– Чьи вещи? Вещи очень серьезных и хороших людей. Эти люди мне доверяли. Они сказали – Зеев! Вот наши вещи, делай свой маленький гешефт. Я взял их товар под вексель, я торговал, я делал свой гешефт, я кормил семью. А теперь нет ни товара, ни денег, остались одни векселя. А по ним надо платить, очень скоро надо платить. А зохен вей!

– Владимир Алексеевич, послушайте меня. Я буду искать ваши вещи. И постараюсь их найти. Я приложу все силы. Я опытный полицейский. Прослужил уже почти двадцать лет и за это время много чего нашел. Но! Вы должны мне помочь. Если вы мне будете помогать, я найду ваши вещи. Если не будете, то найти их будет очень тяжело, практически невозможно.

– Я все понял. Сколько?

– Кхм. Я имел в виду совершенно не это. Хотя бюджет сыскного очень невелик, и деньги на расходы по розыску не помешают. Но, повторяю, я говорил не о деньгах. Знаете, как мы ищем воров? Мы их ищем по вещам. Ведь они украли ваше золото и бриллианты не для того, чтобы ими любоваться, а для того, чтобы их продать, а деньги потратить. Вы знаете, когда я бывал в Гостином, я всегда останавливался около вашей витрины и любовался выставленными там вещами. Ах, какие это были вещи! Ведь среди них не было и двух одинаковых?

– Конечно, не было, вы что? Это же не фабричные изделия для плебса. Это настоящие произведения искусства!

– Это очень хорошо. Поэтому второе, что вы должны сделать, – это составить самую подробную опись похищенного. С указанием всех примет, всех нюансов, по которым можно узнать, что вещь украдена именно у вас. Привлеките хозяев вещей и сделайте это как можно быстрее. Ну а первое, что вы должны сделать – это ответить, как можно подробнее на мои вопросы.

– Так спрашивайте скорее!

* * *

На совещании, проходившем в кабинете Филиппова, присутствовало все руководство сыскного отделения. Докладывал Кунцевич:

– Общая стоимость похищенного составляет более чем двести пятьдесят тысяч рублей. Из несгораемого шкафа украли две с половиной тысячи рублей наличными, саквояж с необработанными бриллиантами на тридцать восемь тысяч и несколько особенно ценных колье, брошей и других изделий. Из витрин и оконной выставки – две дюжины золотых часов, десяток золотых портсигаров, десятки колец, браслетов и брошек. Одного золота украдено пуд с четвертью. Большую часть похищенного Гордон брал у других ювелиров под векселя, расчет по которым должен был состояться после реализации. Самый крупный его поставщик-кредитор – известный брильянтщик Анисимов. Сегодня вечером он уже побывал в Гостином и излазил весь магазин.

– Чего искал? – спросил Филиппов.

– Я так понимаю, проверял, не Гордон ли украл у себя бриллианты.

– А вы, Мечислав Николаевич, что по этому поводу думаете?

– Это направление в розыске отбрасывать нельзя, тем более что все серебро, принадлежащее лично Гордону, оказалось в целости. Но все-таки я в инсценировку не верю. Во-первых, имущество не застраховано. Если бы Гордон задумал обокрасть сам себя, то непременно купил бы страховой полис. Получив по нему деньги, он мог рассчитаться по векселям и надеяться на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество со своими поставщиками. Теперь же они против него ополчатся, и больше товар под вексель дать не захотят. Ну а во-вторых, уж очень он удручен случившимся, его увезли из магазина на карете «Скорой помощи». Во время беседы с ним я притворства не заметил. Впрочем, может быть, он великолепный артист.

– А почему он имущество не застраховал, не спросили?

– Спросил, но ответа вразумительного не услышал. Но судя по тем сведениям, которые я о нем собрал, полис он не купил из-за скупости.

– Скуп?

