2.4. Интеллектуальная форма новизны

Для начала зададимся самым простым и достаточна очевидным вопросом: почему, постигая нечто новое для нашего интеллекта в процессе обучения, мы не испытываем наслаждение, а вот – судя по известной нам многочисленной литературе и исходя из собственного опыта мышления – открывая новизну, которой раньше не было (идеи, открытия, изобретения), мы это наслаждение испытываем? Значит существует какая-то принципиальная разница между этими двумя видами новизны. Попытаемся ее понять.

На первый взгляд, кажется, что и там и там мы стремимся к новому, и там и там исходным пунктом нашего стремления является нежелание пребывать в болоте обыденного и привычного. Но разница в том, что в первом случае мы постигаем суррогаты новизны, потому что взыскуемая нами новизна уже находится в окружающем нас мире в готовом к «употреблению» виде, в то время как во втором случае мы ищем новизну «в самом себе», что является уже гарантией ее уникальности, объективности и истинности. Вот уж воистину есть новизна, а есть Новизна. Для усвоения первой необходимо всего лишь понимание преподнесенного (преподанного) нам «старого» знания, для открытия второй – наше собственное погружение в неизведанную ни нами самими, ни кем-либо другим глубину.

А теперь для того чтобы нам проще было понять, что из себя представляет интеллектуальная новизна сама по себе, рассмотрим как сам феномен удивления, так и то, каким образом он связан с интеллектуальной новизной. Как известно, классики древнегреческой мысли – Платон и Аристотель – уловили, что

«… изумление. Оно и есть начало философии…»²⁵.

и что

«…и прежде и теперь удивление побуждает людей философствовать…»²⁶.

Но что же все-таки вызывало удивление греков, соприкосновение с каким фактором изумляло их? Приведем высказывание Г. – Г. Гадамера по поводу его понимания самого феномена удивления.

«У греков было прекрасное слово для обозначения ситуации, когда в понимании мы наталкиваемся на препятствие, они называли ее atopon. Это значит, собственно, «лишенное места», то есть то, что не укладывается в схемы наших ожиданий и потому озадачивает. В знаменитом Платоновом утверждении о том, что философствование начинается с удивления, имеется в виду именно эта озадаченность, эта побуждающая нас к размышлению невозможность продвинуться вперед, исходя из начальных ожиданий и первичных схем нашей мироориентации… Очевидно, что и озадаченность, и удивление, и приостановка в понимании напрямую связаны с дальнейшим продвижением к истине, с упорным стремлением к ее познанию»²⁷.

Судя по данному тексту, наше удивление возникает от озадаченности, от невозможности понять то препятствие, до которого мы дошли в нашем размышлении. Но так ли это на самом деле? И чтобы убедиться в том, что это не совсем так, рассмотрим выборочно результаты опроса, приведенные в монографии К. Изарда «Эмоции человека». Согласно данному опросу причинами удивления могут быть: чувство неожиданности, неожиданное осознание чего-то, оригинальная творческая мысль или оригинальное творческое действие²⁸. Таким образом, если мы возьмем философию, предметом рассмотрения которой служит не столько мир вещей и явлений самих по себе – это скорее предмет психологического восприятия и рассмотрения – сколько мир идей, мыслей и понятий по поводу этих вещей и явлений, то вполне резонно предположить, что предметом философского удивления является не наша озабоченность каким-либо вопросом, а новизна внезапно возникших в нашем сознании идей и мыслей по поводу этих вещей и явлений.

К сожалению, древнегреческие мыслители не усмотрели – и Боже упаси нас ставить им это в вину – в самом психологическом факте удивления его связи с явлением нашему сознанию чего-либо нового для нас и неожиданного. То, на чем сосредоточилось их внимание, был сам процесс познавания и различения истинного и мнимого знания, а не то, в каком виде нашему сознанию представляется то, о чем мы только что додумались, то, что мы только что поняли и то, что нас так сильно удивило. Неуловимый процесс, – а скорее всего миг, если говорить о рождении иррациональной (интуитивной, инсайтной) идеи – явления новизны загадочным образом ускользнул от внимания греков. Не случись этого и догадайся они об истинной причине своего удивления, европейской эстетике, возможно, не пришлось бы более двух тысячелетий топтаться вокруг определения прекрасного и разукрашивать место своего вынужденного томления хотя и великолепными, но все же искусственными цветами различного рода дефиниций весьма далеких от истины, а потому и мало что говорящих уму и сердцу.

Конечно, в реальной действительности удивление греков вызывала сама новизна, но они, не зная такой категории, относили удивление к тому, что непосредственно предшествовало ее открытию, то есть относили к той ситуации, препятствующей пониманию, которой они были озабочены, и которая была поводом для мышления и открытия самой новизны. Тем более что всего лишь тончайшая грань отделяет философскую озабоченность каким-либо новым вопросом от проблеска мысли, разрешающего данный вопрос и вызывающего наше удивление. В древнегреческой идее происхождения философии из удивления был дан достаточно прозрачный намек на то, что удивление представляет собой не что иное, как реакцию нашей психики на явление интеллектуальной новизны (идеи) в наше сознание.

