Читать бесплатно книгу «О маленькой птице размерами с остров» Ивана Николаевича Пальмова полностью онлайн — MyBook
cover

– Кто охраняет ворота? Псы поганые, живо! – кричал Араван и снова пытался возобладать собой.

– А разве должен был исполнять? – спокойным тоном отвечал Ник на вопрос к нему.

– Должен? – переспросил Араван. После чего прошло не меньше минуты, как он нашелся что ответить, ибо удивление его было сверх великого как огромно, – если уж ты не признал меня в лицо, так скажу я тебе свое имя – имя твоего царя Араван. Услышал ты меня? – с напором на последнюю фразу прорычал царь.

– Имя твое я и в самом деле, пожалуй, слышал. Только что же оно по-твоему должно изменить? – ответил Ник безо всякой перемены.

– Покуда ты в моем городе, ты слуга мой и раб, – высказал Араван, пристально глядя в лицо бродяги.

– И все они твои рабы и слуги? – снова вопрошал Ник, окинув взглядом толпу.

– Они уважают силу мою, потому как знают ее, – ответил Араван, но не поспев сказать дальше, снова спросил Ник.

– Так в страхе сила твоя?

– Страх погубит подлых и бесчестных, а народ то мой любит меня.

– Какой же любовью?

– Той, что отдается в награду. Кто по-твоему защищает этот смертный люд? Тот, кто живет в этом городе, спокоен за жизнь свою и в этом их милость.

– Я не живу в твоем городе или в каком-либо еще, и защищать меня некому. Я живу в целом мире и каждый хочу, чтобы жил так.

– Так спроси же их.

– В этом сейчас нет нужды.

– А станет она?

– Уж, наверное, станет. Когда войско твое разойдется и падут их мечи…

– Что тогда?

– Не станет ни какой власти, будет всего один только огромный город бесконечный и свободный, – выдохнул Ник, будто силясь уже сейчас то исполнить.

– Я не верю тебе. Что если завтра придут враги на мою землю? Спасут их твои проповеди? – грозно выпалил Араван.

–Если уж завтра, то пожалуй спасут. Вот только бы не сегодня, – ответил Ник, в его голосе и впрямь была какая-то надежда.

– Замолчи крысенышь, – прокричал царь, и в гневе своем даже позабыл о власти своей, не зная как и усмирить бродягу.

– Ворота твои охраняются тремя мужами, те уж, поди не всесильны, позаботься ты хоть о том, – нашелся вдруг Ник.

– И без твоей пустой головы туда было послано люду, – раздражаясь, ответил царь.

– Страшно? – спросил от чего-то Ник.

– Ты верно страха не видел, вонючий пес, так довольно, пришло тебе время. Схватить бродягу, бить пока не признает меня, покуда защиты моей не попросит несчастный! – приказал царь. Наконец-то он почувствовал, что стал приходить в себя.

Полчище царского войска обступило со всех сторон Ника. За те секунды, что медлили они Ник поспел разглядеть многое, едва уже не поверив в гибель свою. Толпа приближалась, и уж даже когда била и истязала его, не верил он и тогда в свою смерть, а уж в это поверить можно. Даже в собственную смерть можно верить, но только не в смерть истины в себе, которая сидит еще глубже, чем сама душа. Он не предал свою истину, даже пройдя сквозь вечность. Способны ли на то их жалкие кнуты, едва ли. Все же смерть казалась, делом решенным и Ник это понимал совсем нормальным, но даже тогда поверить не мог. Важно ли во что верить?

