– Значит, к тебе добра и не носить, а?
– Зачем? Носить можешь, я куплю.
– Ну, то-то! Так бери!
На стол упало что-то тяжелое.
– Постой! – вдруг сказал Мишка.
Я услышал его шаги и тотчас раскинулся на тюфяке, притворившись спящим. Мишка нагнулся и ткнул меня в бок. Я замычал и повернулся. Он отошел.
– Что принес? – почти тотчас раздался голос Павла.
– А ты гляди!..
Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому. Разговор шел отрывочными фразами.
– Где достал?
– А тебе што?
– Нет, я так. Дрянь уж большая.
– Скажи пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по сто рублей платят!
– Где как, а у меня красненькую.
– Красненькую! Да ты жид, что ли? И тут поднялся такой гвалт, что от него впору было проснуться мертвому.
– Тише, вы, дьяволы! – закричал наконец Мишка.– Ведь тут…– и он не договорил, вероятно, сделав жест.
– А ну его! – отозвался хозяин.– Он нашим будет! Ну, двадцать рублей – и крышка!
Они опять стали кричать, потом на чем-то поладили.
– Ну, пошел,– сказал пришедший.
– Куда?
– А к соседу. Пить. Идем, что ли…
– Можно,– отозвался хозяин.– А ты?
– Кто же дом постережет? – ответил Мишка.– Нет, я останусь!
– Как хочешь…
– Ха-ха-ха! – загрохотал гость.– Он не соскучится!
– Мели-мели…
Послышалось шарканье ног, пахнуло холодным воздухом, хлопнула дверь. Все стихло.
Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.
– Стефка! – окликнул он.– Иди! Никого нет…
Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холстинной рубашке.
Раздался звук поцелуя.
– Куда отец ушел?
– С Сашкой в девятый нумер. До утра будут.
И снова раздались поцелуи и несвязный шепот.
Интерес для меня окончился, и я заснул.
Было еще темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:
– Я иду в город, иди и ты!
Я тотчас вскочил на ноги.
Мишка с его детскими, невинными глазами ребенка не производил впечатления разбойника. Впоследствии во время своей службы я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть «зеркало души».
Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив мне ее вместо кофе. Я выпил и взял картуз.
– Заходи,– просто сказала Стефания.– Отец покупает разные вещи!
– Это на руку! – весело ответил я.– Буду нынче же.
– Если не попадешься,– прибавил Мишка.
– Сразу-то? Шалишь!.. Ну, прощенья просим!
Я простился с девушкой за руку и пошел. Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.
– Хорошо спал? – спросил он.
– Как собака!
Мы сделали несколько шагов молча, потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее.
– Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруд пруди! Только не лафа им…
– А что?
– Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, а и тех всех переняли… Опять же, воров…
– Меня не поймают…
– Это почему?
– Потому один буду работать.
– И хуже. Обществом куда способнее! Тебе найдут, тебе укажут, действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют… Нет, одному хуже! Ты вот с вещами… А куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись, польза будет!
– А тебе есть польза? – спросил я смело.
Он усмехнулся.
– Много будешь знать – скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону.
Мы дошли до Обводного канала.
– Прощай!
– Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!
– Ладно! – ответил я и, простившись, зашагал по улице.
Мишка скрылся в доме Тарасова.
Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял, а потом осторожно юркнул в свою Подьяческую, где тогда жил.
Умывшись и переодевшись, я пошел в Нарвскую часть, где Келчевский встретил меня радостным известием о командировке. Я засмеялся.
– Пока что я и до командировки половину знаю!
– Да ну? Что же?
– Это уж потом! – сказал я. – Вернемся, сразу же по следу пойдем.
– Отлично! Ну а теперь, когда же едем и куда?
– В Царское! Хоть сейчас!
– Ишь, какой прыткий! А Прудников?
– Ну, вы с ним и отправляйтесь, а я сейчас один,– решительно заявил я.
Келчевский тотчас согласился.
– Где же увидимся?
– А вы идите прямо в полицейское присутствие, я туда и заявлюсь.
– С Богом!
Келчевский пожал мне руку, и я отправился.
