2. «Аврора»

Филера он заметил сразу. Тот шел за ним не спеша, останавливаясь и пялясь в подсвеченные изнутри витрины модных магазинов. Стараясь от него оторваться, он запрыгнул в трамвай у Царской площади. Но и шпик был не промах: нанял пролетку и упорно следовал за вагоном. Тогда пришлось сойти на остановке, как раз напротив Греческого монастыря. «Топтун» был опытный, и уйти от него никак бы, наверное, не удалось, если бы не 17‑й трамвай. Заскочить в него пришлось почти на полном ходу. Кондуктор то ли от неожиданности, то ли от страха, раскричался, грозя штрафом. Но, получив целковый, тут же успокоился. Доехав до Константиновской, он сошел. Петлял еще два квартала – все проверял, нет ли за ним слежки. Убедившись, что «хвост» безнадежно отстал, сел на 16‑й трамвай и, добравшись до Ярославской, вышел.

Шесть окон третьего этажа большого дома с узорчатыми пилястрами, фронтонами и карнизами были завешены плотными портьерами. «Стало быть, все нормально – собрание состоится», – решил про себя незнакомец. Не обращая внимания на вопросительный взгляд привратника, он быстро миновал два лестничных пролета. Стоило нажать на пуговицу электрического звонка квартиры № 9, как мгновенно отворилась дверь. Его ждали.

Наум Шмулевич Якобсон давно находился на нелегальном положении. Иван Потребов, Сергей Загорулько и вот теперь Семен Израилевич Гоцман – лишь часть имен и фамилий, указанных в его поддельных видах. Бывший фельдшер, организатор летучего боевого отряда «Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России» (БУНД) стал на путь террора в двадцать пять лет и давно числился во всеимперском розыске. Соратники дали ему кличку Лекарь. Киевское Охранное отделение охотилось за ним с самого 1905 года. Непримиримый борец с царизмом разыскивался за череду громких политических убийств, совершенных в Киеве, Харькове и Одессе еще перед войной. Его давно ждала виселица. Правда, последнее время о нем не было ни слуху ни духу. Якобсон будто в омут нырнул. Однако по сведениям, полученным из заграничной агентуры всего месяц назад, он был замечен в Цюрихе, где неоднократно встречался с Владимиром Ульяновым и Григорием Сокольниковым (Гиршем Янкеливичем Бриллиантом). Последний как раз и уговорил его порвать с Всеобщим еврейским рабочим союзом и вступить в РСДРП, которая осудила призыв БУНДА к еврейским рабочим выступить на защиту отечества. О том, что именно Лекарь и был тем самым объектом, за которым следил филер, офицеры, ведавшие политическим сыском, не знали. Он попал в поле зрения наружного наблюдения случайно, когда встречался в портерной с одним из бывших политических ссыльных, над которым давно висела «фотогеновая лампа» жандармов. «Топтун» и должен был в итоге выяснить его личность, да вот незадача – «дичь» упорхнула.

Семен Израилевич Гоцман (по данным последнего паспорта) торопился на встречу с весьма почтенной публикой. Его ждал совет старшин общественного собрания «Аврора». После либеральных указов Николая II такого рода собраний и клубов насчитывалось в России великое множество. По данным сыскной полиции, члены «Авроры» приходили сюда не столько для общения, сколько для того, чтобы засидеться за картами до первой утренней звезды. Отсюда, вероятно, происходило и название. Поскольку завсегдатаи были людьми уважаемыми, то власти смотрели на это сквозь пальцы. Однако имелась и другая, менее известная полиции причина, заставлявшая старшин собираться раз в неделю. В «Авроре» заключались миллионные сделки, продавали и покупали дела, решали судьбу местных политиков или чиновников. Поговаривали, что ставленники «Авроры» были и в самом Петрограде. Словом, в этих специально снятых восьми меблированных комнатах принимались иногда судьбоносные решения не только для Киева, но для всего юго-западного края. По особой протекции доверенных лиц старшины могли выслушать просьбу любого человека, если, конечно, от его предложения предполагалась выгода клубу.

Вот и сегодня здесь ждали гостя. Еще пару лет назад ему бы отказали в аудиенции. А сейчас наступало иное, смутное время. Поезд под названием «Российская империя» был готов сойти с рельс в любой момент. Он уже не слушался машиниста… А что будет со страной через год, два или три? Кто станет у руля? Ощущение неопределенности овладевало каждым, кто хоть изредка почитывал газеты и был способен мыслить.

