Лес

Ветки, руки, тяжёлое дыхание, пронзительный крик лесной птицы – всё перемешалось в хаосе неосознанных чувств и полного отсутствия желаний. Мозг самоустранился, передав тело рефлексам, – убогая имитация жизни.

Иван с трудом продирался через густые заросли, снимая паутину с небритого лица, отплёвывался, спотыкался, но упрямо шагал вперёд. Очередной день медленно катил небесный шарик по небосклону, приближая лето к естественному концу; деревья прощались со своими товарищами, заботливо укрывая заснувшие корни умершей листвой.

Иван споткнулся и, даже не попытавшись удержаться, грузно упал на землю, как будто каждая клеточка его организма отказалась работать без команды сверху. Прямо перед его глазами, подбоченясь, упершись ногой в землю, словно купец на ярмарке, стоял величественный Белый гриб. Огромный слизень не обратил никакого внимания на случившееся и спокойно поедал шляпку царя грибов. Иван легонько подул на обжору, но это не возымело никакого эффекта. Дотронулся пальцем. Слизень задумчиво пошевелил усиками и втянул их в себя, но лишь для того, чтобы через мгновение забыть о произошедшем («А? Что? Что-то случилось?») и вытащить из упругого тела свои длинные антенны, дабы ничего не мешало трапезничать.

И правда, ничего не случилось. Всё оставалось точно таким же, как если бы Ивана здесь не было вовсе. Облака всё так же плыли по небу, повинуясь направлению ветра, деревья роняли листья, подчиняясь ежегодному ритуалу жизни и смерти.

– Но я-то здесь! – огрызнулся Иван своим мыслям и зло посмотрел на равнодушного слизня. – Сам пожрал, оставь другому!

Одним щелчком Иван сбил брюхоногого моллюска с гриба, положил добычу в пакет и продолжил путь. Шаг, два, три… пять – ни мыслей, ни вопросов – ничего. Монотонное движение прекратилось, когда палка глухо ударила по твёрдому предмету. Иван встал на колени и начал рыть. «Зачем? Почему? Для чего?» – таких вопросов не возникало, как и никаких других – он просто рыл. Листва и сучья сменились прелой землёй, и вскоре огромный рог лося уже лежал на поваленном дереве. Иван бережно очистил добычу от грязи, привязал к рюкзаку и, забросив его за плечи, продолжил движение.

Сумерки в лесу наступают мгновенно. Только что был день, и вот ты, в поисках лучшего пути, с огромным трудом всматриваешься в неясные очертания изменившегося ландшафта. Выбравшись на небольшую полянку, Иван сбросил рюкзак на землю, сел, прислонившись спиной к дереву, тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Тут же по ним полохнуло огненными разрядами. Слепящие вспышки неотвратимо сменялись тьмой. Солнечным лучам едва удавалось выхватить расплывчатое детское лицо, как оно снова скрывалось во мраке… Ещё и ещё, всё ближе и ближе. Вскоре солнцу ничего не мешало светить, тьма рассеялась, и звонкий смех наполнил окружающий мир буйством неудержимого веселья. Петина куртка мелькнула за могучими стволами деревьев: «Не догонишь, не догонишь…» – отец во всю прыть мчался за ускользающим в подлеске сыном.

Иван резко открыл глаза, и сумрачный лес поздоровался с ним спокойными звуками вечерней природы.

Рядом куковала неутомимая кукушка: девять, десять… пятнадцать… двадцать.

– Врёшь ты всё, дура! – Иван вздрогнул от собственного голоса, до того неестественным и незнакомым он показался, достал блокнот, и тот послушно открылся в том месте, где лежал карандаш. Проведя пятую черту, Иван аккуратно завернул его в целлофан, сделал несколько больших глотков из пластиковой бутылки и поднялся на ноги. – Ну, что ж, пора разбивать лагерь.

Початая бутылка водки первой оказалась на развёрнутом полотенце. Топорик, спички, вода и прочие походные мелочи последовали за ней следом. Иван долго вертел в руках банку рыбных консервов, дотошно изучал её этикетку, протирал крышку, наконец, облизнул покоробленные губы и решительно отложил её в сторону. Быстро темнело, а костром ещё и не пахло. Вскоре в этом нетронутом месте появилось очертание чего-то нового: полусгнившие куски ствола, сложенные колодцем, окружали корьё и сухие ветки, а наверху, словно голова медузы Горгоны, красовалась большая коряга с торчащими во все стороны корнями-змеями – очаг был готов.

Неровная струйка дыма робко дрогнула и, окрепнув, потянулась вверх, настраиваясь на рождение новой жизни. Вскоре огонь уже праздновал своё появление, лихо отплясывал, выбрасывая в темноту горячие, сверкающие и полные надежд искры.

– Сейчас, сейчас! – Иван открыл бутылку и посмотрел вверх, кивнул головой, приветствуя невидимого собутыльника. – Будем… За Нашу победу!

Глотнув из горлышка, он насадил грибы на свежесрезанные ветки кустарника, закрепил их над огнём, снова присосался к бутылке и уткнулся взглядом в танцующие языки яркого пламени.

– Вот так и мы, огонёк, танцуем, пока силы есть, а когда одни угли на душе, особо не попляшешь, – Иван тяжело поднялся на ноги, – ничего, я тебе помогу, ты-то ещё точно потанцуешь.

Человек шагнул в темноту и вскоре вернулся с охапкой толстых сухих веток. Обрадованный огонь затрещал свежей закуской и выбросил сноп искр прямиком к проснувшимся звёздам. Иван запрокинул голову и припал губами к горлышку опустевшей бутылки. Он подождал, когда последняя капелька, доверившись судьбе, навсегда оторвётся от своего временного убежища, чтобы в приступе безумной радости соединиться с его бурлящей кровью, и пододвинул отгоревшую ветку огню:

– Кушай!

