– Чемульпо – нейтральный порт, ваше высокопревосходительство.

– Не надо повторять мне мои же слова. К сожалению, японцы продемонстрировали нам, как они придерживаются международных норм.

– Это все так, но я не понимаю…

– Терпение, Оскар Викторович, терпение! И среди всех этих неприятностей единственный положительный момент, если не считать прибытия «Маньчжурии», это бой «Полтавы» с японским крейсером. Ах, если бы они его еще и потопили, то лучшего желать просто нельзя. Вступить в бой с превосходящими силами вероломного врага и отогнать, нанеся ему потери… Да-с! Но и так совсем неплохо.

– Но непростительное поведение великого князя…

– Ваше превосходительство, а была бы вся эта история, если бы не «непростительное поведение великого князя»? Мы-то с вами оба знаем, что нет!

– Тем не менее я настаиваю, чтобы в Петербург доложили о возмутительных поступках!

– Позволю спросить, обо всех возмутительных поступках, или о каких-то прикажете умолчать?

– Я не понимаю…

– Да что же здесь непонятного? Я спрашиваю, докладывать ли о том, как ваше превосходительство крыло по матери члена августейшей фамилии? Великий князь Михаил Николаевич, полагаю, узнает о сем происшествии с любопытством. С крайним любопытством, я бы сказал!

– Но что же делать?

– Делать надо было, когда «Полтава» в атаку на японца пошла. Поддержи вы ее тогда – сейчас бы героем были. Да-с! А что до молодого человека, то мы, очевидно, напрасно назначили его на броненосец. Таких даровитых офицеров надобно держать под присмотром, лучше всего в штабе.

– Увольте, ваше высокопревосходительство, он же башибузук какой-то! Да я его боюсь просто…

Алексеев с любопытством рассматривал разволновавшегося адмирала. «А мысль-то недурна», – подумал он, но вслух сказал другое:

– Ну, зачем же к вам? Назначим-ка его к Греве. Работы в порту много. Найдется, куда молодую энергию девать, а корабли маленькие, с ними много не напортачишь.

– Как будет угодно вашему высокопревосходительству!

Провожая взглядом фигуру выходящего адмирала, наместник в первый раз пожалел, что вместо беспокойного и инициативного Скрыдлова вытребовал в начальники эскадры послушного Старка. В мирное время он был, безусловно, удобен, но войны с таким пожалуй что и не выиграешь.

– Его императорское высочество великий князь Алексей Михайлович, – объявил заглянувший адъютант. – Прикажите принять?

– Принять? – переспросил Алексеев. – Пожалуй, нет. Скажите великому князю, что я теперь занят, и вручите предписание. Пусть послужит пока, а там поглядим, может, еще и на эскадру. Надо же кому-то этого пентюха в спину толкать!

* * *

Перевод на берег хоть был и неприятен, был все же воспринят Алешей стоически. Вполне понимая, что если в Петербург доложат обо всех обстоятельствах дела, его могут и отозвать, он и не подумал возражать. Напротив, немедленно направившись в порт, он доложился адмиралу и стал ожидать распоряжений.

Сказать, что адмирал Николай Романович Греве крайне удивился подобному назначению, значит ничего не сказать. Об эксцентричности великого князя, несмотря на краткость его пребывания в Порт-Артуре, стали ходить самые дикие слухи, и получить такого подчиненного было не самым приятным сюрпризом. Тем не менее он радушно принял молодого человека и старался быть любезным до приторности.

– Рад видеть в вашем лице, ваше императорское высочество, нового сотрудника и надеюсь на плодотворную совместную службу!

Алеша с готовностью выразил полное согласие с новым начальником, а Греве продолжал:

– Работы в порту крайне много, и весьма ответственной! Взять хотя бы разгрузку «Маньчжурии», так удачно прорвавшейся к нам. На ней множество ценнейших грузов, при том что документы оформлены донельзя небрежно! Нет, не пугайтесь, столь ответственной работой я вас не нагружу. Вы, Алексей Михайлович, имеете сегодня время для устройства личных дел, а завтра направитесь на суда, занимающиеся минными постановками. Командиры там опытные, дело свое хорошо знают, а вам полезно будет опыта набраться.