* * *
Поездка в Царское явилась для меня совершенно пустым делом. Я захватил с собой шустрого еврея, Ицку Погилевича, который служил в городской страже, и вместе с ним обделал все за два часа.
Взяв из полиции городовых, я явился прямо к содержагелям извозчичьего двора, Ивану и Василию Дубовицким, и, пока их арестовывал, мой Ицка успел отыскать и лошадь, и упряжь, проданные им моими арестантами.
Я отправил их в часть, а сам с Ицкой и двумя стражниками поскакал в Кузьмино к крестьянину Тасину и опять без всякого сопротивления арестовал его, а Ицка разыскал двое саней и полушубок со следами крови.
Мы привезли и этого Тасина, и все добро в управление полиции, и когда приехали Келчевский и Прудников, я им представил и людей, и вещи, и полный отчет.
Прудников восхитился моей быстротой и распорядительностью, а Келчевский только засмеялся.
– Вы еще не знаете Ивана Дмитриевича! – сказал он.
В ответ на эти похвалы я указал на Ицку, прося отличить его. Между прочим, это был очень интересный еврей.
Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был как заяц, но как сыщик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему.
Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил впечатление ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.
У него был прямо гениальный нюх. Когда во время обыска все теряли надежду найти что-нибудь, он вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у младенца в пеленках!
Но о нем еще будет немало воспоминаний…
Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу. Первым вызвали Тасина. Тот тотчас повалился в ноги и стал виниться.
– Пришли двое и продают. Вещи хорошие и дешево. Разве я знал, что это грабленое?
– А кровь на полушубке?
– Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь.
– А откуда они узнали тебя?
– Так пришли. Шли и зашли!
– Ты им говорил свое имя?
– Нет!
– А как же они тебя называют? Идите, говорят, к Константину Тасину…
Он сделал глупое лицо.
– Спросили у кого-нибудь…
– Так! Ну, а ты их знаешь?
– В первый раз видел и больше ни разу!
Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.
– Слушай, дурень,– сказал он убедительным тоном,– ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только вред будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои продавцы в глаза уличат да еще наплетут на тебя. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.
Тасин потупился.
– Иди! Мы вот других допросим, а ты пока что подумай!
И Келчевский велел увести Тасина, а на смену ему привести братьев по очереди.
Первым вошел Иван Дубовицкий, высокий, здоровый парень, красавец.
– Попутал грех. Этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их. Не пусти ночевать – двор спалят, потому и пускал. Ну а потом они, значит, в Питер ушли, а там мне стали лошадок приводить и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой стороны, боялся я их,чистосердечно сознался он.
– Знали вы, что это лошади убитых извозчиков?
Он замялся.
– Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора.
Его отослали, а на смену вызвали брата. Василий – полная противоположность Ивану. Слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и глухо кашлял.
– Ничего не знаю,– сказал он.– Брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу.
– Знал ты бродяг Петрова и Иванова?
– Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас. Брат очень опасался их.
Мы снова позвали Тасина. Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние.
– Припомнил я их,– сказал он сразу, как вошел. – Один – Петров, а другой – Иванов. Петров тоже не Петров, а беглый какой-то… Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили. Их там шайка целая. Всех-то я не знаю и никого не знаю, а только главное место, где они собираются,– это будки на шоссе.
– Девять и одиннадцать?
Тасин тотчас закивал головой.
– Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!
– А кого ты знаешь из них?
– Только двоих и знаю.
Больше от него узнать было невозможно. Мы собрались уезжать. Двух Дубовицких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербург, а следом за ними поехали и мы. Келчевский потирал руки.
– Ну, значит, эти душители все у нас!
– Надо думать!
– Скажите, пожалуйста,– обратился ко мне Прудников,– откуда вы узнали про этих… ну, как их… сторожей?
– Про Славинского и Сверчинского? – ответил я. – Очень просто. Я был у Славинского.
– Были?! – воскликнул Келчевский.
– Я в эту ночь ночевал у него в сторожке,– засмеялся я и описал все происшедшее.
– Видимо, этот Мишка у них штука не малая,– окончил я.
– Значит, их всех арестовать можно?
– Можно, но надо уловить момент.
– Отлично! – засмеялся Прудников.– Сперва уловим момент, потом их! Поручаем это всецело вам.