Беснуется сила больного врага

На чахлые жилы поднимет слуга

Бессильные мощи борются смело

Бей свои вожжи пока не взлетела

Душа не разорванных белых страниц

Завидит утопленных в слезах ресниц

Умытых войною собственных сил

Встанут гурьбою и дом им не мил

Сраженные в стенах владыки судьбы

Бьются в изменах с мечами рабы

Застынет навеки рожденный Шалем

Высохнут реки да станет он нем

О, великий Мардук внемлем тебе, бог наш, и славу воздаем тебе, молимся тебе, услышь нас и избавь от бед и страданий. Перекликаются преклонившиеся из света и во тьме глухой. И уж более всего-то во тьме. Их не счесть всех в этом безумном городе, но поскольку не каждый и был преклоненным. Таким стал некогда и Каин, но не от скудности сознания своего, а вовсе наоборот. Он не успел к годам своим понять молитв, по которым учился когда-то читать. Каину исполнилось четырнадцать лет, когда он начал понимать смысл им прочитанного. А поскольку познание его в молитвах о Вавилонском боге уже были прочитаны давным-давно, они так и остались всего лишь азбукой первопознания. Истина же мыслящего человека, всегда состоит в идее, образовавшейся в его собственной голове. Совсем даже не важно, случались ли у кого-то подобные идеи раньше. Главное в этом всегда будет принадлежность, ведь только себе можно поверить, не требуя доказательств, не проявляя смятения и малодушия. Такое убеждение всегда будет истинно – только потому, что принадлежит тебе. В любом же споре, попытке склонить, ты всегда найдешь части и целое, в котором и есть ты. Что же предложит тебе большинство, что назовет верным, ты всякий раз поймешь, когда возложишь их части на одну чашу весов и не позабудешь о другой чаше, на которой будет твоя правда. Все разом вместе с тобой у них получится целое, но у тебя и без них оно всегда есть. Примкнувший, утвердит твою правду.

Вопросами непременно задаваться нужно, чем больше их становится, тем полнее, объемнее становится сущность всякого бытия. Во что же следует верить, решать тебе. Однако ко всему прочему не только под надзором одного лишь Мардука шла жизнь в Вавилоне. Как и во все годы, голод и изобилие правят людьми. Непременно это разные люди, так те, что наживаются на голоде одних, требуют изобилия от других. Собственно выходит так что у всех все есть, и это самое «все», переходя к пределу, должно перераспределиться, в зависимости от того кому чего не хватает. В общей же суматохе в один миг оказалось так, что одно было продано дороже другого. Теперь богатые землевладельцы, купцы и сборщики налогов расхаживают по красивым многоугольным дворцам, расписанных фреской, где у самых стен возвышаются финиковые пальмы в роскошных садах. Бедные в свою очередь трудятся везде, где нуждаются в них богатые. На каменоломнях, в полях, на рынках и пастбищах их много до ужаса, живущих в лачугах иль вовсе под открытым небом. Среди них мало кто заметит Каина, но все же, с недавних пор и он взял себе место под слепым солнцем большого города. В весьма узких кругах его знали как составителя писем и прочих записок. К Каину подходили на улице и просили записать некую информацию, которую впоследствии сами же и передавали, иногда через кого- то, а порой вовсе оставляли себе.

Ранним апрельским утром, когда солнце еще не жгло, а лишь мерно пробиралась в оконца домов, лаская своим приветливым светом, Каин уже стоял на одной из площадей города, естественно занятых рынком. К нему подошел мужчина, возраста порядочно старого, прямо таки пожилого. Одним словом дед. С седой бородой, мешками под маленькими округлыми глазами и большим носом, как принято говорить картошкой. Внешне он выглядел совсем заурядно, его цветастые платья даже как то не сочетались в общем образе. Подойдя совсем близко, он стоял прямо, ничуть не нагибаясь к маленькому Каину.

– Здравствуй мальчик, – довольно, буднично начал дед.

– Здравствуйте, – ответил Каин.

– Ты пожалуй, пришел слишком, рано, – с улыбкой продолжил старик, – ты ведь писанием занимаешься, я уже то прознал. Народу то почти ни кого, – довольно не связно проговорил он, чуть запинаясь.

–Вроде как да. Записки, – я так их называю. Пишу если надо. Но сегодня я пришел не за этим, потому и рано, – пояснил Каин.

– Так записки значит, пусть будут записки… так а пришел чего? – вдруг заинтересовался дед.

– Здесь красиво. Без людей знаете очень красиво, особенно в городе. В этом уж точно, затем и пришел. Люди умеют создавать прекрасные вещи, однако так уж выходит, что и портят их совсем ужасно. Бывает и так, что это те же самые люди, и это как раз хуже всего.

– Признаться, я не думал об этом. Но знаешь, мне не стыдно признаться, я глуп как пробка, но хотя бы это я знаю, – улыбаясь печальной улыбкой, сказал дед.