Немного подивившемуся расстановке адмиральских приоритетов великому князю ничего не оставалось, как откозырять и отправиться заниматься «личными делами». Расставание с «Полтавой» прошло на редкость душевно и волнующе. После боя с японскими крейсерами, за броненосцем закрепилась репутация «лихого корабля», и все от командира до последнего трюмного механика прекрасно знали, кому обязаны этой славой. К тому же вежливый и деликатный, но при этом хорошо знающий свое дело Алеша пришелся по сердцу сослуживцам. Господа офицеры вышли провожать его в полном составе и преподнесли на память фотографию броненосца в красивой рамке, изготовленной местным умельцем. Матросы-артиллеристы, в свою очередь, подарили недолго покомандовавшему ими лейтенанту икону с изображением покровителя моряков Николы Мокрого. Растрогавшийся великий князь тепло попрощался со всеми и в сопровождении верного Архипыча отправился на берег.

Дома его ожидал еще один сюрприз: наконец-таки прибыл столь задержавшийся вагон-салон с остальной прислугой и личными вещами. Впрочем, великий князь не пожелал покидать понравившуюся ему квартиру и остался жить в доме, снятом для него Прохором. Тем более что после приезда остальных слуг комфорт в нем только увеличился. На слугах стоит остановиться подробнее. С Прохором и Архипычем мы уже знакомы, а кроме них в штате были еще повар Федор Михайлович, лакей Семен и двенадцатилетний сын повара, ранее бывший на побегушках, а ныне исправляющий должность кофишенка, Ванька. Надо сказать, что необходимыми для столь ответственной должности знаниями и умениями мальчишка не обладал. Однако оставшегося после смерти матери сорванца девать было некуда, и сердобольный великий князь принял его на службу, повелев учить.

Впервые за долгое время ужин Алексея Михайловича проходил в строгом соответствии с этикетом. Сам великий князь сидел за столом, и Прохор ему прислуживал, Федор Михайлович приносил уже приготовленные блюда из кухни, а Ванька был на подхвате. Кейко была тут же и ждала, когда господин насытится и ему можно будет подавать чай. Кофишенк поначалу ревниво воспринял подобную смену вкусов хозяином, но получив подзатыльник от отца, возмущаться более не стал.

– Как тебе живется, Кейко, тебя не обижают? – спросил у девушки Алеша.

Ответом ему были почтительный поклон и милая улыбка восточной красавицы.

– Чего изволите? – переспросил не расслышавший господина Прохор.

– Да вот, спрашиваю у нашей хозяйки, не обижаете ли вы ее.

– Что вы, Алексей Михайлович, как можно-с! – сделал строгие глаза камер-лакей, про себя подумавший: «Обидишь ее, как же!»

– Ну, вот и славно, – благодушно отвечал великий князь, – а что в городе, все спокойно?

– Да как же спокойно, ваше императорское… поначалу просто Содом и Гоморра творились. Люди перепугались, бегали как ошпаренные, потом как японцы стали с пушек бомбы кидать, попрятались, конечно…

– Что, и сюда снаряды долетали?

– Так только сюда и долетали, в Новый город, сказывают, ни одна бомба не прилетела, все сюда. Купцу здешнему Тифонтаю, прямо в сад угодила, да одну фанзу под Перепелиной горой разбило, вместе с китайцами, там жительствующими. Ужас просто!

– А потом?

– А что потом? Китайцы, у кого деньги есть, кинулись в порт да давай на суда грузиться, чтобы, значит, бежать отсюдова. Ну, а наш брат – россияне, те поначалу тоже пужались, а потом по винным лавкам кинулись. Сами, поди, знаете наш обычай, хоть с горя, хоть с радости, а надо выпить!

– Что-то я пьяных не видал.

– Так то поначалу, а потом армейские патрули выставили, так попрятались. Ну, а те, что не успели, стало быть, уже в участках. Так что теперь все спокойно и хорошо…

– Ну, раз все хорошо, так давайте ложиться спать. Мне завтра на службу рано.

– Как вам будет угодно-с.

