Решение пришло само. Оно буквально упало на голову, озарив меня потоком небывалой весенней смелости, как это часто бывает с бродячими котами. Я собрался рано утром выходного дня, накинул новые джинсы, темную рубашку, белые кроссовки Рибок с пятнами крови на правом носке и старенький теплый кардиган, и отправился к ней. Дорога к ней мне показалась вечностью. О чем я только не думал в тот момент. Но я замечал, как интересно склонялись деревья над моей головой с редкими молодыми листочками. Птицы пели, потому что хотели безудержно ебаться. Я тоже пел в душе, но о чем-то большем, как я думал тогда. И вот я у порога. Вампиров обычно пригласить должны, но я был лишь очередным смертным наивным ребенком. Я стучу в двери с замиранием сердца – молчание. Ни шагу в мою сторону с другого конца дверей. Вторая и третья попытки остались такими же. Я вернулся домой расстроенный и с комом в горле. Но я не унимался, ведь если будет завтра, то я попытаю удачу снова. Но и на следующий день история повторилась. Как я узнал несколькими днями спустя, в те дни их не было дома. Она умерла. Волейбольный мяч попал ей в голову на очередной тренировке и вызвал кровоизлияние в мозг. Ее не спасли. И ее родители занимались ее похоронами в те дни. Она так и не узнала обо мне, о моих намерениях, о том, что я приходил к ней, что я искал ее среди всего сброда, что я пытался найти ее волосы, чтобы услышать их чистый запах; и видимо о том, о чем следовало молчать…

Я не мог понять почему именно она, почему так происходит, что ублюдки ходят по земле и рассыпают проказу на каждом углу, а хорошие люди, достойные лучшего умирают в муках. Почему так?! Я взывал к небесам, откуда доносилось грозное молчание, которое должно было иметь отголоски моей покорности, но мне казалось, что надо мной насмехаются в тот самый момент, когда мне нужен был один лишь ответ… В ту ночь я не представлял ее и не пытался вспомнить. Она ушла и забрала с собой все воздушные замки, которые позволила построить мне на своем фоне. А я не имел права удерживать все это, потому что уважал ее и отпустил, позволив себе вспомнить еще один раз о ней здесь и забыть…

Broadcast 4

Сквозь сон до меня доносились ее шаги. Она быстро перемещалась по номеру отеля, стараясь не издавать лишних звуков. За это ей огромная благодарность. Время от времени я открывал глаза и замечал, как она стоя на носочках, что-то безостановочно укладывала в чемоданы. “Уже собирается” – подумал я, перевернулся на другой бок, оголив свою правую сторону теплым лучам июльского солнца. Я знал, что она собирается к нему. Скорее всего он уже приехал и ждет ее внизу в своем Корвете. Для приличия я все таки решил заговорить, хотя это и было против моих правил.

– Ты снова собираешь вещи. – сказал я по факту, смотря на нее искоса, упираясь левой щекой в подушку.

Она остановилась, поправила волосы упавшие ей на лицо, и смотрела на меня своими глазами цвета кипрской бирюзы. На фоне белых стен и бежевых атрибутов номера она казалась еще милее со своими светлыми локонами. От нее веяло невинной безысходностью. Я потревожил ее своим бестолковым умозаключением. Вот она стоит и не знает, что сказать. От меня всего только требовалось молча лежать, пока она тихо не спустится по винтовой лестнице к своему спасителю, который увезет ее навстречу мечтам и красивой жизни. Я отвел от нее взгляд, чтобы не смущать. За окном колыхались кроны тополей. Парочка молодых сидела на крыше здания напротив, весело болтая и скрывая свои интимные поцелуи под тенью цветастого зонтика. Франция кипела любовью, особенно здесь, повыше, ближе к небу. Внизу же кипела обычная жизнь простых людей, которые переходили из одних кафе в другие, с одних лавок на другие. Спустя мгновение я услышал, как она вышла. Я и не заметил, как она сложила все свои вещи и вышла, оставив дверь немного приоткрытой. Я подумал, что это подходящий момент вздохнуть свободой немного глубже и заварить себе кофе. Надев брюки и рубашку, не застегнув ее ни на одну пуговицу, я взял чашку и вышел на улицу. Бедняжка еще стояла на улице, он не приехал, как они договаривались. Я вышел и оперся о стенку у двери левым плечом, поставил чашку на карниз низкого окна рядом и закурил последнюю сигарету. Солнце слепило и я надел очки, чтобы хоть как-то разглядеть ее состояние. Она покрывалась дрожью. Ее белое льняное платье не могло скрыть всего волнения ее тела. Она никак не могла поставить на землю свои чемоданы. И так и стояла, как истукан, хотя в действительности она была набитой дурой.