Я поклонился.
Мы приехали в Петербург. Я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали продолжать свои допросы.
– Слушай,– сказал я Погилевичу,– вот в чем дело…
Я рассказал ему про свою ночевку в будке, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил рассказ словами:
– Так вот, теперь надо, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена. Потом узнать, когда они там соберутся. И третье – переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело – накрыть, понял?
– Ну и чего же тут не понять? – ответил Ицка.
– Ну тогда – шагай!
Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.
Лично я был еще раз в разбойничьем гнезде для того, чтобы лучше осмотреть его. Павел Славинский и Стефания приняли меня очень радушно. У них был тот ночной гость, который увел Павла пьянствовать к соседу. Он оказался каким-то Сашкой и потом причинил мне немало хлопот. Я сразу запомнил его зверскую рожу.
Мишки не было, и как ни хотелось мне проникнуть к Сверчинскому, это не удалось.
Павел вышел вместе со мной осмотреть шоссе и проводил меня до заставы.
– Приходи в конце недели,– сказал он.– Будет работа!
Но вместо меня за будкой отлично приглядывал мой Ицка.
* * *
Восьмого числа ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:
– Уф! Завтра ночью они все там будут.
– Откуда, узнал?
– Ну и не все ли равно? Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой Калина. Этот Калина такой разбойник, уже четверых убил…
– Где же соберутся?
– И тут, и там.
– Ну, завтра их и переловим! – сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.
Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание. Я изложил им свой план. Мы возьмем с собой команду в четырнадцать человек, по семь в каждую будку, из отборных людей. С одними пойдет Ицка, с другими – я. Дело сделаем ночью. Они сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем мы и начнем облаву. Они согласились с моим планом.
Во главе отобранных стражников мы поставили двух силачей, городового Смирного и стражника Петрушева. Они одни могли справиться с десятком.
Наступил вечер. Мы собрались и перед нами выстроились четырнадцать бродяг.
– Так вот,– сказал я им,– по одному, по два идите за Московскую заставу на Волховское шоссе. Ицка вам укажет места. В час ночи я там буду, и тогда уже за работу!
– Рады стараться! – ответил Петрушев, и они ушли. Прудников был бледен от волнения, Келчевский выпил здоровую порцию коньяку и только я один, скажу без всякого хвастовства, чувствовал себя, как рыба в воде. Я верил в успех предприятия, предстоящая опасность словно радовала меня, и – теперь я могу сознаться – я видел в этом деле возможность отличиться и обратить на себя внимание.
Кое-как мы досидели до двенадцати часов.
– Едем! – наконец сказал я.
Мы встали и тронулись в опасную экспедицию. Доехали до заставы и приказали ямщику нас ждать, а сами пошли пешком.
Это приключение могло бы составить несколько страниц у романиста, но я, к сожалению, не обладаю бойким пером писателя и пишу только неприкрашенную правду.
Но все-таки не могу обойтись без описаний.
Ночь была ясная, но луны не было. Шагах в шести-восьми можно было различить человека, и поэтому мы, хотя и переодетые блузниками, все-таки шли не тесной группой, а гуськом. Я повел всех не прямо по шоссе, а стороной, по самому берегу Лиговки.
На другой стороне чернел лес, кругом было мертвенно тихо, и среди этой тишины, в сознании предстоящего риска, становилось немного жутко. Мне порой казалось, что я слышу, как щелкают зубы у Прудникова, который шел тотчас за мной.
Мы зашли в редкий кустарник. Голые прутья тянулись со всех сторон и цеплялись за одежду. Вдруг прямо перед нами выросла фигура. Я невольно опустил руку в карман, где у меня всегда лежал массивный кастет. Во все времена этот кастет был единственным моим оружием.
– Это я,– произнес в темноте Ицка.
Прудников и Келчевский тотчас приблизились.
– Все готово?
– Все! – ответил Ицка.– Они все пьют, только Мишки нет.
– Не ждать же его,– сказал я.– А где наши?
– Здесь.
Ицка провел нас к самому берегу, и там мы увидели всех наших молодцов.
– Ну, за работу, братцы! – сказал я.– Помните: руки за лопатки – и вязать! Оружия никакого.
– Слушаем! – ответил Смирнов.
– Ты, Петрушев, и вы…– я указал на каждого,– идите за Погилевичем и ждите нас! А вы за мной!
Семь человек отделились и осторожно пошли вдоль берега. Я обратился к Келчевскому и Прудникову:
– Ну, будем действовать! Вы и с вами трое станете позади дома, четверых я возьму с собой. Идемте!
Мы прошли несколько саженей и очутились подле сторожки. Она стояла мрачная, одинокая, из ее двух окошек, как и тогда, падал желтоватый свет.
Я остановился и отделил четверых.
– Как только свистну, срывайте дверь, если заперта. А теперь прячьтесь!
Я подошел к знакомой сторожке и смело ударил в дверь. Она отворилась через минуту.
– Кто? – спросил Славинский, держа в зубах неизменную трубку.
– Впусти! Али своих не узнаешь? – ответил я.
– А, Колпинский! – отозвался сторож.– Иди-иди!
Я смело вошел и очутился в настоящей разбойничьей шайке. За столом, кроме хозяина с дочерьми, сидели и пили огромный Сашка, Сергей Степанов, Васильев и знаменитый Калина.
– А где Мишка? – спросил я добродушно у Стефании.
– А кто его знает,– ответил Калина.– Ты скажи лучше, откуда ты так вырядился? Ишь, гоголем каким!
На мне было все крепкое и новое, и одет я был скорее рабочим с хорошим жалованьем, чем побирушкой.
– Завел матаньку и обрядился, дело не трудное! – ответил я, замечая в то же время, что Сашка не спускает с меня пытливого взгляда.
– Ну так как же нынче? – начал Славинский.
– А так же! – заявил вдруг Сашка, хлопнув кулаком. – Выпроводи этого гуся, а там и толковать будем!
Он злобно сверкнул на меня глазами. Я решил действовать.
– Кричит кто-то! – воскликнул я и. бросившись к двери, распахнул ее и крикнул:
– Вались, ребята!
– Что я говорил! – заревел Сашка
Я получил страшный удар в плечо, и он мелькнул мимо меня, рванувшись между вбегающими моими молодцами.
– Вяжи всех! – крикнул я им и бросился за Сашкой.
Он быстро обогнул дом и побежал к берегу Лиговки. Я бежал за ним, крепко сжимая в руке свой кастет.
– Держи его! – крикнул я на ходу трем агентам, оставшимся на страже.
Они побежали ему наперерез, но Сашка мелькнул мимо них, бросился в речку и переплыл на другую сторону.
– Попадись только мне! – раздалась с того берега его угроза, и он исчез.
Я взял с собой оставшихся трех стражников и вместе с Келчевским и Прудниковым побежал к дому. Там было уже все кончено – Калина, Степанов и Васильев со Славинским были связаны, и подле каждого стоял дюжий городовой. Стефания и Анна сидели в углу на лавке и ревели во весь голос.
– Идем к Сверчинскому! – сказал Келчевский.
Мы направились туда. Навстречу нам бежал, тяжело дыша, какой-то мужчина и, увидев нас, рванулся в сторону, но наши молодцы тотчас нагнали его. Он оказался самим Сверчинским.
Остальные, бывшие в его сторожке, были переловлены ловким Ицкой. Их было двое: Иван Григорьев и Егор Чудаков.
– С добрым уловом! – поздравил нас Прудников, у которого уже прошел весь страх.
– И домой! – добавил Келчевский.
Мы отправили всех, связав им за спиной руки, под строгим конвоем в тюрьму, а сами, весело разговаривая, дошли до заставы и поехали по домам.
На другой день Шувалов, выслушав наш доклад о поимке почти всей шайки «душителей», назначил Келчевскому и Прудникову произвести по всем их преступлениям строжайшее расследование, определив им в помощники приставов Прача и Сергеева.
И началось распутывание целого ряда страшнейших преступлений.
Но моя роль еще не окончилась. Впереди оказалось много дел, сопряженных и с немалым риском, и с немалыми хлопотами.
* * *
Расследование началось на другой же день. Друг за другом вводили в комнаты разбойников, временно закованных в кандалы, и снимали с них первое дознание. Я все время присутствовал на этих допросах.