После того как я самовольно вернулся в школу, убежав из подпасков, отец стал требовательнее относиться к моему учению, ежедневно проверял отметки и домашние задания. И случалось, он сердито говорил:
– Перепишешь упражнение – небрежно сделал.
Иногда приходилось переписывать по два-три раза.
В четвертой группе я получил за полугодие «отлично» по всем предметам.
В первый день каникул, вернувшись из школы домой, я увидел на столе разноцветные открытки. Кинулся их рассматривать.
– Это откуда, тату, кому?
– Тебе за успехи. Перерисовывай. Я тебе и красок купил. Малышок обещал, когда кончит срочную работу, поучить тебя. Ну-ка, попробуй!
– Та попеть дай ему! – перебивает мать.
Я наскоро ем и сажусь за рисование.
– Мать, иди-ка посмотри, как у него лошадь получилась, – говорит отец.
Он доволен. Доволен и я.
Отец любит природу, знает повадки зверей и птиц, по своим приметам угадывает погоду. Он складывает стихи и по вечерам подолгу слушает пение дивчат, собирающихся на улице. Ему нравится, что я могу рисовать все, с чем он так свыкся: хату и поле, рощу и стадо.
Моими рисунками он простодушно гордится, хотя и не подает виду. Собираясь в гости в соседнюю деревню, отец говорит словно между прочим:
– А где, сынок, твои картинки, что вчера сделал? Дай-ка сюда.
И несет их в подарок.
– Кончишь школу, пойдешь учиться рисовать, – часто повторяет он.
И я привыкаю к мысли, что быть мне художником.
Я подолгу смотрел на картины Малышка, украшавшие клуб. Удивлялся: вблизи мазня, а отойдешь подальше – все оживает.
Художник Малышок был немолод, сутуловат и всегда замазан красками. Когда он работал в клубе, нас туда не пускали. Говорили, что он чудаковат: не любит, чтобы смотрели, как рисует.
Его картины я отлично помню. Может быть, они и не были так хороши, как мне тогда казалось, но я ими восхищался. Особенно мне нравились пейзажи – виды окрестностей нашего села. Я их подолгу рассматривал. И мне очень хотелось научиться рисовать маслом.
Я говорил отцу:
– Ты ведь обещал, тату, что Малышок меня поучит.
– Он скажет, когда можно будет. Хворает сейчас. Сходи, сам узнай…
Но я так и не отважился пойти к нему: он внушал мне какую-то робость. Эту робость я испытывал и при встречах с другим мастером, только по рыболовной части, – стариком по прозвищу Каплун. Он жил все лето в сарайчике на берегу озера Вспольного. У него были свои лодка и сети. К нему из Шостки часто приезжали охотники и рыболовы. Он не любил рыбачить, когда на него смотрели, и шугал ребят. Мы всегда обходили «Каплунов бережок» – место, где обычно сидел старый рыбак.
Малышок умер, когда я перешел в пятую группу. Так и не удалось мне поучиться у него. Долго вспоминал я художника-самоучку.
Рисование выработало у меня глазомер, зрительную память, наблюдательность. И эти качества пригодились мне, когда я стал летчиком.
Группа у нас была дисциплинированная и дружная. Мы вместе и работали и учили уроки. Ссорились редко. Но был у нас один озорной хлопец – Сергей. Я его невзлюбил за то, что он поддразнивал, обижал горбунка Ивася, доводил до слез. Мне это не нравилось. Частенько у нас с Сергеем дело чуть до драки не доходило. Драться, конечно, мне случалось, и нередко, но где-нибудь на улице, а не в школе. Но однажды я изменил этому правилу.
Я сидел уже за партой, а учительницы еще не было в классе. Вошел Ивась. Он, видно, был нездоров и еле перемогался. Сел на свое место. А Сергей подскочил к нему и ни с того ни с сего ударил по уху. Ивась жалобно закричал, схватился за голову и упал на парту. Тут я не стерпел, у меня даже потемнело в глазах от злости. Бросился на Сергея, мы сцепились в клубок и стали кататься по полу у самого стола учительницы. Я хотя и был поменьше ростом, но оказался сильнее. Только я собрался сесть на Сергея верхом, как вдруг дверь открылась и вошла Нина Васильевна. Мы вскочили. Стою ни жив ни мертв. Стыдно мне, что в классе подрался.