Несколько дней назад сахарозаводчику Кролю передали из-за границы письмо от его старого приятеля, который давно скрывался от властей за рубежом. Тот просил принять и выслушать на заседании «Авроры» посланника некоего Ульянова (Ленина), которому пророчили завидное политическое будущее в партии социал-демократов. Посовещавшись с членами клуба, Моисей Соломонович согласился.

И вот теперь в просторной зале, кроме упомянутого сахарозаводчика восседали: хозяин ювелирных и часовых магазинов Лейб Гиршман, известный присяжный поверенный Гриль, управляющий «Киевским обществом взаимного кредита» Соломон Шанс, Менахем Гайденвурцель – директор Торгового дома «М. Гайденвурцель и сыновья», хозяин свечных, воскобелийных и воскобойных заводов Марк Иохельсон, нотариус Исаак Сумневич, директор «Паровой фабрики масляных красок» Аарон Байвель и банкир «Киевского учетно-ссудного общества взаимного кредита» Лазарь Шефтель.

Сегодня эти люди имели значительный вес в обществе и представляли торговые и финансовые круги Киева. С их мнением считались, а их самих уважали. Но почти каждый из присутствующих прошел трудный и долгий путь. В памяти многих сохранились примерно одни и те же безрадостные картины детства: грязный пустырь еврейского подворья, где в полном беспорядке, прилипнув друг к другу стенами, стояли тесные сарайчики. В них ютились люди. Обычное жилье небогатой еврейской семьи состояло тогда из одной-единственной комнаты с провисшим потолком, который удерживался лишь благодаря столбу с поперечной балкой. Четверть пространства жалкого помещения занимала печь с лежанкой. На ней, в грязном тряпье, копошились дети. Тут же в углу стояла широкая некрашеная деревянная кровать. У одной стены – сундук с вещами. У другой – длинная скамья да грубо сколоченный стол. По стенам прибиты полки. На них в беспорядке навалены книги в порыжевших, истрепанных переплетах. Кадушки с водой, черпак, лохань да ведро с помоями. Наступает вечер пятницы. Один из мальчиков сидит за столом перед раскрытой книгой. Он водит по строчкам пальцем и шевелит губами. Мать возится у горячей печи. Все ждут не дождутся свежих калачей. Запах поджаристого теста кружит голову. В пустом желудке мальца давно «квакают лягушки», и он искоса поглядывает туда, откуда плывет сладкий аромат. Скорей бы зашло солнце, и на небесном куполе зажглась первая вечерняя звезда… Эх, детство!.. Вспомнились уроки в хедере^[2], когда ребе^[3] в котелке набекрень, из-под которого виднелась желтая подковка лысины и краешек ермолки, за непослушание лупил хедерников линейкой по рукам и заставлял, раскачиваясь, точно гребцов в лодке, распевать стихи из Пятикнижия Моисея. Потом наступило время бар-мицва, и тринадцатилетние мальчики, достигшие религиозного совершеннолетия, пели мафтир^[4] в синагоге… И мама, зажегши свечи, вдруг взмахнет над ними сложенными вместе ладонями, как крылами, и воскликнет: «Гут шабес!»^[5]… Все было, но прошлое ушло и растаяло, как утренний сон…

Дождавшись, пока визитер займет предложенное место, сахарозаводчик Кроль изрек:

– Господа, познакомьтесь: Семен Израилевич Гоцман. Он представляет интересы некой организации, которая, по его словам, будет бороться за права и интересы еврейского населения. Она называется РС… Д… А впрочем, – негоциант махнул рукой и повернулся в сторону незнакомца, – вы сами, голубчик, обо всем и расскажете. Вам отводится четверть часа.

На лицах старшин застыла холодная надменность, присущая хозяевам жизни.

Якобсон поднялся из-за стола и, пригладив тощие усики и реденькую бородку клинышком, сказал:

– Позвольте рекомендоваться: я член Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). В ее рядах много наших единоверцев. Вы не хуже меня знаете, как царизм относится к нашему народу. В своде законов Российской империи насчитывается почти полторы сотни законов, ограничивающих права и свободы иудеев. И как только наша партия придет к власти, все законодательные акты, унижающие наше достоинство, будут отменены. В новом правительстве мы будем иметь большинство. В этом нет никакой фантазии. Моя уверенность основана на трезвом расчете. Но для того, чтобы приблизить это время, нам нужна ваша финансовая помощь. Собственно, разрешение этого вопроса, как вы понимаете, и является целью моего визита.

– А кто в вашей партии главный? – осведомился присяжный поверенный Гриль.

– Высшим органом является съезд партии. А в период между съездами – Русское бюро Центрального комитета РСДРП. «Русское», значит, действующее в России, – пояснил он. Бюро состоит из членов ЦК.