– Чрезвычайно. Приказчиков в черном теле держит. Прекрасно знал, что дверь между его магазином и лавкой Воронова заделана кое-как, а синенькую каменщику на переделку пожалел. В пятом году, во время смуты, почти все гостинодворцы провели к себе в магазины электрическую сигнализацию, которая срабатывала при открытии окон и дверей. Гордон тоже провел. Но когда волнения успокоились, большинство проведших сигнализацию платить за ее обслуживание отказались. В результате в половине лавок она бездействует. Не платил за сигнализацию и Гордон.

– Понятно-с. Ну господа, у кого какие будут мысли?

Поднялся Маршалк:

– Разрешите, Владимир Гаврилович?

– Прошу вас, Карл Петрович.

– Благодарю. Я считаю, что надобно проверить по адресному столу всех выбывших сегодня из столицы, особо обратив внимание на поляков. Уроженцы Царства Польского славятся такими проделками, кроме того, мы недавно получили сведения о приезде в столицу целой шайки этих господ. Еще надо приказать агентам проверить меблированные комнаты, все на тот же предмет.

Филиппов посмотрел на Кунцевича:

– Что скажите, Мечислав Николаевич?

Несмотря на то что Маршалк честно пытался вникнуть во все тонкости сыска, не считал зазорным просить чиновников объяснить ему что-то непонятное и должностное превосходство свое никак не выпячивал, Кунцевич испытывал к нему глухую неприязнь.

В начале мая Филиппов задержал его после утреннего совещания.

– Мечислав Николаевич, вы, наверное, уже слышали, что у меня скоро будет новый помощник – некто Маршалк, бывший псковский полицмейстер?

– Нет, не слышал.

– Я ратовал за вас. Привел кучу доводов. И о ваших успешных расследованиях рассказывал, и о том, что вы меня уже дважды замещали и справились замечательно. Но вас не утвердили. Вы же в свое время взыскания имели. Арест отбывали, увольняли вас без прошения…

– Так это было почти двадцать лет назад! Меня с той поры ни разу не наказывали, только награждали, у меня более десятка поощрений!

– Поощрения – поощрениями, а формуляр у вас все равно замаран. Да и хлопотали за Маршалка.

– Так бы сразу и сказали.

– Я ничего сделать не мог, вы не обижайтесь.

– На обиженных воду возят, Владимир Гаврилович. А обижаться мне действительно некогда. Разрешите идти, делом заниматься?

– Ну вот…

Кунцевич ответил:

– Простите, Карл Петрович, а вы не знаете, сколько человек в день выписывается из столицы?

– Признаться нет, не знаю.

– Около пяти тысяч. В день. Это в среднем в течение года. Летом гораздо больше. А если они выписались накануне? Или выпишутся завтра? В таком случае надобно проверить пятнадцать – двадцать тысяч человек, а это – год работы всему сыскному. И потом, может, они вовсе в столице не прописывались? Приехали, поселились где-нибудь на островах у знакомого без прописки, дело сделали и уехали. Что же касается меблирашек, то это тоже, по-моему, пустая трата времени. Их в столице много, а народу у нас мало.

– Ну а вы что предлагаете? – спросил Филиппов.

– По моей просьбе Гордон предоставил подробнейшую спецификацию пропавших вещей. Его приказчики постарались. В описи не только перечислены все пропавшие ценности, не только указан точный вес металла и камней каждой из них, но весьма искусно все вещи и нарисованы. Кстати, на большинстве драгоценностей имеются отметки «З. Г.» – клеймо ювелира Гутмана, мастерская которого изготовила основную часть похищенного. С места также были изъяты воровские инструменты. Я их показал нашему главному специалисту по шниферам и их гитарам^[4]. – Кунцевич указал на скромно сидевшего в дальнем углу кабинета начальника летучего отряда Петровского. – Леонид Константинович осмотрел инструмент и сказал, чей он. Это работа некоего Андриадаки, греческого подданного, проживающего в Ярославле, Леонид Константинович там с ним и познакомился. Андриадаки раньше был отчаянным взломщиком, но сейчас по старости от дел отошел и занимается изготовлением инструмента. Первостатейный мастер, славится не только в империи, но и за границей.

– За всю Европу говорить не буду, но в Австро-Венгрии точно, – вставил со своего места Петровский.