Так уж заведено во дворцах, что слуги могут поесть, лишь когда угомонятся их хозяева. Где бы ни жил до сих пор наш великий князь, правило это неукоснительно соблюдалось, поскольку и Прохор и Архипыч полагали его правильным, а потому бдительно следили за выполнением. Поскольку сам Алеша был в пище весьма умерен, а наготовил Федор Михайлович от души, то стол ломился от яств. Когда все уже собрались, а повар взялся за графинчик с водкой, старый матрос решительно сказал:

– Надо бы Кейку кликнуть, а то не по-христиански.

– Вот еще, – немедленно в пику ему отозвался Прохор, – она же язычница!

– Язычница не язычница, а его высочеству вместе с нами служит, значит наша. Эй, Ваньша, ну-ка метнись за девкой!

Кофишенк не понаслышке знавший, что Архипыч возражений не терпит и скор на расправу, тут же, не чинясь, кинулся исполнять распоряжение и вскоре привел семенящую девушку. Та сразу поняла, что от нее хотят, и, поблагодарив поклоном, тут же присела с краешку.

– Ну, теперь можно, – удовлетворился старый матрос и, подняв стопку, с чувством произнес: – Давайте выпьем за то, что все пока благополучно. Все добрались, все живы-здоровы, и за то, чтобы и дальше так было!

Все присутствующие, кроме Ваньки и девушки, чинно выпили и взялись за еду. Некоторое время ели молча, но когда первый голод утих, Прохор, довольно улыбаясь, проговорил, обращаясь к повару:

– Эх, где только столоваться не приходилось, а лучше тебя, Федор, никто не готовит!

– Это верно, – поддержал его Архипыч, – Федька свое дело знает! Одначе надобно это дело попридержать. Я говорю, роскошествовать поменее!

– Чего это, – отозвался с набитым ртом лакей, – али тебе больше всех хозяйское добро жалко? Я чаю, не обеднеют!

– Дурак ты, Семка! – не раздумывая, отвечал ему старик. – Жизни не нюхал, а туда же! Оно, конечно, на харче великих князей не разоришь, а только понимать надобно, что вокруг война и Артур, стало быть, уже на осадном положении! А ну как осада и впрямь начнется?

– И чего? Ну, чуть дороже будет, делов-то!

– Сказано дурак! Это хорошо, если чуть дороже, а ежели совсем ничего, ни за какие деньги не будет?

– Это как?

– А вот так! Хлебнешь тогда с шила патоки, так увидишь.

– А ведь Архипыч дело говорит, – поддержал старика обычно не встревающий в разговоры повар. – Запас-то у нас и впрямь не велик.

– И что же делать будем? – осознал проблему Прохор.

– Ну, как чего, перво-наперво прикупим какой ни есть провизии, что храниться может. Консервов там всяких, круп, сала… за деньгами-то ты у нас следишь, вот и расстарайся.

– Свинью надо купить, – задумчиво произнес Федор Михайлович, глядя на своих собеседников.

– Какую еще свинью?

– Пожирнее, чтобы засолить можно было. Если и впрямь прижмет, то и солонина за венскую ветчину пойдет.

– Ну, уж нет, – возразил с брезгливой физиономией лакей, – я в мясники не нанимался!

– А тебя никто и не заставляет, – усмехнулся Архипыч, – раз город на осадном положении, то скоро всем статским лбы забреют. Возраст у тебя подходящий, пойдешь в армию, а там тебя ротный командир накормит.

– Это как же, – чуть не поперхнулся Семен, – нет такого закона, чтобы людей хватать, да на службу! Нешто Алексей Михалыч не заступятся?

– Может, и заступится, – не стал разубеждать лакея старый матрос, – а может, иконой благословит заместо матушки с батюшкой, дескать, послужи царю и отечеству. Ему вон и икону подарили давеча.

– Вот злой ты человек, Архипыч! – разразился бранью лакей. – Злой да завистливый, сам всю жизнь положил на военной службе, и других туда загнать хочешь!

– Цыть, тля худая! – сдвинул брови старик, но разволновавшийся Семен его уже не слушал, а, вскочив, выбежал из людской.

– А сейчас-то покушать можно? – жалобно спросил недоуменно глядевший на перепалку кофишенк.

– Кушай, Ваньша, кушай, покуда есть что, наедай шею, как у быка… хвост! – усмехнувшись, разрешил ему старый матрос и обернулся к Кейко: – И ты, девонька, ешь, не стесняйся. Вон какая худая, сразу видать, отчего не замужем. Ты на нас не смотри, это мы еще не бранимся, это мы так – ласково.