– А чем ваша РСДРП лучше БУНДА или ПОАЛЕЙ ЦИОНА?^[6] – поигрывая золотой цепью от карманных часов, спросил директор «Паровой фабрики масляных красок».

– Как вам, наверное, известно, несколько дней назад в Киеве завершилась конференция, на которой делегаты БУНДА высказались за поддержание правительства в борьбе с внешними врагами. Это решение ошибочное… Не скрою, некоторое время назад я так же был членом «Всеобщего еврейского рабочего союза», но мне пришлось выйти из этой организации. И теперь я лишний раз убеждаюсь в правильности сделанного мною выбора.

– Вот те на! – хлопнул в ладоши банкир Лазарь Шефтель. – Что ж вы предлагаете? Сдать страну немцам?

– Ни в коем случае! Мы должны желать царизму поражения в войне, поскольку именно разгром России поставит действующий режим на грань гибели. И это поможет нам взять власть. А следующим этапом будет революция в Германии. И позже, когда немецкие рабочие скинут в пропасть истории капиталистов-душегубов… – Он запнулся, понимая, что зашел слишком далеко, но все-таки закончил фразу: – Мы прекратим кровопролитие и построим новое общество.

– А перед вами, молодой человек, и есть те самые «капиталисты-душегубы», которых вы только что изволили упомянуть, – недовольно пробубнил Гайденвурцель. – Так что ж получается: сначала мы дадим вам денег, а потом вы нас «в пропасть истории» сбросите?

– Ну что вы… – смутился гость. – Мы за свободные рыночные отношения, а контроль государства нужен лишь в части исполнения его обычных функций: охрана правопорядка, оборона границ и тому подобное.

– Допустим, – не успокаивался директор Торгового дома. – А как ваша РСДРП относится к религии?

– Положительно, – нетвердо произнес посланец и опустил глаза.

– Хорошо, если бы так… А то ведь я помню, как в Вильно в день Йом-Кипура активисты БУНДА натравливали учеников на своих мастеров, и юнцы, поджигаемые провокаторами, бросали камни в окна зажиточных единоверцев, а потом ворвались в синагогу, стали распивать пиво, сквернословить и приставать к молящимся. Разве это не плоды усилий БУНДА, который не так уж сильно отличается от вашей РСДРП? Неужели вы пойдете в революцию с этими забывшими свои корни юнцами? Или это вы их такими делаете? Если так, то вы нас разочаровали. Договариваться с людьми без моральных принципов невозможно. Неверующие, как каторжники, все равно рано или поздно обманут. Простите, но наличие бороды не делает козла раввином.

– К сожалению, вы меня неправильно поняли, – опустив глаза в стол негромко выговорил Лекарь. Его пергаментное лицо стало белым. Но, сделав над собой усилие, он продолжил: – Такое положение вещей нам совершенно чуждо. На последнем съезде РСДРП мы провозгласили программу подготовки совершения буржуазно-демократической революции, которая должна дать всем народам Российской империи равные права, в том числе и право свободного вероисповедания.

– В случае нашей помощи мы могли бы рассчитывать на благодарность новой власти? – спросил банкир, пробуравливая революционера острым взглядом.

– Безусловно. Не скрою, мы бы хотели сотрудничать с вами на постоянной… ежемесячной основе.

– Господа, мы совсем замучили гостя расспросами, – поднимаясь, заключил Моисей Соломонович и, щелкнув крышкой золотых часов, добавил: – Время вышло. – Он развернулся всем телом к визитеру, улыбнулся одними губами и спросил: – Как долго вы намереваетесь пробыть в Киеве?

– Два-три дня.

– Вот и прекрасно. Сегодня мы обсудим ваше предложеньице, а завтра в полдень в ресторане гостиницы «Гранд Отель», на Крещатике, двадцать два, вас будет ждать конверт с нашим ответом. Отобедаете за наше здравие. Не беспокойтесь, я обо всем распоряжусь. В «Гранд Отеле» у нас открытый счет. Столик будет заказан на имя Семена Израилевича Гоцмана. Правильно? – Он хитро улыбнулся.

– Да-да, – смутился тот.

– Вот и славно.

– Весьма польщен знакомством, господа, – затряс бородкой гость. – Позвольте откланяться.

– Не смеем задерживать, – приторно улыбнулся Моисей Соломонович.

Едва за Якобсоном закрылась дверь, как появились лакеи с напитками и закусками. Гости перешли к ломберным столам. Электрический свет приглушили, и на портьерах, точно живые, заплясали тени. Подали поднос с нераспечатанными колодами дорогих глазетных карт. Началась игра.