– Ну и что ты как дура держишь эти мешки? Опусти их… – сказал я, продолжая следить за ее спиной, шеей и профилем лица.

– Почему ты вечно меня оскорбляешь?! – крикнула она на меня в истерике, бросая свои чемоданы, один из которых упал набок. Я почему-то боялся, что она заплюет мне очки.

– Наконец-то ты их поставила. Он приедет, не переживай. Думаю он сейчас выбирает цветы, чтобы ты не сильно горячилась.

Ее глаза снова заблестели, как прошлой ночью, когда она по-видимому уже вкушала фантазии насчет следующего дня. Но я не унимался:

– Но обязательно смотри ему в глаза, возможно они будут не такими сильными, как в прошлую вашу встречу. Скорее всего прошлую ночь он провел в компании своей безотказной дурочки, на которую и спустил часть своих денег на дешевые подарки, немного пустых слов для искушения и праздный взрыв флюидов на ее лицо, как приз автогонщика в брызгах шампанского. Ты просто представь себе это? – сказал я и сам засмеялся с этой дурости. Я как перед собой представил в замедленном виде какую-то молоденькую дурочку, на которую извергается поток спермы, рождая в ней чемпионские эмоции и надежды на светлое будущее.

– Пошел ты! Мне твои шутки осточертели! Ты невыносим! Тебя никто не любит, вот ты и кусаешь всех подряд!

– Возможно ты права, – ответил я улыбаясь ее гневу, – но я по-крайней мере принимаю эту действительность, а ты видимо нет.

Она покраснела еще сильнее. Для таких как она правда кажется невыносимым инструментом уничтожающим их прекрасные иллюзии. Я уверен, что этот не первый и не последний. И что я был таким же перевалочным пунктом, как и многие до меня, и даже которые будут после, чтобы заткнуть дыру зияющую у нее в груди, не выдавая в зеркале ее выбранное чувство глубокого одиночества, не имеющего ни единого шанса на спасение.

Он приехал, когда я уже докурил сигарету и допил свой кофе. Это был типичный женатик с двумя детьми от разных женщин. Он берет от жизни все, что пожелает, и даже не задумывается о последствиях своего вмешательства в чью-то жизнь. Нельзя сказать, что он безответственный. Скорее всего он присылает цветы с яркими открытками своим двум женам и часто видится с детьми, питая к ним теплые чувства. Но все же он мне не нравился уже тем, что я почему-то подумал о нем. Это было лишним и я перевел свой взгляд на улицу. Через дорогу сидел бездомный в грязной одежде, с седой неровной бородой и длинными слипшимися волосами. Он смотрел на меня, и видимо знал все, что только что произошло. Обычно такие люди знают очень много без ненужных слов, так как жизнь предоставила им массу примеров и уроков, которые возможно освободили их от бренности. Над ним точно так же шелестели кроны тополей, как и надо мной. Но между нами была не только дорога, но и огромная пропасть в осознании всего. Он явно преуспел куда более моего. Я опустил руки в карманы и провожал их в далекий путь. она не прощалась. Это было ни к месту. А я улыбнулся ей с пониманием ее безудержных надежд. Возможно она сможет раскрутить его на третьего ребенка и привязать к себе на всю жизнь, хотя бы отчасти.

В кармане я нашел косяк, значит жизнь еще очень добра ко мне. Я знал, как смогу провести этот вечер в пределах небольшого Страсбурга. Я хотел подать деньги этому бездомному, но он воспринял бы это скорее за оскорбление. А так как мне пока не кого было оскорблять, я решил подать ему деньги. Он молча их принял и кивнул. Но осуждение в его взгляде не пропадало. Я вспомнил крайний сон; в нем по прежнему снился полуразрушенный мост над мелководьем среди ясного дня. Судя по всему я никак не могу наладить пути, связывающие мою жизнь с каким-то будущим. Я давно не прикасался к письму, и знал, что именно сегодня подходящий день, чтобы не прикасаться к нему в очередной раз, а попробовать вздохнуть немного глубже своей свободой, и пойти своей дорогой, которая возможно приведет меня к моим полуразрушенным мостам… А на крыше соседнего здания кромки цветастого зонтика трепетно колыхались на ветру, под порывом которого уже никого не наблюдалось в тени. Я видел, как они вышли из дома, держась за руки, вприпрыжку, и направились по улице навстречу своей радости. В них было что-то такое, чего я не замечал в остальных заблудших друг в друге парочках. В голове пролетела мысль, что кому-то везет. Но мне сегодня повезло немного больше…