– Он не хотел, Нина Васильевна! Он за Ивася вступился! – закричали ребята.
Нина Васильевна строго велела всем сесть по местам, а после урока она поговорила по душам с нами о дружбе и долге пионера.
Этот случай надолго остался в моей памяти.
В следующую субботу Нина Васильевна собрала нас и сказала:
– Ребята, у нас в классе есть отстающие. Вот, например, Гриша Вареник не в ладах с арифметикой. Кто ему поможет?
Василь, я и еще несколько ребят – все мы учились неплохо – подняли руки.
Учительница посмотрела на меня:
– Вот, Ваня, ты с ним и займись. А вы, ребята, подтяните отстающих по другим предметам.
После уроков мы стали оставаться в школе. Мой «ученик» оказался непоседой. Бывало только начнем заниматься, а он, глядя в окно на волейболистов, заявляет:
– Ну, давай кончать. Я все уже понял.
Но я был упрям: сам не вставал из-за парты и его не пускал, пока не убеждался, что он действительно понял.
Занимаясь с ним, я закреплял и свои знания. Видел, что Гриша тоже постепенно начинает любить арифметику: не уйдет, пока не сделает все уроки. Мне так нравилось заниматься с отстающими, что я подумывал – не стать ли учителем? Но все же больше всего мечтал стать военным.
Пристрастие ко всему военному – очевидно, тут было и влияние рассказов дяди Сергея – особенно выросло у меня после того, как вернулся из армии, с Кушки, мой старший брат Яков. Он возмужал, стал держаться уверенно, свободно.
Первые дни я от него не отходил – куда он, туда и я. Из школы спешил домой: все боялся пропустить рассказы Якова о пограничной службе, о борьбе с бандитами – нарушителями границы. Мне очень хотелось надеть его форму – френч и сапоги. Но я был мал и, когда пробовал примерить, «тонул» в его обмундировании.
В тот год широко разлились по лугам Десна и Ивотка. Вышло из берегов Вспольное. Целое море подступило к нашей деревне.
Вода с поймы спадала медленно. Островками выступали бугры, и на них буйно росли щавель и дикий лук.
Утром мы с Андрейкой, соседским мальчиком, захватив большие холщовые сумки, отправились за щавелем к Вспольному. Бродим по лугу – и все нам щавель не нравится. Рассказывали, что у самой Десны на островках он уж очень хорош и сочен. Вдруг видим – несколько ребят волокут по берегу лодку и спускают ее на воду. Мы начали кричать, чтобы они нас подождали. Но ребята поплыли одни. Смотрю: на отмели валяется затопленный челночок, в песок зарылся – видно, его прибило.
Мы живо вытянули лодку на берег, перевернули ее, чтобы воду вылить. Глядим, а лодка худая. Решили ее починить.
У меня в карманах всегда было много всякой всячины – пуговиц, фантиков, гвоздей. А когда я отправлялся на озеро, то брал с собой и паклю. Случалось, найдешь старую лодку, законопатишь щели паклей и наплаваешься вволю, пока лодку доверху не зальет вода. И на этот раз я наполнил карманы паклей. Мы с Андрейкой быстро законопатили наш челн.
Вёсел у нас, конечно, не было. Мы отыскали на берегу дрючки покрепче, спустили лодку на воду, оттолкнулись и стали дрючками грести. Чуть отплыли – лодка дала течь. Гребу один, а мой приятель солдатским котелком черпает воду со дна. Подплываем к лодке. Там Василь – крепкий, сильный паренек, Проня – моя одноклассница и еще несколько ребят.
Они над нашим челноком потешаются:
– Глядите-ка, кто за капитана, дрючками как подгребает!