…В немигающих глазах мелькали красные мотыльки, прыгали, скакали, бесновались. Иван всё дальше продвигал горящую ветку, ещё дальше и ещё, пока не «ойкнул» от нестерпимого жара. Рядом появились две тонкие веточки. Они легонько играли с огнём, касались его языков, дразнили, благодарно принимая пламя своими острыми кончиками. Иван медленно провёл по ним взглядом до маленьких кулачков, крепко сжимающих ветки, потом показались синие рукава детской ветровки…

– Папа, смотри, у меня светлячки пляшут! – Петя пошевелил обугленными веточками.

– Что? – Иван зачарованно смотрел на маленькие огоньки.

– Светлячки! Светлячки! Светлячки! У меня живые свет-ля-чки! – Петя подпрыгнул и пустился в пляс вокруг костра, заставляя мерцать в темноте концы обгоревших веток. – Смотри, цифра восемь! Ля – ля – ля! Цифра восемь у меня!

Иван резво вскочил на ноги, выхватил горящую ветку и, со свистом рассекая воздух, замахал ей в разные стороны, вычерчивая звёзды, круги, треугольники:

– Ну, а вот так ты умеешь? Ха-ха-ха! – Иван, как одержимый, бегал босиком вокруг костра, – а у меня в руке светляк! Огромный огненный светляк! – наступал на красные угли, но не чувствовал боли, продолжая свой безумный пляс, – и он не Гитлер, не Поляк! Огромный розовый светляк!

Вдруг Иван остановился и растерянно огляделся по сторонам:

– Петя, ты где? Пописать, что ли, пошёл? Не уходи далеко, ладно? А то волчары поганые сожрут, на хрен, и косточек не оставят!

Тревожная тишина ответила Ивану глухим звоном, но он не успел испугаться, дрожащий свет костра высветил очертание свёрнутого калачиком сына. Он лежал на расстеленном полотенце, рядом с берёзкой:

– Фу-ты, напугал почти! Спать завалился, а мне не сказал!

Улыбаясь счастливой улыбкой, опьяневший Иван лёг рядышком, бережно укрыл рюкзак полотенцем, обнял его и тихонько запел колыбельную:

– Спатеньки-дратеньки, кое-где лохматеньки, наш Петруша будет спать, будет глазки закрывать, …а потом их открывать, а сейчас пора поспать.

Иван провалился в черноту. Тени от костра причудливо ломались, попадая на окружающие предметы, изгибались и пропадали, но он не видел этого, он был уже далеко. Неспешное бормотание костра, его живое тепло, перенесли Ивана в сон, в воспоминание, а может быть, в другую реальность, где такой же ночью, у огня, сидели отец с сыном и неотрывно глядели на игру света и тени.

– Туристы, день закончился, пора спать! – женский голос из палатки пролетел над головами, никак не потревожив их единения с природой.

Тишина. Лишь разговор пламени с потрескивающими дровами нарушают её Величие: «Ч-К, Т-К, ШИ-И, КРТ, ПП-П, Щ…»

– Мальчики, не слышите? Быстренько спать! – голос прозвучал настойчивее.

Иван:

– Ладно, пойдём, сынок, мама зовёт.

Петя:

– Не хочу.

– А надо.

– Не могу.

– Почему? – Иван положил руку на плечи сына.

Петя набрал полные лёгкие воздуха и шумно выдохнул:

– Здесь красиво.

Иван:

– Точно. И мне всегда трудно от костра оторваться… Отгадай, почему?

Петя задумчиво шевелил палкой в углях:

– Потому что он живой.

Иван:

– На сколько живой?

– На много живой. Живее не бывает…

Иван бросил ветку в огонь:

– Обоснуй, почему ты так думаешь?

– Я знаю это и всё! – Петя ударил палкой по углям, и красно-оранжевые брызги, шумя и озорничая, разлетелись в стороны. – Папа, ты сам не видишь, что ли? Ну, он шевелится. Он тёплый. Он ест палки – значит ЖИВОЙ!

– А сейчас он и тебя сожрёт, – Иван схватил сына в охапку, – поехали спать!

Петя попытался освободиться от отцовских объятий:

– Папа, не-ет!

Иван быстро сдался и усадил сына на место:

– Ну, ладно, сидим пять минут и уходим.

Отец и сын молча глядели на жародышащие, переливающиеся красно-чёрными оттенками, будто бы шевелящиеся угли.

– Петя, смотри, какая красота, – Иван пошевелил их толстой сухой палкой, – я в детстве представлял, что это драгоценные камни, и если их быстро залить водой, то они превратятся в настоящее сокровище.

Петя с интересом посмотрел на отца:

– А ты пробовал?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что ОН живой. Я не хотел ЕГО убивать! – Иван ловко подхватил сына под колени правой рукой, левой за спину.

Петя привычно обнял отца за шею:

– Ну, поехали!

– Поехали! – лёгким аллюром, по лошадиному цокая, Иван унёс сына в палатку.

– Ну, наконец-то, гулёны! – мама приняла, раздела и уложила Петрушу в спальный мешок.

– Не хочу спать, – Петя еле ворочал непослушным языком.

– Потрудился ты сегодня хорошо, нужно и отдохнуть, – мама повернула сына на бок.

Петя:

– Нет.

– Да, – мама укрыла сверху одеялом.

– Не хо… – Петя заснул на полуслове.

Света гладила волосы крепко спящего сына:

– Вань, а ты-то куда