме, – чтобы мать имела твердые, ясные представления о том, какими она хочет видеть своих дочерей, и смогла бы найти гувернантку, чьи педагогические дарования и практический опыт были бы достаточны, чтобы применить те средства и методы, с помощью которых могут быть реализованы идеи матери…»^[63].

Мы отмечаем принципиальную важность констатации этого факта, поскольку забота о духовном, нравственном, интеллектуальном, эстетическом здоровье детей требует от матери своевременного и системного планирования каждого серьезного шага в мире, полном соблазнов, способных увести на тропинки, с которых не вернуться назад. В этой сосредоточенной серьезности отношения принцессы Алисы к своему материнскому долгу кроется один из основных источников будущего духовного процветания ее детей. Началом всех начал в системе воспитания Великой герцогини было систематическое формирование особого отношения детей к больному человеку.

«Каждое утро по субботам, – вспоминал Эрнст Людвиг, – мы должны были относить букеты цветов в ее (Алисы. – И.К.) госпиталь на Мауэрштрассе и, поставив цветы в вазы, дарить их разным пациентам. Таким образом мы преодолевали робость, часто свойственную детям, когда встречающиеся больные люди и мы становились друзьями со многими пациентами и безусловно обучались иметь симпатию к другим. Здесь не было возрастных ограничений; даже самые юные среди нас должны были идти в больницу»^[64].

В этих воспоминаниях Эрнста Людвига кроется важный источник дополнительных сведений о доминирующем ритмическом мотиве в системе воспитания детей великогерцогской семьи. Каждый ребенок в пору пробуждения духовных и творческих сил обучался угадывать болевые точки городской жизни.

Отечественные и зарубежные авторы неоднократно обращали внимание на факт воспитания милосердия в детях принцессы Алисы во время постоянного посещения больных. Но от внимания исследователей ускользнул ряд моментов, о которых пишет Эрнст Людвиг. Он справедливо отмечал, что регулярные посещения детьми больницы учили их не только милосердию, но и культуре общения с людьми разных социальных слоев.

Наверное, невозможно и некорректно судить о всей совокупности мотивов этих посещений. Но важно подчеркнуть слова Эрнста Людвига о качественном изменении отношений с пациентами больницы – «мы становились друзьями», – что говорит о сознательном стремлении матери преодолеть формализм в общении детей с людьми.

Следует отметить еще один принципиальный момент в воспитательной практике Алисы. В письме к матери она отмечала, что детям не пристало кичиться своим положением, что надо ценить человека лишь по его личным достоинствам. «Важно, чтобы принцы и принцессы знали, что они ничуть не лучше и не выше остальных и что своей добротой и скромностью им следует всем подавать пример. Надеюсь, что именно такими вырастут мои дети»^[65].

В великогерцогском доме возле Алисы всегда было множество талантливых людей – музыкантов, артистов, художников, профессоров, педагогов, врачей, физиков, математиков. Одним словом, одаренных людей самых разных специальностей. Здесь собиралось уникальное по духовной и культурной глубине сообщество. В такой культурной среде возрастали дети принцессы Алисы, делая свои первые робкие шаги в искусстве и философском осмыслении мира.

Алису интересовало погружение в глубины научной мысли. К серьезной научной работе она проявляла подлинное уважение. Но многогранная, богатая внутренняя жизнь не могла проходить без соприкосновения с вопросами, на которые дает ответ только религия. Однако убеждения ее в этой сфере в течение времени претерпели серьезные изменения. Одна из подруг герцогини сообщала об этих переменах, которые углубились после 1873 г., т. е. с тех пор как умер маленький сын Алисы Фритти.

Если раньше Алиса часто руководствовалась философскими суждениями, то после смерти ребенка в ее мироощущении произошли большие изменения. Они были обусловлены и влиянием того шотландского художника, у которого она брала по утрам уроки рисования. Алиса была глубоко благодарна ему за благотворное влияние на ее религиозные взгляды и сожалела, что о нем говорят так много плохого, намекая на какие-то «особые» его отношения с Алисой, что, разумеется, было обычной клеветой. «Все это нагромождение философских умозаключений, которыми я раньше была связана, – говорила Алиса, – ни на чем не основано, от них ничего не осталось, и что бы с нами стало в этой жизни, если бы у нас не было веры и убеждения, что есть Бог, Который царствует над миром и над каждым из нас?..

Я чувствую потребность молиться; я с удовольствием пою с моими детьми духовные песни, и у каждого есть своя любимая»^[66].

Нельзя не вспомнить в связи с этим особого отношения в доме не только к церковным песнопениям, но и к музыкальному искусству в целом. «Моя мама, – писал Эрнст Людвиг, – не только играла на пианино, но обладала прекрасной манерой исполнения…

Если это было возможно, я присоединялся к ней. Очень часто она играла вдвоем или в восемь рук… Однажды я сидел в углу музыкальной комнаты на софе, чтобы послушать человека с большой рыжей бородой, который играл моей маме, а она в то же время немного дискуссировала с ним. Он поставил ноты и просил ее аккомпанировать ему. Она сказала, что это невозможно, так как ноты были написаны от руки и только что набросаны. Он настаивал и сказал, что она должна просто импровизировать, если это будет слишком сложно. Потом они играли. Наконец он повернулся, положил руки на колени и спросил: "Вы это я или я это Вы" Она готова была понимать его полностью. Это был Брамс, а я, таким образом, стал первым человеком, который слушал "Венгерские танцы"^[67].