Мы отшучиваемся, плывем по раздолью и поем песни, словно наша лодка без изъяна.
Вот и островок. Подплыли, выскочили на берег. Далеко раскинулась водная гладь, не окинешь глазом. На островке зелено, привольно. Мы бросились наперегонки рвать щавель.
Набегались досыта, набрали по целой сумке щавеля – запасов на целую неделю хватило бы. Не заметили, как поднялся ветер, вода разбушевалась, появились барашки.
Мы побежали к лодке. Смотрим – наш с Андрейкой челн до краев полон. Видно, надо всем в одну лодку грузиться.
Побросали в лодку сумки, кое-как разместились и поплыли. Лодка глубоко сидит в воде – борта выходят всего лишь на пол-ладони. Стало страшновато.
Плывем медленно. Лодку швыряет из стороны в сторону. Того и гляди, перевернемся.
Черная туча скрыла солнце. Ветер так и рвет. Дрожим от страха и холода.
Порыв ветра – и лодка чуть не зачерпнула. Второй вал покрыл нас с головой. Лодка опрокинулась. Но у нас под ногами оказалась земля. Выбрались из-под лодки, ухватились за борта. Василю, самому высокому, вода по грудь, а нам всем – по шейку.
Мы начали изо всей силы кричать:
– Рятуйте, рятуйте!
Волны и ветер с ног валят. Барахтаемся в воде, как щенята.
Василь и я стараемся удержать лодку. Ее тянет и сносит течением. Уговариваем остальных:
– Держите челн, не толкайтесь, а то нас сдует!
Волны перекатываются через головы. Начинаем захлебываться.
Берег далеко, но нам видно, как там суетятся ребята. Приметили нас, волнуются.
По берегу Вспольного несется повозка. Вот лошадь остановилась, кто-то спрыгнул, вскочил в лодку, оттолкнулся и гребет к нам. Мы следим за ним, радуемся: спасены!
Лодка подплывает к нам с наветренной стороны. Она уже совсем близко. И вдруг поворачивает и плывет обратно. Мы остолбенели.
– Куда он, тупак, заворачивает? Плывем за ним, ребята! – скомандовал Василь.
Мы вплавь кинулись догонять. Весь страх перед волнами пропал.
Я догнал лодку первый. За мной – Василь. Смотрим, в лодке полно воды. Я сорвал с пояса котелок и стал выгребать воду. Подплыли Андрейка и Проня, уцепились за борт. А хозяин лодки все гребет в сторону от того места, где мы чуть не потонули. Узнали его: это дядя Игнат, наш односельчанин.
– Куда ты, дядя Игнат, подберем наших!
– Сейчас сами потонем! – ответил он зло. – Я думал, с вами моя жинка. Она с утра в Новгород-Северский поехала. Вот я ее и ищу.
Игнат говорит и на нас не смотрит. Он с трудом гребет против волны к кустам – они словно на воде росли.
Доплыли до кустов. Лодку захлестнуло. Стали тонуть. Схватились за ветки. Пробую ногой дно – дна нет. Осмотрелся – кругом вода… До берега не доплыть, и думать нечего.
Нащупал сучок потолще и уперся в него ногами – не то стою, не то вишу. Рядом Андрейка.
Куст качается – вот-вот вырвет и унесет его ледяная быстрая вода. Кто-то сказал:
– Ребята, пропали мы! Тут глубина-а-а…
Никто из нас уже не кричал. Мы обессилели.
Только Игнат, сидя на кусте, изредка выкрикивал:
– Караул! Караул!
Но и он затих.
Холод пронизывал. Я чувствовал, что коченею. В глазах потемнело, кружилась голова. Огромные волны обдавали меня, чуть не сбивая с куста. Мне казалось, что мы торчим здесь уже целый день. Сковывала странная дрёма. Но я держался крепко, руки словно приросли к веткам.
Я знал, что нас ждет. Жаль было мать, отца, школу. Но почему-то страшно не было.
О проекте
О подписке