Цитаты из книги «Стихотворения в прозе»

Но в часы уединения, когда найдет на тебя та застенчивая и беспричинная грусть, столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало, – помнишь? – у нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы.

Мне смешно… и я дивлюсь на самого себя. Непритворна моя грусть, мне действительно тяжело жить, горестны и безотрадны мои чувства. И между тем я стараюсь придать им блеск и красивость, я ищу образов и сравнений; я округляю мою речь, тешусь звоном и созвучием слов. Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю и всячески украшаю тот кубок, в котором я сам же подношу себе отраву.

Мне жаль самого себя, других, всех людей, зверей, птиц… всего живущего. Мне жаль детей и стариков, несчастных и счастливых… счастливых более, чем несчастных.Мне жаль победоносных, торжествующих вождей, великих художников, мыслителей, поэтов…Мне жаль убийцы и его жертвы, безобразия и красоты, притесненных и притеснителей.Как мне освободиться от этой жалости? Она мне жить не дает… Она – да вот еще скука.О скука, скука, вся растворенная жалостью! Ниже спуститься человеку нельзя.Уж лучше бы я завидовал… право! Да я и завидую – камням.

Но вот поперек тропинки показался плоский, широкий камень… Он преградил ей дорогу. Женщина остановилась перед ним… и я подбежал, дрожа от радости и ожидания, не без страха.Я ничего не промолвил… Но она тихо обернулась ко мне…И я все-таки не увидал ее глаз. Они были закрыты.Лицо ее было белое… белое, как ее одежда; обнаженные руки висели недвижно. Она вся словно окаменела; всем телом своим, каждой чертою лица своего эта женщина походила на мраморную статую.Медленно, не сгибаясь ни одним членом, отклонилась она назад и опустилась на ту плоскую плиту.И вот уже я лежу с ней рядом, лежу на спине, вытянутый весь, как надгробное изваяние, руки мои сложены молитвенно на груди, и чувствую я, что окаменел я тоже.Прошло несколько мгновений… Женщина вдруг приподнялась и пошла прочь.Я хотел броситься за нею, но я не мог пошевельнуться, не мог разжать сложенных рук – и только глядел ей вслед, с тоской несказанной.Тогда она внезапно обернулась – и я увидел светлые, лучистые глаза на живом подвижном лице. Она устремила их на меня и засмеялась одними устами… без звука. Встань, мол, и приди ко мне!Но я все не мог пошевельнуться.Тогда она засмеялась еще раз и быстро удалилась, весело покачивая головою, на которой вдруг ярко заалел венок из маленьких роз. А я остался неподвижен и нем на могильной моей плите.

Стой! Какою я теперь тебя вижу – останься навсегда такою в моей памяти! С губ сорвался последний вдохновенный звук – глаза не блестят и не сверкают – они меркнут, отягощенные счастьем, блаженным сознанием той красоты, которую удалось тебе выразить, той красоты, вослед которой ты словно простираешь твои торжествующие, твои изнеможенные руки!Какой свет, тоньше и чище солнечного света, разлился по всем твоим членам, по малейшим складкам твоей одежды?Какой бог своим ласковым дуновеньем откинул назад твои рассыпанные кудри?Его лобзание горит на твоем, как мрамор, побледневшем челе!Вот она – открытая тайна, тайна поэзии, жизни, любви! Вот оно, вот оно, бессмертие! Другого бессмертия нет – и не надо. В это мгновение ты бессмертна. мгновение не кончится никогда.

Твой взор глубок – и не задумчив; пусто в этой светлой глубине.

что бедный зверок так доверчиво утихал и прислонялся ко мне, словно к родному

Все мы дети одной матери – и мне было при

Все твари мои дети, – промолвила она, – и я одинаково о них забочусь – и одинаково их истребляю. Август, 1879

Ну, а раз в могиле – поневоле размышлять перестанешь