Кунцевич продолжил:

– Игнатьев нашел извозчиков, отвозивших троицу от Гостиного двора. Грабители наняли две пролетки без ряды^[5] до Николаевского вокзала.

– Полагаете, уехали? – поинтересовался начальник.

– Скорее всего, уже уехали, но не утром и не с Николаевского. Господа эти – люди опытные. К краже готовились долго. Об этом говорит и набор инструментов, и то, что они знали о заделанной двери, и то, что ставню нарочно сломали, чтобы Воронов ее не закрыл. А на двери такой замок, который даже я за полминуты перочинным ножом открою. А раз люди опытные, то знали, что мы допросим сторожей и найдем извозчиков. На Троицу, в восемь утра, когда большинство магазинов закрыто, их у Гостиного двора два-три стоит, и все сторожам известные. Могли сделать вид, что уезжают, чтобы мы их в городе не искали. Судя по описанию сторожа Зотова, работали гости с юга – армяне, бакинские татары, греки. Задумали и исполнили все блестяще: в предпраздничной толчее незаметно сломали ставень на двери в писчебумажном магазине, для этого достаточно петлю аккуратно фомкой поддеть. Вечером, после ухода Воронова, открыли лавку и затаились в ней до закрытия всего Гостиного двора. Ночью они разобрали стену в том месте, где раньше была дверь. Ограбили магазин, и утром, как только открыли двери галерей, ушли. Рассчитывали, что в Троицу в лавках никого не будет и кражу обнаружат только завтра. Если бы Зотов дверь не подергал, мы бы с вами сейчас не здесь сидели, а продолжали бы праздновать. А за сутки из столицы уходит несколько десятков поездов и пароходов. Да и доехать за это время можно аж до Берлина. Но мне кажется, что, несмотря на то что кража обнаружена сразу же, раскрыть ее «по горячим следам» не удастся. – Чиновник для поручений вздохнул: – Нам известен состав шайки – трое мужчин южной наружности. Я думаю, действовать надобно как обычно: с описи снять копии, с рисунков – фотографические снимки, немедленно разослать их по всем банкам, ломбардам и крупным ювелирным магазинам не только обеих столиц, но и всей империи. Дать надзирателям поручения послушать, что говорят о краже понизу. Послать кого-нибудь – я предлагаю Игнатьева – в Ярославль, к Андриадаки. Ну и ждать. Вещи рано или поздно всплывут.

Филиппов побарабанил пальцами по столу:

– Лучше бы рано. Мне уже телефонировали из разных высоких мест. Мечислав Николаевич, земля ваша, вы этой кражей и занимайтесь. Все, что сказали, – исполняйте. Алексей Иванович, – обратился Филиппов к делопроизводителю, – готовьте циркуляр о розыске вещей, всем чиновникам – напрячь надзирателей и агентов. Пусть обратят особое внимание на мазуриков с юга и на поляков, их мы все-таки со счетов сбрасывать не будем. Игнатьев пусть готовится в Ярославль, получает командировочные. За работу, господа.

* * *

Андриадаки молчал. Не отпирался, не выдумывал разных историй, а просто молчал. Не отвечал ни на один вопрос. Игнатьев бился с ним три дня, потом, поняв, что старого вора разговорить никакими средствами не удастся, плюнул и вернулся в Питер. Сведений снизу получили минимум. «Обчество» шептало, что греки неплохо поднялись. Но что за греки и где их искать, выяснить не удалось.

А вскоре дознание по делу о краже у Гордона Кунцевичу и вовсе пришлось отложить, так как его вместе со всей сыскной бросили раскрывать другое, очень важное преступление – из библиотеки Зимнего дворца было вынесено множество ценного имущества.

По штату заведующему Императорскими библиотеками камергеру Щеглову полагалось два помощника, один из которых был старшим. Эту должность уже не один десяток лет занимал библиофил, член Кружка любителей русских изящных изданий, коллежский советник Леман. Должность второго помощника с 1905 года замещал герой последней войны подполковник Осташков. В сражении под Мукденом он был серьезно ранен в голову, долго лечился в Петербургском военном госпитале, к строю стал непригоден и за свои заслуги сразу после выписки был назначен в библиотеку.

