Вид из гавани на Нью-Йорк представляет оригинальную картину. Вы видите перед собой целый ряд высочайших зданий, похожих на фабричные корпуса, это так называемые здесь небоскребы, некоторые из них имеют вышину 46 этажей, они на европейцев производят подавляющее впечатление.

В гавани и в порту было большое движение разных судов и пароходов. Из последних особенное внимание обращали на себя большие пароходы в несколько застекленных этажей, ярко освещенных электричеством, и с тупыми носами.

Впоследствии я узнал, что эти странного вида пароходы входят прямо в пристань, упираются в нее носом вплотную, затем забирают публику, лошадей с экипажами и с возами и перевозят их на другой берег реки Гудзон, к вокзалам железной дороги. Означенные пароходы находятся в движении и день и ночь.

Наконец, к 8 часам, была окончена скучная работа с багажом, и «Мавритания» тихо двинулась к пристани, около которой ее ждали под парами 12 маленьких пароходов, которые зацепили канатами корму нашей великанши, чтобы подтащить ее к пристани, и началось смешное пыхтение и фырканье этих пигмеев. После долгих усилий им наконец удалось притащить «Мавританию» к пристани, на которую все спешили выйти. Вышел и я и стал искать в громадном здании пристани, длиной не менее полверсты, встречавшего меня священника-миссионера Владимира Владимировича Александрова. Народу на пристани было несколько тысяч, и мне стоило большого труда его найти. Наконец мы с ним встретились, облобызались, и он тут же представил меня своей супруге Розе Петровне.

Затем мы получили из таможни мой багаж и все отправились в первоклассный отель «Бельмонт», который находится прямо против Центрального вокзала; этот отель имеет 23 этажа над землей и 4 этажа под землей; фундаментом этого грандиозного здания служит гранитная скала.

«Бельмонт» был открыт летом 1906 года; постройка его потребовала времени (4 года) и стоила 10 миллионов долларов.

Этот дом имеет собственный выход на подземную дорогу на Четвертой авеню. В нем за 5 долларов дали мне в 17-м этаже роскошный номер с ванной и уборной комнатой.

Как наружное, так и внутреннее устройство американских отелей очень оригинально.

Отель «Бельмонт», в котором я поселился, представляет собой большое и очень высокое коробкообразное здание самой простой архитектуры, но внутренняя отделка его чрезвычайно богата и роскошна.

Вы входите в большой светлый и высокий вестибюль, прекрасно отделанный розовым мрамором, убранный цветами и обставленный роскошной мебелью. Здесь всегда много публики, располагающейся как у себя дома; вас никто не спрашивает, зачем вы сюда пришли, что вам нужно, – каждому предоставляется полная свобода пользоваться этим прекрасным помещением.

Затем имеется богатый ресторан, концертный зал, где каждый желающий может бесплатно слушать музыку и пение, банк, биржевая комната, где выставляются телеграммы с бирж всего света, бар и прочее.

Против входа помещается за прилавком контора, а по-английски – «офис». Если вы желаете занять номер, то обращаетесь в офис, где вам дают книгу, в которой вы пишете свое имя и место, откуда прибыли, и вам выдают ключ от номера.

Все многочисленные американские отели по своему устройству и порядкам похожи один на другой.

У себя в номере, в 17-м этаже, куда я поднимался на лифте с быстротой молнии, мне пришлось наблюдать интересное явление: на стене висела в раме большая гравюра; я обратил на нее внимание, потому что она качалась как маятник; я вначале подумал, что она с механизмом; посмотрел – ничего механического нет; пустил – опять закачалась… тут я понял, что качается не картина, а сам «Бельмонт».

Когда я бывал в своем «высочайшем» номере, я каждый раз прислушивался к особенному шуму и гулу Нью-Йорка. Он похож на гигантскую фабрику, где круглые сутки, и день и ночь, все стучит, гремит и гудит, не умолкая ни на минуту.

Вид из моего номера на город и гавань очаровательный; я подолгу любовался дивной картиной.