Только прочитав эти и другие фрагменты о музицировании в великогерцогском доме, стало понятным столь серьезное отношение к репертуару домашних музыкальных концертов в подмосковном Ильинском в первые годы замужества Великой княгини Елисаветы Феодоровны.

Здесь, в Ильинском, звучала та же музыка, которая наполняла дом в Дармштадте с младенчества: музыка любимых композиторов Алисы – Баха, Бетховена, Мендельсона и Брамса. Тонкое завораживающее содержание музыки, изысканная форма, обаяние живой, подвижной, искрящейся музыкальной фразы, почерпнутой в детстве, сопровождали бытие Великой княгини в течение всей жизни.

Высокий интеллектуальный и художественной уровень развития самой принцессы Алисы был причиной невольных ее ошибок в руководстве образованием и воспитанием детей. Она постоянно экспериментировала, вынашивая новые идеи относительно методов образования. Стремясь к интенсивному культурному развитию детей, она порой переоценивала возможности восприятия ими сложных явлений культуры. Однажды «она пригласила хорошо известную актрису, миссис Зонтаг, почитать нам, детям, "Короля эльфов" с высокой торжественностью. Когда она закончила, то смотрела на нас, ожидая отклика. К сожалению, отклика не было»^[68].

Эти невольные промахи никак не отразились на воспитании эстетического вкуса, на отношении к «идее подлинного искусства», которая была столь дорога принцессе Алисе, которую Эрнст и особенно Элла восприняли от своей матери. Заслуга принцессы Алисы состояла в том, что если даже не все дети обучались игре на музыкальных инструментах, то все они учились слушать музыку, глубоко и бережно оценивать музыкальные произведения, манеру исполнения.

Мы не можем сегодня в полной мере составить представление о роли в жизни юной Эллы величественного, огромного великогерцогского замка, ибо в годы Второй мировой войны он был разрушен до основания.

Замок был так прекрасен, что еще до войны брат Елисаветы Феодоровны Великий герцог Дармштадта Эрнст Людвиг решил создать здесь музей, стремясь открыть всем двери к такой красоте.

После войны решено было восстановить замок. На это потребовалось 20 лет. 4 июля 1965 г. замок-музей был вновь открыт, и он позволяет в определенной мере ощутить ту обстановку, в которой проходило детство Эллы.

Гордостью замка является картина Ганса Гольбейна младшего, так называемая Дармштадтская мадонна (копия находится в Дрезденской картинной галерее). В музее представлены портреты ландграфов и их жен; старинная мебель, печь 1580 г., богато украшенная изразцами; витрина серебряных изделий, изготовленных в Страсбурге.

В бывшей кухне ныне каретная. Самая старая – Золотая карета Людвига VIII, изготовленная в Вене в 1750 г.; несколько оригинальных черных карет, исполненных в английском стиле XIX в.

Радует глаз муляж любимой лошади Эллы (пони), над которым висит картина в застекленной раме, где изображена эта лошадь.

В витринах много портретов, стеклянных кубков и бокалов XVIII в.; коллекция орденов.

Один из больших залов замка посвящен Каролине, Дармштадтской ландграфине, которая была гордостью Дома. Отличаясь чрезвычайной интеллигентностью и умом, она создала литературный кружок, в который вошли знаменитые немецкие поэты, в том числе Гете.

На втором этаже замка демонстрируются платья в стиле ампир начала XIX в. и образцы другой одежды. Духом стиля ампир пронизан ряд залов, которые украшены мебелью из орехового дерева разных оттенков.

Красный зал привлекает особое внимание, так как напоминает о двух дармштадтских принцессах, которые вышли замуж за русских царей: огромные, тонко выполненные картины художника Винтерхальтера изображают Императрицу Марию Александровну Романову и Императора Александра II; здесь же фотография последней русской Императрицы Александры Федоровны.

В этом так называемом русском зале очаровательные яркие детские рисунки Эллы из ее альбома, представленные в застекленной витрине, а также необыкновенный портрет Елисаветы. В замке всегда звучала музыка. Поэтому в одном из залов можно видеть столик для нот и рояли разных исторических эпох.

Знакомство с замком завершается посещением зала, посвященного последнему Великому герцогу Дармштадтскому Эрнсту Людвигу, создателю замка-музея и Дармштадтской колонии художников.

Любимый брат Елисаветы Феодоровны Эрнст Людвиг умер в 1937 г., непосредственно перед тем, как вся его семья погибла в авиационной катастрофе по пути на свадьбу последнего Гессенского принца Людвига с Маргарет Геддес.