Broadcast 5

Фонарь одиноко освещает подъезд замкнутой от дороги улицы. Всё что у него есть это свет, мигающий в попытке осветить небольшой участок перед входом. Ручку двери слишком часто дёргают неизвестные никому люди. Каждый раз двери открываются и впускают в тёмный коридор очередного человека, который постепенно начинает ориентироваться в темноте незнакомого места наощупь, оставляя следы своих грязных ног и отпечатки своих испачканных рук. И это место становится узнаваемым, как и тысячи других, но лишь в сознании этих незнакомок и незнакомцев. И они сходятся все, как один, на том, что им всё уже известно. Чего нельзя сказать о дороге, уходящей вдаль под покровом звёздного летнего неба с бесконечными остановками на попутчиках, неизменно ожидающих себе подобных на своих неизменных местах. Я иду и вокруг меняется только пейзаж. Дорога всё та же, попутчики всё те же. А я иду всё дальше, потому что я такой же как и все остальные.

Она принесла на встречу пирог, сделанный своими руками. Я принял презент в целлофановом пакетике, и мы двинулись в путь. Солнце в тот день падало на соседние здания тем самым огненным отливом, как и двадцать лет назад. Я вспомнил Миядзаки и его мультфильм «Унесённые призраками», создавшие в моей жизни огромное что-то и пропасть ничего одновременно. Я поделился с ней своим воспоминанием, не осознав того, что уже стал уязвим, в тот самый момент, когда искренность была совсем неуместна, я вставил её как орудие суицида. Она слушала очень внимательно, и часто поглядывала на меня с заинтересованностью. Наш разговор касался множества тем. Но основа была в том, что я был чересчур открыт, хотя и пытался таким не быть. Это был тот самый момент, когда я захотел быть собой, быть настоящим, никого не обманывая, и наконец дыша полной грудью. На одной из лавок площади мы присели и я съел пирог, приготовленный её руками. Сказать , что было вкусно – это не сказать ничего. Чувства были странными: опустошение граничило с неизвестностью. Мы шли дальше по аллее с молодыми насаждениями душистых цветов и ярко зеленых кустарников. Она была без лифчика в легком топе и джинсах с завышенной талией. Честно, тогда мне ничего не хотелось. А чем меньше хочешь, тем больше получаешь. Сначала я оказался языком между ее ног. А немного позже уже наяривал на ней, закинув ее аппетитную ногу себе на плечо. Нельзя сказать, что аллея с душистыми цветами сразу переросла в секс в том самом месте.

Это случилось неделей позже. Она приехала ко мне, хлебнула вина для храбрости и впустила меня в себя. Это так глупо, – испытывать период опустошения и пытаться что-то еще делать извне, в этом мире будто бы живых, но никогда не живших. Это был отсчёт того, как я начал тонуть или взлетать. Смотря как посмотреть. Она заставляла меня долго ждать ее бессонными ночами, и пропадать неизвестно куда и непонятно насколько. А потом снова врывалась в мою жизнь с желанием видеть меня именно в ту самую минуту. Очередные качели. Я не задавал ей глупых вопросов. Дал почитать свой томик Данте, о чем пожалел; так как дал то единственное, чем дорожил, что у меня было из материального мира. Я привык ее не ждать. Никогда. От этого мне стало откровенно плевать на нее. Если я мог что-то чувствовать к ней в самом эпицентре моего интереса к ней, то после того, как она начала показывать себя, меня уже ничего не трогало в ней. Общаясь среди своих пациентов-дурачков, как она сама называла людей из псих больницы, она и сама стала частью помешательства. И видимо хотела того же добиться от меня. Но мне повезло. Ее трусики оказались в кармане моих джинсов. Я так понял, что это был своего рода бартер: Данте за трусики. У женщин часто бывают проблемы с ценообразованием: уж слишком дешево ей обошелся Данте. Либо так она ценила его, либо так убого выглядел я. Гадать мне не приходилось. Я не мог заснуть какое-то время и просто спустил в ее трусики все напряжение. Как я закончил с мастурбацией, я вытер свой член другой стороной этих же трусиков. Это был не бартер. И даже не месть. Просто я дал ей то, чего она хотела: фейерверков этой суке! Ее надежды очень часто затрагивали тему бессмертия. Это была ее идея фикс – никогда не умирать. Я сказал, что воплощу ее желание. И вот она уже бессмертна, находясь в моей истории на бумаге. А как известно еще по Булгакову, – рукописи не горят. Вперед и с песней. Я гребанный волшебник! Посмотрите на меня!