– Вы ведь не просто пришли, у вас ко мне дело, – одернул деда Каин, видя, что тот, кажется, замечтался.

– Да, у меня дело, мне нужно кое-что написать сыну, – очнулся дед.

– Я запишу.

– Он уже не молодой, а когда то был совсем как ты мальчишкой. Его зовут Моисей… а тебя как зовут?

– Каин, – отозвался мальчик

–Так вот, он тоже был маленький, и еще меньше чем ты. Тогда мы жили неподалеку от Ниневии огромного города, почти как этот. Не в самом городе, как я уже сказал. В этом то и была моя проблема, нашу семью не пускали в город. Семья наша была довольно большой, моя жена родила мне четырех сыновей. Однажды, кочевники напали на нас, и защитить я смог лишь одного сына, и только. Моему горю не было предела, но сын мой Моисей рос, и я увидел в нем хорошего человека, доброго и честного, тем совсем не похожего на меня. … Когда моему мальчику исполнилось десять лет, мы отправились искать счастья в другом городе, где пред нами открыли бы ворота. Такой город нашелся. Сейчас я стою средь него и плачусь тебе, словно я здесь дитя. Тогда же я был счастлив, я нашел город, приобрел дело, … стал торговцем, это так. Мой Моисей тоже был весел, в особенности от того путешествия что нам удалось пройти. Он все говорил о том, что хочет странствовать, я смеялся, надеясь, что у него это пройдет. Шло время и стал он уже старше тебя, совсем старше, окреп, мне показалось, что он уже и забыл свои детские мечтания. Увы, для меня, это было не так. Он сказал мне однажды – « я живу в целом мире, а вижу перед собой лишь клочок земли, мир создан таким большим, чтобы увидеть его». Я долго спорил с ним и не хотел отпускать, а когда понял что он все же уйдет, посмел отречься от него и сильно обругал. Уже спустя первые десять шагов его, я заплакал. Во второй раз в своей жизни. … Я хочу, чтобы, когда он вернется, пусть не буду я жив, он увидит мое прощение. Напиши его для меня.

– Так как же зовут вас? – спросил Каин после огромной паузы, едва ли находя, что сказать в ответ.

– Зовут меня Ир, – ответил старик.

– Одному бывает совсем одиноко, – выразился Каин.

– Что же и ты одинок? – спросил старик Ир.

– Нет, хоть я и действительно один. Со мной всегда один странник, который говорит со мной из книги, – ответил Каин.

– Это интересно, – удивившись, сказал Ир.

– Была одна и со мной история, та, что совсем поменяла меня. Стал совсем как ваш сын. До того она подействовала на меня. Наверное, изменила даже…

– Эх, мой сын

– А вы знаете, чтобы ответил вашему сыну тот странник, что говорит со мной из книги?

– Так что же?

– « Я хотел бы не знать того мира, что увидел объехав весь свет, я хотел бы чтоб он навсегда оставался на картинках в мечтах».

Не верь всему свету сквозь каменный слой

Любому предмету, срезая объедки долой

По алому цвету роз красных на небе не жди

Пропой всему свету сам только туда не ходи

Да здравствует Царь наш великий Давид! Да вознегодуют прочие цари и владыки, народ священный обрел свой город.

Битвы не случилось, защитники пали, будто вовсе их ни когда здесь и не было. Единственным знаком войны послужили кровь и пожары, как и во всех войнах, во все времена. Поверженных забыли, уцелевшие бежали, и остался один лишь человек во всем Шалеме, не праздновавший, но и не умерщвленный. Он сидел один посреди вымощенной площади, поджав ноги под себя, его тело мертвым грузом давило к земле, вместе с головою, так и не упавшей, но склоненной к груди. По пояс голый, этот мужчина сидел без рубахи, весь залитый кровью, вряд ли бы его узнал кто-то, если б видел до этого. Одно лишь понять в нем было можно, он не искал сторон. Не искал, ибо не был убит, но и не поднят. Стало быть, это мог быть только лишь Ник, спасенный, вопреки и уже posteriori.