Итак, не удивление побуждает нас философствовать; побуждает размышлять новизна взгляда на вещи и явления, потому что удивляться можно только тому, что ново и неожиданно для нашего чувственного восприятия и сознания. И если только новизна способна вызвать удивление, то последнее всего лишь эмоциональная реакция психики на явление в наше сознание чего-то ранее нам неизвестного.

Так что философствуем мы не вследствие удивления самого по себе, а по поводу того, что его вызвало. А вызывает его, как известно, всегда нечто для нас новое и поражающее наше сознание. И в первую очередь поражает сознание внове нами созданная и спонтанно явленная – из бессознательного в наше сознание – интеллектуальная идея.

Удивление вызывает как раз то обстоятельство, что категория новизны не стала предметом пристального внимания ни в Античности, ни в Средние века, ни даже в Новое время. Казалось бы, то, что удивляет в категориальном отношении, то и должно стать предметом исследования. Ан нет. Предметом рассмотрения становились новые факты и явления, вызывавшие удивление, но только не сама категория новизны. Просматривая учебники, книги и монографии по эстетике, мы вряд ли где встретим не только обстоятельное описание, но даже – за редким исключением – упоминание о категории новизны. Почему-то категории прекрасного, возвышенного, трагического и т. д., мало что говорящие нашему чувству и разуму, удостоены были вниманием, а вот категория новизны странным образом была обойдена и лишь некоторые мыслители как бы вскользь упоминали о ней.

Но все же справедливости ради следует заметить, что категория новизны уже фигурировала у самого Платона. Так, характеризуя деятельную природу мышления, он пишет:

«И если угодно, "понимание"…, судя по всему, означает рассмотрение возникновения (вещей)…, поскольку "рассматривать" и "понимать" – одно и то же. Если же угодно, и самое имя "мышление"….означает улавливание нового…., а новое….означает вечное возникновение; так вот, знаком того, что душа вылавливает это вечное изменение, или возникновение нового, и установил законодатель имя "меноловление"»²⁹.

Как видно из этого отрывка, Платоном не только выявлена сама категория новизны, но и отмечена причастность души к обнаружению и «пониманию» того, что ею уловлено. К сожалению, в последующие времена идея «понимания» интеллектуальной новизны, по сути дела была предана забвению.

В дополнение к этому приведем отдельные высказывания некоторых авторов о новизне. Так Вольтер, заканчивая статью «Новое, новизна» для своего «Философского словаря», пишет:

«Это всеобщее пристрастие к новизне, пожалуй, – благодеяние природы. Нас увещевают: довольствуйтесь тем, что имеете, не желайте ничего лучшего, обуздайте ваше любопытство, смиряйте ваш беспокойный дух. Это прекрасные поучения, но если бы мы всегда следовали им, мы до сих пор питались бы желудями, спали под открытым небом, и у нас не было бы ни Корнеля, ни Расина, ни Мольера, ни Пуссена, ни Лебрена, ни Лемуана, ни Пигаля»³⁰.

О несовместимости мышления и повторения говорил и П. Валери:

«Разум повторения не выносит. Кажется, что он создан для неповторимого. Раз навсегда. Как только он встречает закономерность, однообразие, возобновление – он отворачивается»³¹.

Р. Барт связывал явление новизны с наслаждением, приводя в подтверждение аналогичную мысль 3. Фрейда:

«В противоположность стереотипу все Новое явлено как воплощенное наслаждение (Фрейд: «Для взрослого человека новизна является необходимым условием наслаждения»)³².

Об удовольствии от восприятия новизны писал и А. Джерард в статье «Опыт о вкусе»³³.

Причина столь скромного внимания к новизне, как нам представляется, имеет двойственный характер. Во-первых, человеческая жизнь от начала и до конца протекает в постоянном соприкосновении с новыми для нас фактами и явлениями и мы за деревьями (этими фактами и явлениями) уже не способны увидеть самого леса (категорию новизны). Как глаз наш постепенно адаптируется к темноте и различает находящиеся в помещении предметы, но уже не «замечает» самой темноты, так и сознание способно зафиксировать нечто новое и единичное, но малоспособно «увидеть» саму категорию новизны. Мы видим сначала лишь то, что в действительности нас окружает и только много времени спустя способны абстрагироваться от близкой нам реальности и «втиснуть» некоторые из объектов этой реальности в какую-либо из абстрактных категорий, объединяющих эти объекты по какому-либо признаку. Взять хотя бы в качестве примера экзистенциализм с его пограничными ситуациями отчуждения, страдания, вины, смерти и т. д., среди которых человек испокон веков жил и воздействие которых постоянно испытывал на себе. Но вот оформление этих ситуаций в соответствующие категории произошло лишь в последние полтора века (Кьеркегор, Достоевский, Маркс, Шестов, Камю, Сартр и т. д.). Так что между тем, что мы заметили какие-то отдельные объекты и явления и тем, что мы объединили их в некую абстрактную категорию воистину «дистанция огромного размера».

