Даниэль

Он появился на вечере – и второй раз в моей жизни – без семи минут десять. Я сидела в углу зала общежития и думала, а не слинять ли мне домой. После нескольких плачевных попыток интегрироваться с группой и четырех бокалов травянисто-зеленого напитка, имеющего вкус настоянных на спирту водорослей, я решила, что с меня хватит. «Что я тут делаю?» – этот вопрос уже часа два не выходил у меня из головы. Похоже на то, что все успели интегрироваться в первую неделю октября. А теперь уже поздно. Они прекрасно веселятся и без меня. Милена бы пришла в ярость или вскочила на стол, чтобы станцевать канкан. Я так не смогу. Тогда зачем мучиться? Допью только этот бокал и как раз успею на пригородный в пол-одиннадцатого. Я взглянула на старые часы и увидела Даниэля, человека, который защитил меня от доктора Сверчка. Он как раз осматривался, видимо решая, к кому подсесть. Я робко улыбнулась ему. Ага, заметил! Значит, на мне все-таки нет шапки-невидимки.

– Ну что, веселье не очень? – Он подошел ко мне со своей порцией зеленоватого пойла. – И на это пошли наши полсотни с носа?

– С меня взяли семьдесят.

– Может, для ассистентов особая льгота, – попытался он оправдать проворных умыслом организаторов вечера, а потом спросил: – А каков результат экзамена у Сверчка?

– Получила четверку. Я даже не успела вас поблагодарить за вмешательство, – прошептала я.

– Не стоит. Ты была тогда такая потерянная, что я просто не мог поступить иначе. Да и сейчас ты тоже выглядишь потерянной.

– Потому что так оно и есть.

– В молодости мы все чувствуем себя потерянными, но это проходит, – утешил он меня, а потом протянул руку и представился: – Меня зовут Даниэль.

Почти середина декабря

Я бегала по городу, присматривая подарки под елку. Лучше купить их заранее. А то потом время так несется, что не успеешь оглянуться, и ты просыпаешься, а это оказывается утро Сочельника. Начинаешь паковать подарки, и вдруг видишь, что кроме всякой дешевой мелочевки ничего и нет. Поэтому в этом году я решила купить подарки заблаговременно. И вот я кружила по площади Рынок и вдруг вдали увидела Даниэля. Он стоял в задумчивости около фонтана и крошил бледноватый бублик голубям. Подойти к нему? А если получится, что я навязываюсь? Может быть, он кого-нибудь ждет. Ладно, я только поздороваюсь и сразу пойду.

– Привет! Помнишь меня?

– Разумеется. Потерянная студентка на вечере. – И он, улыбнувшись, бросил голубям очередной кусок бублика.

– Действительно запомнил, – обрадовалась я. Ведь он же ежедневно встречает десятки интересных женщин – студенток, учениц.

– Иногда получается так, что запоминаешь что-то на всю жизнь. Даже не знаю, почему так происходит…

– Нужно спросить какого-нибудь психолога, – посоветовала я. – Они должны многое знать о процессах запоминания.

– Нет, я-то совсем о другом. – Он отряхнул руки от крошек. – Видишь ли, ежедневно каждый из нас переживает несколько минут, которые важнее остальных. Какой-нибудь обрывок разговора, зрительный образ. К примеру, маленький ребенок что-то скажет или взрослый спросит, который час. И мы до конца жизни помним это. Почему именно это, а не то, что произошло секунду спустя… Почему так бывает?

Я молчала, пораженная глубиной его вопроса. Мы стояли без слов, глядя, как топчутся голуби в поисках последних крошек.

– Я люблю смотреть на птиц, – сказал Даниэль. – Благодаря им я сознаю, что существует лучшая, стократ более простая жизнь.

Теперь я тоже должна оказаться на высоте и сказать что-нибудь умное. Что-то, что добавит этой минуте глубинности.

– А я люблю зиму. Зимой так бело и тихо, особенно по ночам. – Господи, ну и банальность я ляпнула!

– А я предпочитаю дождь, – признался он. – Он дает мне ощущение защищенности. Для меня он является чем-то успокаивающим.

И опять неловкая тишина. Почему я ничего не говорю?! Внезапно Даниэль начал быстро-быстро моргать.

– Что с тобой? – встревожилась я.

– Когда-то я научился: если хочешь запомнить какой-нибудь образ, лучше всего на несколько секунд зажмурить глаза, а потом начать быстро моргать. А я очень хочу запомнить тебя в этой серой курточке и с большой сумкой. Хочу запомнить тебя надолго-надолго…

* * *

– Ну и мне нужно кому-то рассказать, так что уж извини.

– Вишня, можешь мне не объяснять, – сказал Ирек, пребывающий, как обычно, на четвереньках и, как обычно, под столом. – Я знаю, человек должен выговориться, а иначе он лопнет от переизбытка тайн.