Китаянка, разумеется, ничего не поняла из разговоров русских слуг, и лишь застенчиво улыбалась, когда к ней обращались.

Утром великий князь, наскоро позавтракав, отправился на службу в самом радужном расположении чувств, но едва переступил порог, на него обрушились плохие известия. Во-первых, были получены, наконец, новости о блокированных в Чемульпо русских судах. По словам зашедшего в Порт-Артур капитана английского парохода, японская эскадра вызвала их на бой, который завершился полной победой Страны восходящего солнца. «Варяг» был потоплен, а «Кореец» взорвался от попадания в артиллерийский погреб. Большинство русских моряков погибло. Впоследствии, правда, оказалось, что информация англичанина была не слишком точной, но тогда произвела гнетущее впечатление. Алеша тоже очень расстроился от полученных известий. Гибель сразу двух кораблей была сама по себе большим несчастием, но к тому же великий князь хорошо знал командира «Варяга», Всеволода Федоровича Руднева. Сойдясь на почве любви к маркам, они долго состояли в переписке, и Алеша надеялся, прибыв на Дальний Восток, возобновить знакомство и даже, может быть, чем черт не шутит, выменять у Руднева вожделенного «Голубого Маврикия».

К сожалению, это тяжелое известие было не единственным. Казалось, злой рок продолжает преследовать русскую эскадру. Отправленный на постановку мин к Талиенвану минный транспорт «Енисей» подорвался на собственной мине и вскоре затонул. Как это могло случиться, было решительно непонятно, поскольку его командир капитан второго ранга Степанов был одним из опытнейших минеров нашего флота. К тому же с берега сообщили, что слышали ожесточенную перестрелку, и предположили, что на «Енисей» напали японцы. Адмирал Старк немедленно послал туда крейсер «Боярин» и четыре миноносца, но никаких известий пока не было.

Все минные постановки были немедленно прекращены, а проводившие их суда вернулись в порт. Заняться великому князю было решительно нечем, он, крайне переживая, что не смог отправиться в спасательную экспедицию на «Боярине», с тревогой ожидал новостей. Увы, беда не приходит одна, и к вечеру сообщили, что посланный на помощь крейсер также подорвался на своем же минном заграждении. Кроме того, пришли подробности о катастрофе на «Енисее». После того как случился взрыв, его командир Степанов отдал приказ экипажу спасаться, сам лично проследил, чтобы все заняли места в шлюпках, после чего остался на тонущем корабле. Его пытались увести с судна силой, но он вынул револьвер и приказал оставить его в покое. На «Боярине» картина была несколько иной. После подрыва, от которого погибло более десяти человек, крейсер погрузился по самые иллюминаторы. Попытка подвести пластырь ни к чему не привела, и командовавший кораблем Сарычев приказал команде эвакуироваться. Экипаж оставил судно в полном порядке, последним с него сошел сам командир. Эта история вызвала известный резонанс в офицерской среде. По крайней мере, в управлении порта все только и обсуждали поступки Степанова и Сарычева, до хрипоты споря, кто поступил более правильно. В большинстве все сходились, что Сарычев абсолютно прав, что не стал жертвовать собой вместе с погибающим кораблем. И, разумеется, никто и не подумал упрекнуть в трусости получившего Георгиевский крест за Таку командира «Боярина».

– А что вы думаете, Алексей Михайлович? – обратился к великому князю кто-то из спорщиков.

– Трудно сказать, господа, – замялся тот в ответ, – все обстоятельства дела еще неизвестны, но в любом случае я полагаю, что для русского офицера более прилична смерть в бою, нежели от собственной руки. Кстати, а вы не знаете, скоро ли затонул «Боярин»?

– Очевидно, в самом скором времени, – отозвался спрашивавший, – взрыв мины – это не шутка.