Шум празднества был завершен, и наступила та немая пора, когда чувства сошли, задохся кураж, а делать все еще что-то надо. Солдаты ждали царя, озираясь, глядели на то, что сотворили, и в толпе все же чувствовали победу, а не страх пережитого, который еще придет, но уже когда они будут одни. Они сидели и говорили о нелепых вещах, до тех пор? пока один не воспрянул, пожалуй, просто забывшись, и не начал поминать своих подвигов, случившихся как будто бы давно, но сегодня. Тогда снова оживились голоса, но уже совсем без шума. Неизвестно откуда напустилась черная туча залившая небосвод как чернилами, с первым же раскатом грома опустился дождь. Сначала он лил неимоверно сильно, словно старясь в один миг смыть всю пролитую кровь, но спустя уже пару минут стих, словно бросив начатое на пол дороги. Все там же сидел бедный Ник, словно вросший в гранитный камень, не шевелясь, и только слегка раскачивался, повинуясь незримым силам Ариэля. Открылись, наконец, врата цитадели, вышел таки царь. Подскочили солдаты, отпрянув от стен глиняных домов окружавших площадь. Царь проходил дальше, навстречу толпе, что встречала его. Его вид был задумчив, но притом очень горд, и хоть второе чувство он и старался показать как можно сильней, первое все же задавить ему так и не удалось. Под мелким дождем был слышен только его четкий, степенный шаг, и когда добрался царь до центра площади, тут ему и преградил путь избитый бродяга.

– Кто этот смертный? – спросил Давид у толпы.

– Он не из наших людей, – донеслось откуда-то, после длительной паузы.

– Так ты мой враг? – спросил Давид, уже обращаясь к самому Нику.

– Отрубить ему голову? – отозвался всадник, стоявший напротив, понимая, что тот царю уже не ответит.

Давид прошел мимо Ника, будто совсем уже отрешенный, но подал-таки знак всаднику. Всадник же поспешил выполнить веленый приказ. Лошадь его взметнулась на дыбы, ринулась вперед гонимая воином, но не успев проделать и десяти шагов упала словно подкошенная прямо перед Ником, и скрыла под собой всадника. Подойдя ближе, вся толпа замерла, будто пред божественным чудом. Из груди лошади торчало оперенье стрелы, и уж чудо действительно было, иначе, как лошадь не померла, достояла вплоть до тех самых пор.

– Человека унести в мои покои. Не убивать, – грозно приказал Давид.

Вы верите царям завоевателям, богам с титанической силой пожирающих скот, невидимыми легкими обоняющими посылы сжигаемого агнца. Так боитесь вы или верите? Страх становится религией на пороге смерти. Зиккурат веры вашей стоит на костях отступивших и рухнет на них под ногами неверных.

Небольшая выдержка из книги Ника, ни как не давала покоя Каину. Книга была столь огромна, что туда можно было вписать название всех существ обитавших когда либо на земле, с их подробным описанием, и тем не менее Каин прочел ее уже в четвертый раз. Вначале просто стараясь осилить текст, не погружаясь в смысл, затем разбирая отдельные главы, и наконец, до строки. Вот бы он пришел – думал все про себя мальчик. Будь он со мною, я понял бы все на земле, стал бы мудрее жрецов Египта. После он обвинял его вместе со своим отцом, что тоже покинул его. Злился на весь белый свет, на свой несовершенный ум, на проклятую книгу, сплошь задающую одни лишь загадки, в то время как от нее ждут ответа.

Каждый человек в душе верит, что ему есть предназначение, но не каждый может понять этот посыл. Так было вероятно всегда и с незапамятных времен человека гложет любопытство. Что если я более всего причастен к событию? Может оно изменит мой путь? Вполне может и без вопросов, но подсознательно каждый думает именно так. Иногда это вытекает в форме ненужных сплетен, но подчас и достигает самых глубинных вопросов веры. Как следствие можно начать верить из любопытства. Только понять это станет невозможным, тогда как событие последующее уже свершилось, и крепко засело в головах. Так можно поверить и в человека, объясняя после это привязанностью. Получается, раз так и от человека это зависеть не может, само его желание быть, закоренело, сидит с самого детства. Выбор же состоит впрочем, тоже не малый, пойти ведь можно куда угодно и иногда даже поверить. Каин поверил в не случайность встречи с совсем не тем, кого тогда ждал. Выбрав новый путь, он впился в него, словно иных ни когда и не было.