В день моего приезда в Нью-Йорке проходило празднование Гудзона-Фултона^[1]. Весь город был иллюминован электричеством. На темном фоне ночи особенно красивую картину представляли собой Бруклинский мост и фабрика Эдисона – они были унизаны миллиардами электрических лампочек. По приезде мы тотчас же отправились на автомобиле любоваться иллюминацией. На улице было множество гуляющих и катающихся в экипажах и автомобилях; последние ехали в несколько рядов шагом и с большими остановками. Когда мы добрались до Пятой авеню, то увидели длинный ряд высоких белых колонн, иллюминованных зелеными лампочками; эта декорация представляла очень красивую картину.

Свернув в боковые улицы, мы поехали в отель «Астор»; здесь мы осмотрели его грандиозный концертный зал, затем поднялись на лифте на крышу 24-го этажа, где разбит большой сад с гротом, фонтаном, большими деревьями, кустарниками и массой цветов. Мы с удовольствием гуляли в этом диковинном американском саду и долго любовались оттуда иллюминованным Нью-Йорком, после чего спустились вниз, в ресторан, – ужинать.

Нью-Йорк, имеющий жителей более четырех миллионов, быстро растущий в вышину и длину, расположен на узком и длинном острове Манхэттен. Почва его – сплошной твердый гранит. Планировка города правильная, он весь разделен на небольшие кварталы, по-здешнему – блоки; улицы широкие, чистые и прямые, названий не имеют (исключая двух главных – Бродвея и Бауэри), а называются цифрами – 1, 2, 3, 4-я и так далее; всех улиц – 250. На многих из них, в центральных частях, мостовые сделаны из деревянных плит никольсоновской системы и содержатся в большом порядке и чистоте.

Движение на улицах чудовищно большое и шумное, особенно сильно гремят воздушные железнодорожные поезда, которые тысячами летают по всему городу. Тут движение со всех сторон – над головой, с боков и под ногами, все и всё куда-то летит с головокружительной быстротой. Здесь даже похоронные процессии едут рысью, потому что время – деньги.

В центре города, на больших улицах, по широким асфальтовым тротуарам подростки, мальчики и девочки, ловко лавируя между публикой, быстро катаются на колесных коньках.

Я первое время не мог один перейти улицу – боялся, что задавят, но потом привык и перебегал свободно.

Особенно сильно движение на Пятой авеню и на главной улице – Бродвее. На последней помещается множество театров и больших универсальных магазинов, стены которых испещрены вывесками и поразительными рекламами; из последних особенно красивы и оригинальны ночью электрические. Например: высоко на крыше стоит дама под зонтом, идет дождь, причем подол ее платья сильно колышет ветром – все это исполнено электричеством; далее громадная бутылка, величиною не менее сажени, ежеминутно откупоривается и из нее течет в стакан «электрическое» пиво и другие.

Днем пускают громадных змеев, под которыми висят бумажные фигуры людей, держащих в руках рекламы. Из одного большого магазина ежедневно поднимается громадный шар «баллон-каптив», под которым на канате развеваются гигантские флаги с рекламами.

Затем во многих бойких местах, ввиду предстоящих выборов, высоко над серединой улицы, развешаны большие полотна с портретами и именами кандидатов для выбора в губернаторы и мэры города Нью-Йорка.

Мне пришлось наблюдать здесь выборную агитацию: на некоторых улицах устроены временные деревянные трибуны, обитые красным кумачом, на которых помещаются музыканты и ораторы, клевреты разных кандидатов, которые в антрактах восхваляют заслуги и добродетели своих патронов и возносят их до небес. Кругом стоит большая толпа, слушает и посмеивается.

На Бродвее мне удалось видеть оригинальную процессию солдат с ружьями, одетых в шотландские костюмы, с оркестром музыки, состоящей из длинных медных труб и фанфар, посредине с громаднейшим бубном. Эта фантастическая процессия и ее своеобразная музыка привлекали множество любопытных.

На Пятой авеню ежедневно, от четырех до шести часов вечера, можно видеть богатейшие выезды нью-йоркских миллиардеров; тут есть поразительные по красоте и роскоши автомобили, коляски, кебы и прочее. Из последних обратил на себя особенное внимание своим оригинальным видом и изяществом большой экипаж, запряженный цугом шестью красивыми рыжими жеребцами, которыми правила молодая дама: сзади нее находился жокей. С наружной стороны экипажа была помещена дощечка со следующей надписью: «Охота леди Морган».