И во-вторых, следует иметь в виду одно весьма существенное обстоятельство, которое мы частично уже затрагивали и на котором остановимся более подробно, потому что оно, скорее всего, и явилось одной из главных причин того, что категория новизны так поздно была замечена эстетикой и философией. И обстоятельство это заключается в том, что имеется два вида интеллектуальной новизны: «старая» новизна и новизна «новая». Первую мы назовем субъективной новизной, а вторую объективной. Дело в том, что открываемые лично нами какие-либо новые для нас идеи, мысли, понятия могут быть уже известны Миру – просто мы о них ранее ничего не знали. То есть для нас они будут новыми, а для Мира старыми. И эти новые для данного субъекта идеи, открытия, законы и т. д. мы отнесли к разряду субъективной новизны. Но эти же идеи, открытия и законы для другого человека могут быть уже известны, а потому и не обладать свойством новизны. Так что субъективная новизна – это интеллектуальная новизна некогда кем-либо уже открытая, но не всем еще известная. Эта новизна уже внесла свой вклад в приумножение многообразия Мира.

Но есть и другой вид новизны, новизны, которая еще никем не открыта, никем пока не познана и которая только еще «готовится» приумножить это указанное выше многообразие. Ее-то мы и назвали объективной интеллектуальной новизной, поскольку только она одна является объектом продуктивного творческого процесса; процесса озарения, открытия и изобретения всего того нового, что еще неизвестно Миру.

Если воду в глубоком водоеме, питаемом от бьющего со дна родника, можно представить в виде субъективной новизны некогда уже излитой из источника новизны, то саму невидимую нами струйку воды родника, постоянно фонтанирующую на дне водоема, можно уподобить объективной интеллектуальной новизне, непрерывно пополняющей наш Мир новыми идеями, понятиями, произведениями искусства, открытиями и т. д. (Аналогия была бы совсем прозрачной, если бьющая со дна родника струйка воды была бы окрашена в какой-либо цвет, но по мере смешивания с основной массой теряла бы свою окраску как в реакции нейтрализации).

Таким образом, объективная интеллектуальная новизна – это новизна ранее никому не известная, но открываемая однажды человеком-творцом, который додумался до этой новизны и сделал ее доступной либо пониманию, либо чувствованию любого члена данного сообщества, заинтересовавшегося этой новизной, в то время как субъективная новизна – это новизна познаваемая каждым из нас в процессе нашего воспитания, обучения, образования и приобретения жизненного опыта, это новизна уже известная Миру и некогда уже бывшая объективной новизной, поскольку у нее был свой автор, творец, открыватель.

Итак, после того как мы отграничили новизну объективную от новизны субъективной для нас понятно, что объективная интеллектуальная новизна является основным предметом и главным продуктом творческого процесса, в том числе и процесса эстетического творчества. Это во-первых, а во-вторых, эта новизна как бы смешана в нашем обыденном представлении с новизной субъективной, новизной, которая нам еще не известна, но уже известна всем остальным или большинству из нас.

Так что одна из причин, почему категория новизны не была замечена ранее, заключается в том, что различение объективной и субъективной интеллектуальной новизны замаскировано, затушевано отсутствием четкой границы между ними, поскольку объективная творческая новизна – то есть идея творца, доведенная им до мысли или до произведения искусства, – став известной и общедоступной для понимания нашим сознанием и чувствования нашей душой, постепенно переходит в разряд субъективной новизны, овладеть которой каждый из нас может уже посредством, положим, банального обучения, в то время как объективная новизна открывается только единичной личности, творцу, художнику. Эта новизна (в виде идеи) на стадии своего зарождения, развития и оформления – сугубо оригинальный штучный продукт. И только усвоение его другими, его «тиражирование», переводит этот продукт творческого процесса в разряд субъективной новизны. Объективная интеллектуальная новизна – это результат индивидуального творчества, субъективная новизна – продукт массового потребления.

Таким образом, для нас понятно, что объективная интеллектуальная новизна – это новизна (истина, идея), которая либо находится в потенции и еще не определена даже в своих наиболее вероятных проявлениях, либо является уже – здесь и сейчас – предметом творчества, в процессе которого она приобретает свои более или менее определенные формы, становящиеся в дальнейшем субъективным знанием.

Но здесь, во избежание недоразумений при понимании как предыдущего, так и последующего текста, мы должны остановиться и уяснить себе, в какой мере – полностью или частично – осуществляется переход объективной интеллектуальной новизны в новизну субъективную:

– отдельно для случая научной новизны (истины, идеи),

– и отдельно для случая эстетической новизны (истины, идеи).