Broadcast 6

Утром я всё ещё был опьянен воскресным сексом. Люди, довольно утомительно крутящие пальцем у виска на мой образ жизни, практически не замечают, как над ними сгущаются тучи временного коллапса, отягощающие реальный взгляд на мир. Как по мне, сегодня настоящим живут одни лишь утомленные дозой. Мало кто может справится с реальностью в своей голове без помощи извне или изнутри. Я снова начал кутить, хотя планов таких не было. Мой серьезный настрой улетучился под действием вагинального сока, который я стал систематически принимать, как фильтр моей реальности. Иногда конечно же без особо на то желания я попадал под действие марихуаны или алкоголя. Последний раз я молился наверное в том году. Я надеюсь, что Господь мил ко мне хотя бы в моменты моего блаженства. Мы встретились с ней недалеко от моста, соединяющего часть города с островом. Я вскружил ей голову, что у нее пропали тормоза. Мне это и нужно было, пока я владел ситуацией. По мере нашего продвижения вглубь леса, я обнаружил среди деревьев блестящий закат.

Ничего не было особого в планах. Я просто осуществил желанное недалеко от тропинки, по которой ходили туристы и отдыхающие. Я сел на лежащий большой срубленный ствол дуба и посадил ее сверху на себя к себе спиной. Раздвинув ноги, она извивалась на мне, как обожженный на солнце угорь. Моя рука незаметно проскользнула в ее междуножье, нащупывая клитор, и возвышая ее экстаз на пике заходящего за горизонт солнца. Я наблюдал с острова за тем, как высокоэтажке на другом берегу окутываются в горящее свечение, будто всех нас вот-вот ожидает опасность и неминуемая гибель от разрушительной огненной волны вселенского всевластия. Наше соитие было замечено одним велосипедистом, который устало тянул за собой свой велосипед и без устали смотрел на то, что происходило между нами. Я смотрел ему в глаза с пониманием, которого он видимо не заслуживал. Но что я могу поделать с теми, кто пока еще там, а я здесь? Разговоры о рае не смогут показать ничего тому, кто там не был, кроме того, что возбудит зависть, вместо рождения идеи или же хотя бы желания, как туда попасть. Он пошел себе дальше тропинкой.

Через каких-то десять-пятнадцать минут на тропинке показалась семья с маленькими детьми. К тому времени мы уже финишировали, отчасти насладившись друг другом. Судя по их лицам, они встречали на своем пути того самого велосипедиста, который видимо передал им те самые слова о рае, который он видел.

Интереснее всего был тот факт, что семейка эта не желала сворачивать с тропы порочности, дабы увидеть, и возможно самим позже, уже дома предаться давно небывалому сексу. Дети для любопытства оказались не помехой, хотя могли бы изрядно быть испорчены сами того не осознавая. Мне бы они не помешали. Люди. А вот дети. Честно говоря, я бы хотел видеть то, что могли увидеть они будучи в их возрасте. Но я мужчина. А это были две маленькие девочки, которых вполне возможно ожидает похожая судьба, как и мою спутницу, если им повезет. В других случаях все может иметь крайне ужасный окрас. Но я не хотел о плохом. Дети спасены и Слава Богу. Для меня это было самым главным в тот день.

Я ощущал себя немножко лучше от того, что всё закончилось до того, что могло иметь непоправимые последствия в далеком будущем. Вспоминая свои четыре года, как я в детском садике в кустах просил девочку со своей же группы приподнять немножко платьице, чтобы я мог поцеловать ее еще не созревшие половые губы у самой их вершины. Это был особый миг, который я повторял каждый день, пока нас не сдали другие мальчики, которым я показывал устройство половых органов другого существа. Я был для этих пацанов первооткрывателем, чего они совсем не оценили. Чем больше молчишь о рае, тем больше у тебя шансов оставаться там хотя бы какое-то время. Безусловно, все заканчивается, но во всяком случае я об этом мог и не задумываться. Эти же дети, которые смотрели на нас своими невинными глазками никогда не будут первооткрывателями. Для них нужны специальные люди, которые попытаются объяснить им, что можно не связывать свою жизнь с первым попавшимся человеком, создавая с ним необдуманно детей, которые в дальнейшем будут либо обузой либо несменным плательщиком грехов своих родителей.