– Но может, тебе скучно слушать.

– Нет, слушать я люблю, – уверил меня он, – иначе я не знаю, что со мной было бы. Ты даже не представляешь, сколько историй я выслушал от своей истерички-мамочки, вечно влюбляющейся не в тех мужиков. Хорошо, что теперь рядом с ней профессионал, так что он заменил меня. А сестра до сих пор любит вывернуться передо мной наизнанку. Даже бабушка иногда жалуется, но главным образом на то, что вещи играют с нею в прятки. Так что рассказом больше, рассказом меньше, для меня это не имеет значения.

– Вот и хорошо, потому что мне вправду полегчало.

– Это единственное, что ты чувствуешь? – каким-то деловым тоном осведомился он.

– Да нет. Я по-прежнему несколько ошеломлена Даниэлем.

– Можно сказать, он эффективно тебя оглушил. Что тут говорить, специалист.

– Да никто меня не оглушал, – возмутилась я. – Просто я не встречала еще такого мужчины.

– Какого? – не отставал Ирек.

– Такого, который нравился бы мне больше, чем папа. К сожалению.

– Почему «к сожалению»?

– Потому что мне как-то непривычно, что чужой человек кажется мне бо́льшим авторитетом, чем папа.

– Мне бы твои проблемы, – хмыкнул Ирек. – Мой старик перестал быть для меня авторитетом больше двадцати лет назад, когда он смылся из дому. А когда снова появился, то еще больше потерял в моих глазах.

– Но мой-то не смывался. Он активно участвовал в процессе моего воспитания. Он дал мне много ценных знаний. Например, научил стенографии и основам греческого… А я его так отблагодарила. Мало того что обманываю его насчет того, где я учусь, так еще восхищаюсь каким-то ассистентом.

– Ты что, влюбилась? – спросил Ирек. Напрямую, как это он умеет.

* * *

Влюбилась… А что это, собственно, означает? Думать о ком-то? Я не думаю, потому что мои мысли полностью заняты тем, как сказать папе и маме, что я перевелась. Восхищаться красотой? Правда, Даниэль выглядит так, как, по мнению моего папы, должен выглядеть жених его дочери, но мой ли это тип? Является ли высокий худощавый шатен с интеллигентным – благодаря очкам в тонкой металлической оправе – взглядом эстетической вершиной моих ожиданий? Мечтать о встрече? Честно сказать, я таких встреч скорее уж боюсь, чем мечтаю о них. Потому что Даниэль, естественно, выскажет глубокую мысль, а я сразу начну заикаться или ляпну какую-нибудь глупость на уровне начальной школы. Так что даже и не знаю.

Вторая половина декабря

Травка по-прежнему ведет подготовку к завоеванию Марии. А Мария призналась нам, что судьба привела на ее дорогу настоящего мужчину. Мужчину, который придаст ее существованию смысл и поможет обрести забытый вкус жизни.

– Я так чувствую, – уверяла нас она, намазывая на ноги депилирующую смесь «Адская смола».

– А мы чувствуем только едкий запах аммиака, – прошептала Вика, закрываясь с головой одеялом.

– И когда же случилось это чудное событие? – поинтересовалась Милена.

– Вчера в двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар».

В двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар»

Марии надоела атмосфера «Богемы», и она решила сменить окружение. Она полюбовалась несколькими витринами с художественной бижутерией, а потом совершенно неожиданно для себя спустилась в подвальчик клуба-кафе «Пивовар», влекомая удивительным предчувствием и волной аромата новейших духов от «Хьюго Босса». Она села в сторонке, слегка оторопевшая от количества народа, а паче от совершенных копий Бритни Спирс. Сидела она там в одиночестве, посасывая теплое пиво с соком (гадость жуткая, но очень помогает от робости), и тут вдруг к ней подошел Он. Единственный. Неповторимый. Половинка. Гуру.

– У тебя, детка, так горят глаза, что я должен подсесть к тебе, – сообщил он, придвигая стул. – Как твое имя и что ты так напряженно ищешь?

– Мария, – пролепетала она, надеясь, что он не слышит, как колотится ее сердце. Оно стучало на весь клуб-кафе «Пивовар». – А ищу я…

– …глубину, истину и что-то, от чего жизнь обретет смысл, – докончил он за нее. – Все это можно прочесть по твоему лицу. – Он провел пальцем по ее шее. – И я могу это дать тебе, Мария. Только тебе нужно будет делать то, что я говорю.

– Хорошо, – прошептала Мария. Она принадлежала ему телом, душой и художественной бижутерией из меди. Как она могла прожить без него столько лет? Ходить по земле? Дышать?

– Прежде всего… – гуру почесал лоб, отыскивая в закоулках нейронов соответствующие подсказки, – ты должна вернуться к естественной наивности. Я терпеть не могу сверхрафинированных, переинтеллектуализированных идиоток. Ты должна стать наивной и пустой. Пустой, как оловянный сосуд, который я наполню истинным знанием.