Увы, на следующий день пришло известие, что спорщики и сам капитан второго ранга Сарычев ошиблись. Подорванный крейсер и не думал тонуть. Как доложили наблюдавшие его с берега, «Боярина» носило течением по всей бухте, но пока он оставался на плаву и погружаться в пучину вод не собирался. Оставшийся на ночь в управлении и потому получивший это известие первым Алеша кинулся к Греве, требуя немедленно организовать спасательную экспедицию. Адмирал с минуту поразмыслил и, велев подать себе экипаж, отправился к наместнику согласовать действия. Определенный резон в данном поступке был. Имеющимися у начальника порта средствами вполне можно было спасти крейсер, но только при отсутствии противодействия японцев. Если рядом окажется даже занюханный миноносец или канонерка, то отбиться им будет весьма проблематично. Дать прикрытие спасателям мог только Старк, а поскольку он без совета с Алексеевым ничего не предпринимал, то вполне логично было первым отправиться к нему. Увы, даже такой хитрый маневр не привел к ускорению дела. Просовещавшись целый день, адмиралы лишь к вечеру постановили наутро направить на поиски и спасение «Боярина» миноносцы «Выносливый» и «Грозовой». Принятое решение привело великого князя в отчаяние. Зимой совсем не редки были ветра, которые вполне могли увлечь незнамо куда многострадальный крейсер. Нельзя было терять ни секунды, но, к сожалению, сделать ничего было нельзя. В черной меланхолии вышел Алеша из здания Управления и направился к пристани. Там постоянно шла какая-нибудь суета, и он надеялся хоть немного развеяться.

– Лейтенант, у вас такой вид, будто вы бабушку похоронили! – вывел его из прострации чей-то громкий голос.

Обернувшись, великий князь с изумлением увидел гору, одетую в форму офицера флота. Если бы он послужил в Порт-Артуре немного долее, то непременно узнал своего собеседника, но пока лишь смотрел на того с видом крайнего удивления.

– Лейтенант Балк Второй, Сергей Захарович, – между тем представился ему великан, – а вы, я полагаю, великий князь Алексей Михайлович?

– Точно так, – изумленно отвечал ему Алеша, – я, кажется, что-то слышал о вас…

– Если что-то хорошее, то врут, – улыбнулся в бороду Балк, – а вот если что дурное, то чистая правда!

– Забавно.

– Ничего забавного, Алексей Михайлович, ну если не считать того, что вы лишили меня репутации.

– Каким образом? – удивлению великого князя не было предела.

– Очень просто, ваше императорское высочество, – невозмутимо отвечал тот, – раньше я был главным возмутителем спокойствия на эскадре, отчего, собственно, меня и сослали на буксир, а теперь им стали – вы! И боюсь, я никогда не смогу превзойти вас, поскольку не имею обыкновения пугать начальство браунингом.

Заявив это, огромный лейтенант отрывисто захохотал. Алеша, сперва решивший, что говорит с сумасшедшим, вскоре переменил мнение и присоединился, поскольку смех его был уж очень заразителен. Надобно сказать, что говоря о своей репутации, лейтенант Балк нисколько не погрешил против истины. Не то что на эскадре, а во всем русском флоте вряд ли был более недисциплинированный, но вместе с тем и лихой офицер. Немало помучившееся с ним начальство сочло за благо отправить его командовать портовым буксиром и совершенно неожиданно не прогадало. «Силач» – так называлось суденышко, куда сослали опального офицера – приобрел знающего и лихого командира, умеющего творить чудеса. Какой бы шторм ни бушевал в море, какой бы ветер ни валял утлый буксир, не было еще случая, чтобы он не смог выполнить свою работу. В любое время дня и ночи таскавший по акватории порта огромные корабли и маленькие шаланды портовый буксир был настоящим тружеником, и таким же тружеником был его командир.

– Так что у вас приключилось? – снова повторил он вопрос.

– У меня ничего, а вот флот наш скоро потеряет крейсер, – сумрачно проговорил Алеша.

– Вы про «Боярина»? – помрачнел Балк. – Как же, слышал… Сарычев сволочь, бросил корабль!

– Но говорят, что он… – неуверенно протянул великий князь.

– Георгиевский кавалер? – закончил за него великан. – Должен вас разочаровать, среди кавалеров тоже случаются сволочи!

– Но что же делать, барометр падает, и бог знает, что может произойти завтра!

Балк на секунду задумался, а потом улыбнулся так, что всякому хоть немного знавшему его стало бы страшно.

– А вы знаете, Алексей Михайлович, кажется, я знаю, что делать… Скажите, браунинг у вас с собой?