Читать книгу «Превышение полномочий» онлайн полностью📖 — Ивана Погонина — MyBook.
image

Глава 2

9 июля 1889 года Мечислав Николаевич Кунцевич перешел Екатерининский канал по Львиному мостику и направился к зданию на Офицерской, 28, где размещалось Управление столичной сыскной полиции.

В приемной начальника уже сидело несколько человек. Супружеская пара средних лет: она беспрерывно плакала, он гладил ее по руке; какая-то размалеванная девица; дама лет пятидесяти и немолодой чиновник в полицейском кафтане без погон.

Дежурный поинтересовался у Кунцевича целью визита и, узнав ее, с интересом и, как показалось, жалостью посмотрел на него.

В очереди кандидат на место просидел минут сорок. Наконец его позвали в кабинет.

Взгляд начальника сыскного отделения – сорокапятилетнего плотного мужчины с николаевскими бакенбардами – был точно таким же, как у дежурного чиновника.

– Дежурный мне доложил о цели вашего визита. Да, у нас сейчас есть вакансии, но на службу мы не всякого принимаем. Вы дворянин?

– Да-с, потомственный. Сын статского советника.

– По какому ведомству батюшка служит?

– Служил по медицинской части, по военному ведомству.

– В отставке?

– Надеюсь, что в раю.

– Прошу прощения… Где учились, где ранее трудились?

– Вышел из пятого класса гимназии, служил писцом в губернском казначействе в Могилеве, потом в конторе Московско-Брестской железной дороги, сейчас – в Экспедиции заготовления государственных бумаг, в бухгалтерии.

– И чего же вас из бухгалтерии в сыскную потянуло?

– Не буду скрывать, прежде всего обстоятельства материального характера-с. У вас, говорят, жалованье больше.

– То, что не юлите, это хорошо. А то, знаете ли, придет какой-нибудь молодец и заявляет, что хочет защищать обывателей от разных мазуриков, не щадя живота своего, и служить готов даром, из одной любви к человечеству. Возьмешь такого на службу – глядишь, через месяц, много другой, бумаги приходится писать на имя градоначальника о том, почему этого молодца на каторгу отправлять не надо, а следует ограничиться одним только увольнением без прошения. Кхм. Что умеете?

– …Да я все больше по бухгалтерии… Английский язык знаю!

– Английский? Английский – это хорошо, его мало кто знает, но на нашей службе это вряд ли пригодится. Зачем нам в Питере английский? Но образованные люди мне нужны, а то у меня половина служащих слово «зеленый» через два ять пишут. С условиями службы знакомы?

– Весьма поверхностно.

– В присутствие должны являться каждый день, в том числе и в праздники, поутру, к десяти часам. Я определю вас в центральный район, поэтому вашим ближайшим начальством будет чиновник для поручений коллежский секретарь Жеребцов. Он в некотором роде наша знаменитость, пользуется славою Лекока. Я поручаю ему дознания по самым важным и запутанным делам. Поэтому под его началом вы многому научитесь, если, конечно, проявите старание. Присутствие длится до трех часов пополудни, потом обед, в семь с половиной – опять на службу, ну а заканчиваем мы – как Бог даст. Получка жалованья первого числа, жалованье у вас будет по низшему окладу, шестьсот рублей в год. Ну а дальше – как себя покажете. В понедельник принесете выпись о рождении и крещении, аттестат из гимназии, ну и аттестат с прежнего места. Вы там по вольному найму?

– Точно так-с.

– Тогда можете прошение об увольнении писать. Вы мне подходите. Вопросы есть?

– Да. Револьвер мне дадут?

– Кхм. Я бы вам советовал самому его приобрести, казенные дрянь, случится, не дай Бог, стрелять – надежды на них никакой. Сходите в магазин Феттеля на Мариинский рынок, у него для полиции хорошие скидки, да и рассрочку он предоставит. Но это потом, как карточку полицейскую получите. Все, завтра жду вас с прошением и документами. Да! Не забудьте гербовый сбор оплатить.

На выходе Кунцевич столкнулся с Митей. На лице друга детства безо всякого труда можно было прочитать, что вчерашняя гулянка удалась на славу.

– Мечислав! Рад тебя видеть! Пришел, значит? Молодец. А я, брат, припоздал немного, дворник, сволочь, не разбудил вовремя. Понимаешь, сейчас меня уже его высокоблагородие не примет, да и показываться ему я в таком виде не хочу… Поэтому протекции тебе сегодня не составлю. Давай я завтра с начальством поговорю, а ты послезавтра приходи.

– Спасибо, я уже.

– Что уже?

– Уже был, говорил и вроде получил место.

– Очень прекрасно! Тогда с тебя причитается. Я через полчаса освобожусь, так ты жди меня в трактире Васильева, он рядом, по этой улице в тридцать шестом нумере. Позавтракаем, заодно и обмоем твое назначение.

– Меня еще не назначили.

– Брось! Если начальник место обещал, так тому и быть. Иди в трактир, требуй отдельный кабинет, скажи, Дмитрий Спиридонович просил, пусть приготовят, как я люблю.

Домой кандидат на полицейскую должность возвращался на извозчике, истратив последний двугривенный, – пешком боялся не дойти. Митя остался в трактире в компании мрачного типа, которого представил Тошей, и двух развеселых девиц, появившихся где-то через час после начала «завтрака». На уговоры продолжить Кунцевич не поддался, завтра ему надо было на службу, а туда он привык являться вовремя и со светлой головой. Дома он потребовал самовар, выпил три стакана крепкого чаю и завалился спать.

Через две недели к нему домой явился рассыльный и передал письмо с просьбой срочно явиться в сыскную. Оказывается, там поменялся начальник, и назначенный на место Виноградова Вощинин пожелал лично побеседовать с кандидатом. Результатом беседы новый начальник сыскной остался доволен, и в начале сентября в «Ведомостях градоначальства» появился приказ о зачислении Кунцевича на службу.

Глава 3

В небольшом, всего две квадратных сажени, кабинете чиновника для поручений санкт-петербургской сыскной полиции Жеребцова было не протолкнуться – хозяин кабинета проводил утренний развод подчиненных. Несмотря на такую фамилию и гордое имя Аполлон, Жеребцов ни статью, ни красотой не отличался. Как и большинство чиновников, работавших в сыскной, он выслужился из самых низов, с должности вольнонаемного агента, знал сыск от и до, фанатично был предан делу и требовал такого же отношения от подчиненных. Он мог закрыть глаза на многое: на пьянку, на мздоимство (если оно, конечно, не переходило известных границ), но только не на равнодушное отношение к поручениям.

– Господа, позвольте вам представить новообращенного. Кунцевич Мечислав Николаевич с сегодняшнего дня назначен на должность полицейского надзирателя. Господа, прошу отнестись к новому члену нашего коллектива с тем искренним вниманием и добротой, с которым когда-то коллектив отнесся к каждому из вас. Научите его всему хорошему, что вы знаете. Теперь о делах наших грешных. Макаров, ты вчера ездил на кражу из дома генеральши Ермолаевой?

– Так точно-с.

– Что там?

– Работаем, ваше благородие, кой-какие кончики уже есть, я вам приватно доложу.

– Это хорошо, что есть кончики.

Выслушав отчет каждого из надзирателей и дав каждому урок на день, Жеребцов обратился к Кунцевичу:

– Мечислав Николаевич, вот вам первое задание. Вчера пристав второго Спасского участка Хоменко (скажу честно, его фамилию надобно писать через «а») прислал матерьялец. У крестьянина Панова в Апраксином дворе украли серебряные часы в пятнадцать рублей стоимости. Вы, конечно, спросите, при чем здесь сыскная? А я вам отвечу, что никакой другой пристав такую ерунду нам бы спихнуть не смог. Но Хоменко – статский советник и состоит при МВД! Такому отказать нельзя. Поэтому дознание от него в градоначальстве приняли и мне передали. А я – вам. Ищите часы, Мечислав Николаевич.

Через пять минут Кунцевич с отрешенным видом сидел в комнате надзирателей, уставившись в тощую папку с надписью: «Дело о краже часов у крестьянина Якова Панова».

В папке было всего четыре бумажки. Первая называлась «Протокол». Кунцевич углубился в чтение:

«1889 года, сентября месяца, третьего дня, в третьем часу ночи, явился ко мне, околоточному надзирателю 2-го участка Спасской части, губернскому секретарю Константину Данилову Трутневу, неизвестный для меня человек, который заявил, что сегодня он отдыхал у лавки, находящейся по Банковской линии Апраксина двора, и неизвестные сняли с него, спящего, часы серебряные, на цепочке, глухие, которые оценивает он в 15 рублей, а также похитили узелок с бельем.

На мои расспросы явившийся отвечал, что он крестьянин Псковской губернии Яков Иванов Панов, 25 лет, жительствует по улице Большая Садовая, дом нумер 101 один, в 10 квартире, служит на железной дороге кондуктором.

2 сентября встретился он со знакомым машинистом, который и пригласил его идти с ним выпить. Они выпили пива и водки, и от смешения их он совершенно опьянел. Он пошел домой, в руках у него была палка и узелок с бельем, ибо он ходил в баню. Но как только он вышел за порог трактира, расположенного по Чернышову переулку, нумер дома не знает, то почувствовал себя совершенно дурно, перешел улицу, подошел к стене закрытой уже лавки Апраксина двора, сел на землю и забылся. Прошло времени около часу. Он пришел в себя и пошел к дому. Дома его брат, Алексей Панов, спросил: «А часы твои где?». Тут он понял, что часы у него срезали. Ему это было очень досадно. В карманах у него все было цело, ничего не пропало. На своих часах он еще раньше сделал знак: перочинным ножом вырезал буквы Я. и П.

Протокол сей составлен на основании 307 статьи устава уголовного судопроизводства, причем вышепоименованному Панову было указано мною об законной ответственности за лживые доносы».

Далее стояли подписи: витиеватая, с множеством росчерков – губернского секретаря и корявая – кондуктора.

Еще в деле была жалоба Панова [2] и рапорт Трутнева о передаче дознания в сыскную, а также сопроводительное письмо с резолюциями градоначальника, Вощинина и Жеребцова.

Что делать со всем этим, Кунцевич решительно не знал. Пришлось искать Быкова.

Старший товарищ внимательно выслушал новоиспеченного сыщика, покусал ус и заявил:

– Да, брат, дело глухое. Накушался твой потерпевший до такой степени, что упал прямо у трактира. Ему еще повезло, что до исподнего не раздели, Апраксин двор место нехорошее. А те, кто часы слямзил, в этом же трактире их и продали, а деньги пропили. Ищи теперь свищи!

– Подожди. Если они их продали, то скорее всего трактирщику? Ведь народ в трактир идет не часы покупать, а на другое деньги тратить. А трактирщику сам Бог велел часы у посетителей на вино менять. Надобно расспросить трактирщика, узнать, кто ему часы продал, и…

– Так он тебе и сказал! Ты знаешь, что за покупку краденого статья в Уложении есть? Думаешь, охота трактирщику в арестном доме вшей кормить? Поэтому он тебе ничего не скажет, хотя такие часы покупает по пять раз на дню, я же говорю – Апраксин двор место нехорошее.

– Так как же быть?

– А никак. Ты человек образованный, четыре класса гимназии за плечами, красиво писать умеешь. Вот и напиши рапорт, как ты ноги топтал, часы разыскивая, сколько притонов обошел, сколько народу опросил, сколько ранее привлекавшихся за схожие кражи проверил. Дознание передадут следователю, а тот пошлет его прокурору на прекращение за нерозыском преступника, да еще тебе и спасибо в душе скажет, что ты его лишней работой не нагрузил, потому как, чтобы дело прекратить, надо одну бумагу написать, а чтобы в суд отправить – целый том. Рапорт составить я тебе помогу.

Кунцевич задумался:

– Спасибо, Митя, но я все-таки сначала попытаюсь поискать.

– Эх, молодо-зелено. Ну тогда удачи. Начни с потерпевшего, поподробнее его опроси. Я этого Трутнева знаю, он свою фамилию полностью оправдывает – работать не любит, поэтому и половины того, что ему потерпевший рассказал, в протокол не записал, к гадалке не ходи.

– Спасибо за совет!

«…На часах он еще раньше сделал знак: перочинным ножом вырезал буквы Я. и П.».

Закончив читать, Кунцевич поднял глаза на потерпевшего:

– Правильно околоточный записал?

– Правильно.

– А что за машинист с тобой пил, почему тебя бросил в таком состоянии?

– Признаться честно, не он меня, а я его бросил. Вернее, не бросил, а потерял. Пить-то мы начали не в энтом трактире, энтот уже, наверное, третий али четвертый… И где Игнат потерялся, я уже вспомнить не могу.

– Так и часы, может быть, у тебя в первом трактире украли?

– Нет, я в последнем трактире время смотрел. Когда стали выгонять, я ругаться начал, половой-то мне и сказал, мол, чего ругаешься, на часы посмотри, двенадцатый час ночи, закрываться им надо.

– Что ж ты, в последнем трактире один пил, как сыч?

– Не помню. Думаю, что не один. Я один не употребляю, всегда в кумпании.

– И кто ж был с тобой в «кумпании»? Вспоминай, вспоминай.

Панов закатил глаза в потолок и схватился рукой за подбородок. Через пару минут лицо его посветлело.

– Вспомнил! Вспомнил, ваше благородие. Чиновник со мной пил!

– Чиновник? Что за чиновник?

– Не знаю. Он мне говорил, как его звать, но я запамятовал.

– А какого ведомства?

– Значки у него на петлицах не наши были, не путей сообщения, это точно, а в других я не разбираюсь.

– Каков из себя?

– Хто?

– Дед пихто! Чиновник?

– Чиновник? Ну…Тощий такой, высокий, бороденка жиденькая, лицо… Лицо такое, что сразу видно, что пьет много. Мундир весь грязный, изодранный. Но сразу видать, образованный – слова какие-то говорил, вроде русские, но непонятные.

– Видел его раньше?

– Кого?

– Чиновника!

– Где?

– В… Где-нибудь!

...
8