По словам Осташкова, уже непосредственно после назначения на должность он заметил, что Леман «двуличный человек, занимающийся тайными делами». Осташков неоднократно докладывал об этом заведующему библиотекой, но тот, как впоследствии показывал Осташков, «находясь под влиянием оккультизма», оставлял эти заявления без последствий. На самом деле заведующий считал, что все эти жалобы – результат тяжелого ранения подполковника.

Но Осташков не успокаивался. Он лично стал следить за Леманом, вскрывал его стол, рассматривал содержимое случайно забытого кошелька и тому подобное.

Наконец удача улыбнулась отставнику. В мае 1908 года он нашел в письменном столе Лемана пять квитанций казенного ломбарда на какие-то медали.

Осташков долго добивался разрешения обозреть залоги, и только 7 июня ему это удалось.

Сопоставив заложенные медали с теми, что должны были храниться в Лобановском зале Зимнего дворца, настырный библиотекарь обнаружил, что одна из них – золотая медаль в память столетнего юбилея Министерства внутренних дел – заменена на позолоченную копию.

Осташков показал свою находку Щеглову, после чего заведующий библиотекой наконец-то ему поверил. Стали проверять другие медали и обнаружили, что поддельными заменены практически все. Доложили по начальству, и машина розыска завертелась.

Следствие выяснило, что Леман украл множество редких гравюр, литографий, золотых медалей, ценных книг, рукописей и акварелей. Ему даже удалось утащить из Зимнего дворца довольно внушительную золотую, украшенную бриллиантами крышку альбома с видами Константинополя, поднесенного Его Императорскому Величеству турецким султаном. Библиотекарь увел и восемь бриллиантов с портрета болгарского княжича Бориса.

Леман сразу же сознался в содеянном. Он рассказал о том, что в период с 1904 по 1908 год украл, а потом частью заложил, а частью продал на лом почти все собрание золотых медалей, принадлежавшее государю императору, подменив их позолоченными фальшивками. Так же он поступил и с некоторыми золотыми и платиновыми монетами из коллекции царя. Не отрицал он и кражу крышки с альбома и бриллиантов, снятых с портрета княжича. Он утащил золотой перстень с сапфирами, множество литографий, в том числе литографированных портретов царской семьи.

Всего от продажи похищенного Леман выручил более 20 000 рублей. Свое преступление Леман объяснял стесненными жизненными обстоятельствами.

После этих признаний практически весь личный состав сыскной стал рыскать по ломбардам, книжным магазинам и букинистическим лавкам, обыскивал квартиры частных лиц и присутственные места. Найденные раритеты свозили в Литейную часть. Смотритель полицейского дома хватался за голову, костерил на чем свет стоит сыскную и всех на свете библиотекарей, затем освободил одну из камер и велел складывать вещественные доказательства туда. Он учредил у этой камеры круглосуточный пост, дверь ее открывал и закрывал только собственноручно, а ключ от нее повесил себе на шею и не снимал его, даже когда ходил в баню.

Публика по делу проходила все интеллигентная, богемная, кололась быстро, поэтому концов обнаружилось столько, что Филиппов был вынужден начертить на большом листе бумаги целую схему и ежевечерне после совещания исправлял ее и дополнял, внося новые фамилии, адреса и названия книг, гравюр и монет. Несмотря на успехи, работы предстояло еще много.

* * *

Как-то после утреннего совещания Филиппов попросил Кунцевича остаться. Когда остальные чиновники покинули кабинет, начальник сказал:

– Мечислав Николаевич, по библиотечному делу надобно проверить одного человека. Тайный советник Кухарский Павел Викентьевич, член совета министра путей сообщения, известный коллекционер гравюр, литографий и иностранных книг. Осташков видел его несколько раз в кабинете у Лемана. Я думаю, неспроста он туда ходил. Кроме вас, эту проверку проводить некому. Сами посудите: Мищуку поручить? Он, конечно, чиновник способный, но будет переть на рожон. Алексееву, Петровскому, Бубнову? Эти и вовсе не годятся, им только мазуриков колоть. Тут ведь и происхождение важно, тайный советник с крестьянином совсем по-другому, нежели с дворянином, разговаривать будет. А породу он сразу увидит. А вы дворянин, потомственный, все тонкости политеса знаете. Да и Зимний в вашем районе, так что действуйте.

* * *

Тайный советник жительство имел в доме 9 по Забалканскому проспекту. Кухарский был не только чиновником особых поручений при министре путей сообщения, но и преподавал в ведомственном институте, в связи с чем ему и была положена казенная квартира.

Когда горничная проводила его в гостиную и пошла докладывать хозяину, Кунцевич огляделся и удивился, прямо скажем, небогатой обстановке. Готовясь к визиту, он узнал, что тайный советник обходился услугами горничной и кухарки, своего выезда не имел, занимал скромные четыре комнаты.

Все стены гостиной были увешаны литографиями и гравюрами, они висели так плотно, что невозможно было определить рисунок обоев. Ожидая хозяина, Кунцевич разглядывал картинки.

В комнату вошел высокий худой человек лет шестидесяти, с седой бородой. Одет он был по-домашнему – в короткий халат, просторные брюки и тапочки.

– Чему обязан? – несколько высокомерно спросил он.

– Ваше превосходительство, я коллежский асессор Кунцевич, чиновник для поручений сыскной полиции. Имею отдельное поручение судебного следователя санкт-петербургского окружного суда коллежского советника Александрова провести дознание по делу о краже из библиотеки его величества. Ваше превосходительство, я буду краток, насколько это возможно. У следствия есть веские основания полагать, что часть похищенных гравюр находится в вашей коллекции. В связи с этим мне поручено произвести у вас обыск. На улице ожидает участковый пристав с городовыми. Целью обыска является отыскание похищенных гравюр и литографий. Я в искусстве не силен, поэтому буду вынужден изъять все гравюры и литографии, которые обнаружу в вашей квартире, естественно, с подробнейшей описью. Все изъятое я сдам следователю, а он пригласит сведущих людей, и они уже определят, что ваше, а что государя нашего императора. На это уйдет, я думаю, не более месяца-другого. Правда, из-за дефицита помещений вашим вещам придется находиться в одной из камер Литейной части, но там на-дежная охрана – стоит городовой. Вы, конечно, можете жаловаться, но уверяю вас, что, во-первых, все в рамках закона, а во-вторых, когда украдены вещи самого государя, от ваших жалоб вам пользы не будет. Вред возможен.

Тайный советник буквально упал в кресло. Он вынул из кармана халата платок, вытер со лба капли пота и безвольно махнул рукой на соседнее кресло.

– Садитесь, не стойте… – проговорил он срывающимся голосом, а потом искательно спросил: – Скажите, а нет ли другого выхода?

– Конечно, есть, – ответил, усаживаясь в предложенное кресло, Кунцевич. – Вы добровольно выдаете все, я подчеркиваю, все, что вам продал Леман, даете честное слово, что больше ничего из похищенного не имеете, я составляю протокол без пристава, ну а понятыми запишем тех, на кого вы укажете.

– Дело в том, что Леман мне ничего не передавал, – тихо сказал тайный советник.

– Ваше превосходительство! – Кунцевич покачал головой.

– Дослушайте, пожалуйста. Так вот, Леман мне ничего не передавал. Ничего, что принадлежало бы не ему. Леман – коллекционер со стажем, и мы с ним действительно обменивались кой-какими экземплярами. Я был очень удивлен, когда узнал о краже. Он производил впечатление честнейшего человека. Но тем не менее в моей коллекции действительно есть кое-что из царской библиотеки. Но эти гравюры я купил. Купил в книжном магазине на Литейном. Его держит некто Мылов. Вы можете спросить у него. И только после того, как мне стала известна история с Леманом, я понял, что эти гравюры похищены.

– Простите, а как вы это поняли?