Первое время от подавляющей массы новых картин и сцен американской жизни не знаешь, на чем остановить внимание, – так здесь для европейца много нового и оригинального.

Бауэри – всемирно известная улица, она получила свое название от bouwerij, или от ферм, между которыми она пролегала в старые времена. Впоследствии тут выросли многочисленные увеселительные места, салоны, выставки и прочее – улица стала любимым местом для самых разнообразных элементов города. Здесь развился своеобразный тип хвастливого нахала – the Bowery Boy. Потом улица освободилась от своей бывшей плохой репутации, и «boy» исчез: он уступил место простому и добродушному немцу и еврею; здесь открылись лучшие магазины.

Теперь Бауэри славится самыми крупными сберегательными кассами и банками.

По обеим сторонам Бауэри проведена воздушная железная дорога, многочисленные поезда которой производят страшный шум.

Дома большей частью самой простой архитектуры, без наружных украшений. В центральных кварталах некоторые из них поражают своей высотой, которая доходит здесь до 46 этажей; такие дома здесь называют небоскребами. На один из таких царапателей неба я поднимался на лифте; за это сильно действующее удовольствие берут один доллар.

По последнему обязательному постановлению, выше 40 этажей дома строить не позволяют. Дворов здесь совсем нет, их заменяют плоские крыши домов. На одном из них я видел на крыше множество детей, играющих в мяч, веревочку и прочее; после я узнал, что это были детский приют и училище.

На Бродвее, на самом бойком месте – при пересечении 23-й улицы и Пятой авеню, находится один из типичнейших и оригинальных образцов американской архитектуры – известный дом Фуллера под названием Flatiron, то есть «Утюг». Он помещается на маленьком и очень узком клочке земли, всего в 157 квадратных сажен, имеет высоту 43 сажени; в нем 20 этажей с общей площадью полов 2449 квадратных сажен.

Благодаря своей замечательной форме и видному местоположению дом этот пользуется весьма широкой известностью во всей стране.

В Нью-Йорке есть целая улица миллиардеров, дворцы коих тянутся по Пятой авеню на несколько верст.

Один из миллиардеров, нефтяной король Рокфеллер, которому теперь 70 лет (у этого короля вырезан желудок, но он и без него прекрасно обходится), выстроил для себя на лучшей Пятой авеню большую кирку, в которой каждое воскресенье сам говорит проповеди. В один из воскресных дней я отправился в эту кирку. Внутри она не имеет никаких священных изображений, но отделана необыкновенно богато и с большим вкусом. Потолок, стены и скамьи сделаны из красного дерева и украшены орнаментами и резьбой. На всех скамьях лежат шелковые подушки, а впереди, в особых ящичках, приготовлены для молящихся духовные книги и… веера (?!). Внизу – скамейки для ног, обитые трипом. Множество роскошных люстр и канделябров льют целое море электрического света. На месте алтаря поставлена трибуна, сзади нее – два кресла и два аналоя. Три великолепных органа довершают убранство кирки.

В тот день, когда я посетил ее, она была переполнена фешенебельной публикой, которую встречали церемониймейстеры, каждому указывая место на скамьях. Началась служба под аккомпанемент главного органа; пели очень хорошо итальянские артисты. Я с большим удовольствием сидел и слушал.

Затем взошел на кафедру Рокфеллер и сказал проповедь, которую публика выслушала с большим вниманием. Он прекрасный оратор, его голос и дикция напомнили мне покойного итальянского трагика Сальвини. Однажды, после проповеди, к Рокфеллеру, как передавали мне, подошла кучка студентов, которые спросили его, каким образом можно нажить большой капитал. Он им ответил американской пословицей: «Кто рано ложится и рано встает, тот здоров, богат и умен».

В Америке я сразу почувствовал себя в новом мире и в обществе совершенно иных людей.

Американцы – народ физически сильный, некрасивый, все без исключения бритые – последнее они делают с гигиенической целью, чтобы в усах и бороде не заводились микробы.