Злость мальчишки отступала. Не зыбкая надежда о новой встрече тешила его, не ящик Пандоры тогда принес ему Ник. То была истина, что будет ею всегда, пока ее говорит Каин. Каин понял это тогда, когда не стал больше ждать, сидя целыми часами у ворот Вавилона под раскаленным солнцем, не смея уйти до тех пор, пока их не закроют вовсе. Не стал только ждать, но всегда помнил о нем, зная, что при нем осталось куда большее – сама суть существования Ника.

По всему городу Шалем были раскиданы тела, гнет пролитой крови довлел на стены изувеченных, выживших и побежденных. Внутри же этих стен, будто скрываясь от взора их, а именно в здании Капитолия уже зарождался праздник. Будто была это какая-то партия шахматных ходов загнавших одну из сторон в угол. Все станет историей, и тогда будут шахматы, а пока все же есть один уцелевший из тех, кто знает, что все было иначе. Под купол царского зала и собственно к самому царю, упрямой тяжелой походкой шел Ник. Казалось вот уже почти умерший бродяга, спустя каких-то двенадцать часов, снова оказался пред лицом царской особы. Жутко хромавший, не понятно, на какую именно ногу, едва сумевший разлепить, кровью слепленные, опухшие веки, в одной лишь набедренной повязке до колен, Ник до дрожи напугал присутствующих, не столько своим видом, сколько возможностью появления. Давид, казалось, был последний, кто нашелся было что сказать, а потому стояла полнейшая тишина. Царь оглянулся кругом, растолкал свиту и подошел в упор.

– Кто-то, по-видимому, сжалился над тобой. Так помолись ему и ступай, – неровно проговорил Давид, в совершенно не свойственной ему манере.

– Нет, ты ошибаешься царь. Жалеть меня некому, как и тебя тоже. А молиться бы можно, не сейчас конечно, но вообще можно, – отозвался Ник, с трудом стоя на прямых ногах.

– Так ты получается, не во что не веришь … как зовут тебя? – спросил Давид.

– Ты все про богов мне говоришь, а я о другом пришел сказать… – отвечал было Ник, но остановился.

– Бродяга скрывает свое имя. От своего спасителя скрываешь? – разгневался Давид.

– Меня зовут Ник, можешь и ты так звать, но не называйся спасителем моим. Я просто не хотел умирать. Наверное, и ты не хочешь, потому и жив, – сказал спокойно Ник и подошел к окну. Зашевелились приближенные и стража Давида. Все они, почему-то почувствовали собственную беспомощность и в то же время спокойствие. За окном начинало светать, едва отчетливо проявлялись силуэты деревьев в саду подле цитадели.

– Тебя, верно, сильно измучили, раз ты осмелился высказать мне это. Что ж, сегодня я тебе это позволю, как ни как, ты не был слугой того народа что населял этот город, – царь отошел к противоположной стене, и уселся на небольшой табурет, остальные по прежнему стояли. Помещение было совсем голым, не считая только того самого стула. – Оставьте нас одних, – по-прежнему низко, но при том не громко продолжил Давид.

– Раз, по-твоему я несу околесицу, чего ж ты выгнал их, а не меня? – спросил Ник.

– В честь праздника, в городе моего народа, – пояснил Давид усмехаясь.

– Празднуйте, коль так, каждый день празднуйте, что живете на этой земле. Только пусть они перестанут восхвалять тебя, – с некоей просьбой промолвил Ник и повернулся от окна.

– И моей власти ты признать не хочешь? – с прежней насмешкой, но уже и с любопытством вопросил Давид.

– О, нет, у тебя есть власть, я знаю это, но она не столь велика как тебе кажется.

– Я единственный властитель своего народа и он предан мне. Какая еще тебе нужна власть?

– Мне право ни какой не нужно, за этим я здесь. Ты говоришь, как и тот, что был до тебя, перед самым приходом. Его судьба уж наверно тебе известна.

– Хочешь проклинать меня, так проклинай, но знай что в моих руках жизни. Твоя жизнь, – проревел царь.

...
5

Бесплатно

0 
(0 оценок)

Читать книгу: «О маленькой птице размерами с остров»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно