4
1989 год

Вернувшись из «Океана» домой, он попытался продолжить своё увлечение танцевальной музыкой, но их кассетный магнитофон, купленный ещё лет восемь назад, собрался помирать. Вырубленная топором из куска дерева и пластмассы прибалтийская машинка VILMA—302 STEREO с крышкой из белого металла, огромными кнопками и четырьмя ручками, которыми можно было чуть-чуть добавить частот, выстреливала кассету так, что та улетала на пол, если вовремя не остановить её рукой.

Звук у магнитофона последние пару лет был отвратительный. Большую часть времени он проводил без верхней крышки, потому что Миша подкручивал головку отвёрточкой от швейной машины и время от времени менял пасики, которые делал из резинок – или маминых для волос, или вырезая их из медицинских перчаток. Резинки для волос выигрывали. Они были плоскими и лучше держались на шкивах, но мама их не всегда давала, потому что стратегические запасы порой внезапно заканчивались. Тогда Филатов с тоской смотрел на вращающийся моторчик, от которого не было никакого толку.

Своих кассет у него было мало – всего семь. ABBA, две – Пугачёвой, «Песняры», альбом Малежика «Кафе «Саквояж», на котором он очень любил «Мозаику», «Чингисхан» со своими знаменитыми «Москау», «Самурай» и прочими необычными хитами. Эту кассету мама почему-то долго звала запрещённой, хотя он был уверен, что ничего там такого не было. Но учителя в школе говорили, что в песне «Москау» поётся, как нашу столицу хотели закидать бомбами, чтобы помешать пройти Олимпиаде—80.

Последней была кассета «Песняров», но когда-то давно, по ошибке нажав не те кнопки, мама поверх их песен записала, как сын читает в четыре годика стихотворение про дядю Стёпу. Теперь на кассете были выломаны предохранители от перезаписи, а на наклейке шариковой рукой было написано «Миша Дядя Стёпа 4 года» и сделан примерный штрих на линейке, до какого места надо домотать, чтобы точно найти его детский голосок.

На тот момент (впрочем, как и всегда) с учёбой у парня проблем не было, и его увлечённые ежедневные рассказы о том, как работают диск-жокеи, подтолкнули маму на подвиг. Она сняла со сберкнижки изрядную по тем временам сумму и купила ему музыкальный комбайн «Вега—119».

Сын был в шоке от того, что стал обладателем этой серебристой «музыкальной шкатулки». Под прозрачной пластиковой крышкой располагался отличный виниловый проигрыватель и спаренный с ним для параллельной записи кассетный магнитофон с мягкими кнопками.

Комбайн был тяжёлым, массивным. Опорный диск под пластинки с мягким съёмным покрытием имел очень интересную дополнительную штуку – стробоскоп для точной подстройки вращения. По торцу диск был размечен черными широкими штрихами в два ряда – один на тридцать три оборота, второй на сорок пять. Сбоку – крутилка, которую надо было пускать в ход, если квадратики во время вращения пластинки не стояли неподвижно, а медленно плыли в какую-нибудь сторону. Пока аппарат был исправен, такая настройка вообще не требовалась, но Филатов всё равно ею пользовался, создавая эффекты из правильного звучания. То ускорял, то замедлял песни, чтобы получить заметную разницу. Правда, это ему быстро надоело, потому что было жалко и пластинки, и иглу.

К тому времени пластинок у него накопилось много, но они почти все были с детскими песенками и сказками. Музыки было ненамного больше, чем кассет. Больше всего ему нравился винил Сандры (естественно, с «Марией Магдалиной») и «Арабесок», где на обложке пакета тоже была Сандра с ещё парой не менее красивых молодых певиц. С этого диска самыми любимыми были In For a Penny, In For a Pound и совершенно офигительный Zanzibar, однажды услышав который, он вдруг вспомнил про гитару.

Он достал её из-за шкафа, вынул из пыльного пакета, включил песню и принялся изображать музыканта – так, как это делают, наверное, все дети в определённом возрасте. Он представлял, как играет, а рядом с ним танцуют и поют Сандра и ещё две обалденные девушки в чёрно-белых кожаных костюмах и сетчатых перчатках. Миша успел прослушать запись в таком образе ещё два раза, пока по батарее не стали стучать соседи – любовь к поднятию всех частот и громкой музыке дала о себе знать очень быстро.

Гитару после этого он убрал за шкаф. На этот раз – навсегда. Понял, что с невидимым инструментом это делать гораздо проще. Соседи, конечно же, настучали маме. Ему сделали внушение, он пожал плечами, вздохнул и пообещал щадить чужие уши.

Постепенно его коллекция пополнялась пластинками. Цена на продукцию Апрелевки кусалась – маминой зарплаты хватало лишь на две, максимум три пластинки в месяц, да и сам магазин «Мелодия» не всегда мог порадовать школьника старших классов чем-то интересным.

Его музыкальный вкус дал крен в сторону русского рока благодаря мальчику по имени Слава, пришедшему в класс из далёкого военного городка в Сибири. Слава сразу дал понять, что любит тяжёлую музыку и готов приобщать к ней любого, кто захочет. Так Миша услышал что-то немножко из «Кино», что-то из «Наутилуса Помпилиуса», потом ещё Accept, «ДДТ», «Алису», «Машину времени» и много чего другого.

Нельзя сказать, что он вообще не слышал о таких группах – тот же Виктор Цой звучал в городе на каждом углу, если в этом углу был какой-нибудь пэтэушник с гитарой. «Группа крови» – очень известная песня. Или, например, «Я хочу быть с тобой» – сильно цепляло. Бутусов, закованный с ног до головы в фантастические одежды, с эполетами и галифе, так впечатлил, что он купил пластинку «Князь тишины» и слушал её практически каждый день, представляя себя на месте фронтмена группы.

Слава удачно влился в новый класс и объединил любителей музыки – они собирались у него дома, чему родители особо не препятствовали. Было похоже, что они к такому давно привыкли. А когда его мама оказалась их новой учительницей по биологии, то вообще все границы были стёрты – она была очень компанейской, гостеприимной и любила музыку не меньше сына.

Чем-то удивить Славу в отношении рок-музыки было очень проблематично. У него, как тогда казалось Филатову, было всё. И Metallica, и Helloween, и Accept, и Scorpions – и при этом полными дискографиями. Как выяснилось, несколько последних лет его отец, начальник штаба у каких-то очень крутых лётчиков, служил в группе советских войск в Германии, где Слава и насобирал свою фонотеку. Практически все кассеты были фирменными, с красивыми фотографиями и подробной информацией о песнях.

Миша с изрядной долей зависти разглядывал всё это богатство, не решаясь попросить послушать. Насчёт перезаписать он даже не заикался – кассеты стоили по девять рублей, мама могла предложить ему такие деньжищи только по большим праздникам. Но Слава оказался отнюдь не жадным – он с удовольствием сам предлагал одноклассникам взять некоторые записи домой, чтобы получше проникнуться немецким или американским металлом.

Классная руководительница быстро уловила это увлечение своих учеников и даже решила устроить небольшое тематическое собрание на тему «Что такое рок-музыка и зачем она нужна?», которое должен был провести Слава – с примерами, аргументами и на понятном всем языке. Девчонки, которые не особо ценили такую музыку, накидали ему кучу вопросов. Все они были на одну тему: «Да нафига это нужно, если нам нравится танцевать?» Всё иное, подо что нельзя было этим заниматься, они не хотели слушать ни под каким соусом.

Слава принёс свой японский двухкассетник, который отец подарил ему ещё в Германии, выложил на учительский стол несколько кассет и по очереди их включал. Представляя «Металлику», он взывал к её энергетике; на примере Accept показывал, как можно красиво преподнести классическую музыку в обработке на электрогитаре. Девочки стоически это всё выслушали, поулыбались вместе с классной руководительницей, но фанатками рок-музыки не стали.

Филатов, который, естественно, был на стороне Славы, на самом деле тоже тогда не во всём был с ним согласен. Дребезжаще-хриплый голос Удо Диркшнайдера и дикая долбёжка Джеймса Хэтфилда производили на него двойственное впечатление. С одной стороны, это надо было слушать, чтобы быть не похожим на других, а с другой – уже через пару песен он начинал хотеть чего-то более ритмичного и напевного. Пожалуй, только лишь «Ария» с её альбомом «Герой асфальта» давала ему слабые намёки на то, что он в будущем сможет полюбить тяжёлый рок. Невидимая гитара, при помощи которой он изображал «героя», появлялась на свете гораздо чаще, чем во всех других случаях.

– «Ты сам решил пойти на риск, никто не крикнул: „Берегись!“, и ты покрасил свой шлем в чёрный цвет!» – открывал он как рыба немой рот в пустой квартире, раскачиваясь в ритм и ударяя рукой по невидимым струнам.

Он записал этот альбом поверх одной из плёнок с Пугачёвой, чем на некоторое время расстроил маму, но вдруг заметил, что ей тоже нравятся эти быстрые «тяжёлые» песни. Она приходила в комнату и слушала их вместе с сыном, и даже подпевала. Миша увидел это по её губам и был страшно горд тем, что ей нравится такая музыка.

Если бы он был тогда немного прозорливее, то понял бы, что маму тяжёлый рок интересовал с позиции «Это вообще что и зачем?» Она хотела знать, чем увлечён её ребёнок, а потому пробовала на вкус всё, что звучало из колонок «Веги». Да, местами «Ария» была ей симпатична, но, в конце концов, она просила поставить что-нибудь и для неё. Он выбирал пластинку «Землян» и включал ей «Улыбнитесь, каскадёры!», а затем «Снег кружится» (кассету ВИА «Пламя» мама запретила ему перезаписывать). Она откидывалась на диване, прикрывала глаза и тихонечко подпевала:

– Такого снегопада, такого снегопада давно не помнят здешние места…

Но к тому времени по всей стране уже гремел неумелыми детскими голосами «Ласковый май», с которым бороться не могли ни Слава с его тяжёлым металлом, ни Бутусов с Цоем. Потому что это была совершенно иная, чертовски примитивная музыка, которая попала своими аккордами тысячам школьников и школьниц по всей стране в самое сердце. Девчонки просили друг у друга кассеты, без конца напевали «Белые розы» и «Седую ночь», бредили Юрой Шатуновым и вообще всей это детдомовской музыкой. Мальчишек жалели, ими восхищались, в них влюблялись, везде искали их фотографии, ждали клипы на кабельном телевидении.

Филатов почему-то остался равнодушен к «Ласковому маю». Знал он только две песни – знаменитые «Белые розы» и «Седую ночь», которую слышала даже его мама.

– Представляешь, мальчишка младше тебя поёт про седую ночь, которой он доверяет, – говорила она ему на кухне за ужином. – Ему лет от силы пятнадцать, а то и меньше – а он о таких вещах разглагольствует. Кошмар какой-то. Твоя «Ария» и то приличнее будет.

Миша пожимал плечами и согласно кивал. Ему было почти шестнадцать, он успел влюбиться в одноклассницу и поэтому прекрасно понимал, о чём поёт Шатунов.

С приходом «Ласкового мая» оживилась тема школьных дискотек, которая была совсем не востребована несколько лет. То ли директор была против из-за постоянных драк на таких мероприятиях, то ли не было среди учеников группы активистов, которая могла предложить что-то подобное и взять на себя ответственность. Кружок танцевальный был – а дискотеки не было.

Но вот именно «Белые розы» и выход следом за ним второго альбома «Миража» – всё это вместе сильно качнуло школьную лодку в сторону дискотек хотя бы раз в месяц.

Инициатором неожиданно для всех стал Слава. Он хотел получить доступ к аппаратуре, заработать хорошую репутацию и потом попробовать организовать рок-группу (о последнем он не распространялся заранее). Классная донесла предложение до директора, та посоветовалась со своими замами и педагогами (в том числе и тет-а-тет с мамой Славы), оценила все риски – и дала добро.

Миша вошёл в число приближённых к Славе пацанов, чьей обязанностью стало подготовить зал столовой к дискотеке. Вшестером они раздвигали к стенам столы и огромные лавочки, освобождая пространство. Уже через десять минут у них болели руки и спины, потому что вся кухонная мебель была сделана из очень тяжёлого дерева.

Слава тем временем под контролем военрука принёс из спецхранилища в подвале две кассетных деки, а потом спустился за усилителями. На шее у него всё это время были надеты огромные наушники, провод от которых он скрутил и сунул в карман брюк. Усилители оказались потяжелее, и военрук помог ему с одним.

Филатов, двигая очередную лавочку, которая казалась ему чугунной, с завистью смотрел на сцену (столовая совмещала ещё и функции актового зала, в ней был даже занавес). Ему очень хотелось быть более значимой частью процесса, сидеть рядом со Славой и разглядывать кассеты, которые он принёс из дома вместе с удлинителями.

Откуда у него оказалось столько танцевальной музыки, к которой Слава относился крайне высокомерно и насмешливо, он им не говорил. Но по коробочкам Миша и остальные ребята поняли, что родина всех кассет – Германия. Парень перед переездом на родину запасся там музыкой на любой вкус.

Постепенно зал превратился в танцплощадку. В нём стало больше эха, пацаны ходили и ухали, как совы, в углах столовой, удивляясь тому, как преобразился звук. Никто из них тогда особо не задумывался, что эхо – первый враг дискотек. Им всё было интересно, они ждали, когда Слава включит хоть что-нибудь, чтобы послушать, каково это – лупить громкой музыкой в школе, где никогда нельзя было шуметь.

Музыка не заставила ждать. Для проверки звука Слава поставил свою любимую «Металлику». Где-то что-то сразу засвистело, зазвенело, в одном углу слышался только голос, в другом – только гул барабанов, мальчишки пожимали плечами и жестом показывали, что происходит какая-то фигня.

Слава встал по центру напротив сцены, глубокомысленно сложив руки на груди и нахмурив брови. «Металлика» сегодня была явно не от слова «металл». Её звук метался по залу и никак не мог превратиться во что-то понятное и близкое ушам и сердцу. Военрук, примерявший в дверях столовой повязку со словом «Дежурный», с недоверием посмотрел на мальчишку, который переводил взгляд с одной колонки на другую, шевелил губами, делал непонятные жесты руками, оборачивался на зал, а потом всё-таки пошёл к магнитофонам и выключил их.