«Наполни, прошу тебя, наполни», – мысленно умоляла Мария.

– Бездумность. Логика на нуле. Ты должна руководствоваться животным инстинктом. Полностью довериться мне. Только тогда я высвобожу твой потенциал. Покорись скрытым эмоциям, пробуди таящегося в тебе ребенка. Ребенку нравится китч, цирк, луна-парк. Ты должна быть при мне по первому сигналу. Чуть только я щелкну пальцами. Вот так, – продемонстрировал он.

– Хорошо, – повторила Мария, закрыв глаза. Она увидела кружащиеся цветные спирали, дождь золотых искр, услышала цирковую музыку. Она была счастлива. – Как мне тебя называть?

– Гуру. Просто гуру.

* * *

– Говорю вам, это необыкновенный человек. Он мог бы жить во дворце, а выбрал скромную комнату в «ИКЕА».

– Где? – одновременно воскликнули мы. Я из коридора, где ставила обогреватель на максимум, а Виктория и Милена из-под одеяла и двух спальных мешков, которые они одолжили у Травки.

– В «ИКЕА». Это подарок от директора фирмы.

– За что? – удивилась Вика.

– За то, что гуру помог найти ему смысл жизни. Директор был на самом краю, уже хотел повеситься в отделе игрушек. К счастью, встретил его, гуру. Они пару раз поговорили за пивом. А потом директор вдруг почувствовал, что хочет жить. И, безумно счастливый, спросил, чем он мог бы отблагодарить. Гуру попросил всего лишь комнату.

– В собственность? – заинтересовалась Виктория.

– Что ты! Да он такой человек… он презирает собственность. Просто он там ночует. Приходит ночью, выбирает какую-нибудь кровать и засыпает. А утром, еще до появления первых покупателей, исчезает.

– Восхитительная жизнь, – ироническим тоном заметила Миленка.

– Гуру не выносит стабильности и не хочет привязываться к вещам.

– Увы, боюсь, что к людям тоже.

– А почему «увы»? У меня нет синдрома женщины-магнита. Мне вовсе не нравится, когда мужчина липнет ко мне.

– Тогда чего ты хочешь от гуру?

– Ничего. Я хочу дать ему подлинное счастье.

– Звучит интригующе, – усмехнулась Миленка. – Подлинное счастье на диване «Фресвик» всего за тысячу триста злотых.

Праздники

Отмечали мы их, как всегда, вместе с бабушкой, тщеславным папиным братом, его привлекательной и покорной женой, а также с их гениальным восьмилетним сыном. Началось все совершенно обычно. Дядя по привычке отметил, что я не прибавила в росте. Тетя осведомилась, появился ли уже у меня жених. Юный гений буркнул «привет», после чего неподвижно сидел, вперив взгляд в собственные колени. Зато бабушка, как всегда, ахала и охала, что я опять похудела на десять кило.

– Вы должны сходить с Виславочкой к врачу, – порекомендовала она папе. – Сейчас девушки все время болеют. Я по телевизору видела. Сперва ничего не едят, а потом умирают. Это очень страшная болезнь, аморокс называется. На одном канале ее постоянно показывают, чтобы людей предостеречь. По красному ковру ходят скелеты в лохмотьях, ноги у них дергаются, будто плохо прикреплены, а зрители глядят и ужасаются.

– Да, мама, обязательно сходим, – пообещал папа, кроша пальцами облатку. – Ну, всем всего самого лучшего. Здоровья.

– Вот-вот, здоровья, – удрученным голосом повторила бабушка. – Аморокс этот, невидимый, кружит в воздухе. Он каждого может атаковать, даже молодых мужчин, как ты и Павелек. По телевизору предупреждают.

Дядя заглушил бабушку, сделав громче музыку с уцененного диска, прилагавшегося к какому-то женскому журналу. Мы вернулись к пожеланиям. Тем же самым, что и год назад: здоровья, счастья, успехов (с упором на «научных»). Стол, как обычно, ломился от традиционных яств, трудолюбиво сотворенных тетей, а в углу торчала жуткая елка, увешанная тайваньскими игрушками.

– Внушительная елочка, – заметила мама, оглядывая комнату в перерыве между грибным супом и следующим блюдом из традиционных двенадцати.

– Сам украшал, – сообщил дядя. – А гирлянду привезли из самого Берлина. А у вас есть гирлянда?

– Да, из России, – как и каждый год, ответила мама, кладя себе на тарелку кусок карпа. – Загорается, когда захочет. Славянская душа.

– А елка, наверно, старая?

– Да, ей уже больше десяти лет, – как всегда, ответила мама. – А может, и все двадцать.

– А в нашей больше трех метров, – похвастался дядя.

– Вкусная рыба, – после почти минутного молчания произнесла мама. – Ты готовил, Мариан?