Американца вы узнаете тотчас же по его бритому и острому лицу с орлиным взглядом и по особым манерам, дышащим спокойной и величавой свободой движений.

Очень сильное впечатление производит американская жизнь своей головокружительной суетливостью и лихорадочной быстротой. Здесь все делается поразительно быстро и энергично; это последнее правило применяется между прочим, как мне приходилось наблюдать, и к еде: американцы едят без разговоров, сосредоточенно и скоро. Процесс завтрака продолжается от трех до четырех минут, не более; затем быстро встают и исчезают.

Америка – страна тяжкого труда: здесь бедный и богатый одинаково работают страшно интенсивно. Тут для всех один кумир – доллар; заработать доллары как можно более – это единственный идеал каждого американца.

В Америке, как в стране демократической, нет никаких чинов, орденов и сословий; здесь все граждане равные, свободные, грамотные и трудолюбивые. Каждый труд оплачивается хорошо; рабочие и фабричные получают от полутора до трех и более долларов в день. Но при этом нужно заметить следующее: если американец дает рабочему 3 доллара в день, то тот обязательно должен ему наработать на 6 долларов, и поэтому в Америке каждый работает быстро и энергично; чрез это рабочие скоро переутомляются и делаются неспособными к труду. Немногим из них удается сколотить одну-две тысячи долларов, чтобы купить клочок земли и быть фермером, – это заветная мечта каждого рабочего. Рабочие здесь помещаются в небольших деревянных домах; я осмотрел несколько таких квартир и нашел в них чистоту и приличную обстановку. Сами рабочие и их семьи одеваются более нежели прилично.

Мне удалось видеть здесь две интересные работы. Первая заключалась в следующем. Как известно, все громадные и высокие дома в Нью-Йорке строятся из стальных балок, которые потом облицовываются камнем и кирпичом. Для фундамента одного из таких домов на 4-й улице приготовляли площадь пространством не менее десятины и глубиной до 10 сажен. На всем пространстве десятки электрических машин буравили сплошной гранит, затем в скважины закладывали динамитные патроны и взрывали ими громадные глыбы твердого как сталь гранита весом в несколько сот пудов; эти глыбы подъемными кранами быстро поднимались высоко кверху и оттуда прямо опускались на массивные дроги, запряженные парой громадных першеронов; последние быстро их куда-то увозили.

Без ужаса нельзя было смотреть на эту работу: громадные гранитные глыбы, захлестнутые петлей из железной цепи, на тонком проволочном канате, подхваченные гигантскими подъемными кранами, летали над головами рабочих как перышки. Думалось… а что, если сорвется?!

Работали здесь более двухсот человек, и работа у них в полном смысле слова кипела. Все громадное место работы похоже было на гигантский муравейник. Я часто приходил сюда и подолгу любовался этим поистине удивительным американским муравейником.

Другая работа производилась на вокзале, против отеля «Бельмонт»; за ней я наблюдал из окна моего номера. Тут работа была несколько иная: для расширения пути снесли несколько домов и делали выемку для тоннеля; поставили две небольшие паровые машины с подъемными кранами; на последних были подвешены на цепях большие железные ящики, а внизу них имелись четыре стальных клыка. Эти машины поддевали клыками взорванный мелкий гранит в ящики и отвозили их далеко на другое место… Там ящики сами открывались – и содержимое в них сыпалось прямо в большие колымажки, запряженные лошадьми, и [они] увозились. Машины эти работали безостановочно и день и ночь.

В одно из моих наблюдений случилось следующее: на месте лежала большая глыба, которая не могла войти в ящик, тогда последний, «подъехав» к ней, начал бить ее клыками, опуская их быстро сверху вниз. Через несколько минут большая глыба была разбита на мелкие куски, которые клыки подхватили и бросили в ящик.

Про американцев говорят, что они уже сделали машину-человека, который все делает: говорит, смеется, ходит, сидит, танцует, ест, пьет, курит и прочее, только соображать не может, но… они надеются добиться и последнего. Машины в Америке делают все; здесь машина как человек, а человек автоматичен, как машина.