Пчелиная песнь

Она приехала в деревню, когда там шёл первый за весь июль настоящий дождь. Бабушка встретила прежним – «иди ешь щи, остынут же!» Именно в этот момент она впервые за последние несколько лет осознала, на чём здесь всё держится – есть надо в это время, пить в это, а потом посуду мыть, а потом ещё и огород… «Дел полно!» Глядишь – и день прошёл. В трепетном отношении к столь простым вещам было что-то сакральное и прекрасное. Но в то же время пугало такое топорное понимание того, зачем всё это нужно. Засеянные в нутро смыслы просыпались лишь вечером, под иконами.

Она трепетала и не просила ни щей, ни какой-либо другой еды. То, что происходило внутри, насыщало. Хотелось просто смотреть, хотелось исчезнуть, раствориться в красках за окном, которые круглый год здесь напоминали жителям о том, кто они такие.

Она сказала, воплотись эта деревня в человеке – была бы им. Он закончил все дела, долепил чашки для Пуэр-бара, за которые с ним расплатились чаем. Должен был приехать через 3 часа. 40 километров на велосипеде. Она то и дело откладывала книгу, упирая взгляд в окно, пока он не позвонил.

Как только он въехал в город, дождь закончился, и на всё вокруг опустилась туманная дымка. Дождя не было и во все другие дни его пребывания здесь, нарушая тем самым заверения синоптиков. Казалось, до его приезда небо опустошило себя, очистилось.

Только лишь при виде его очертаний где-то вдалеке, всё внутри неё наполнялось теплом. Она превращалась в гончарную печь, температура в которой стремительно нарастала. Но, в то же время, не будь его, растворись он в этом чистом воздухе, в этой траве, и всё осталось бы столь же прекрасным. Погляди она всему этому в глаза – и сердце затрепетало бы так же, как и при его виде.

«Душица» – он отхлёбывал чай и ресницы подрагивали от удовольствия. Вкус скатывающегося по его горлу терпкого чая она ощущала у себя во рту, дрожала от замершей в этом мгновении всепоглощающей красоты. И краснела. Вокруг было столько людей, наблюдавших за ними – бабушка, её шумные гости, занимавшие себя разговорами… Ей было стыдно за это счастье перед всеми, кроме четырёхлетней девочки, бегавшей по залу, и в любой удобный момент смотрящей ей в глаза и хохочущей. Она встретила их на пороге без одежды. «Оденься! Ты видишь – дядя пришёл! Так нельзя, нельзя ходить голой!» – сообщили ей. Но девочка не понимала, почему она должна одеваться и кто так придумал, и долго плакала в комнате, пока не смирилась со своими розовыми шортиками и не вышла к гостям, чтобы вновь смеяться.

Они отправились в лес. Он лег спать в траву на поляне, а она долго бродила меж деревьев. Пока не почувствовала себя так, будто стоит на шумной улице. Пока не застыла, уподобившись лесу. А лес безмолвствовал, только деревья и насекомые нарушали тишину. Этот невыносимый, инородный шум принесла сюда она. Шум был мыслями, которые кружились над ней, как мухи над псом, лежащим возле киоска и изнывающим от жары.

Она сомневалась. То, что было принято сердцем, подвергалось сомнениям разумом. Нужна ли была эта встреча? Да и что вообще было нужно, а что нет? Их обоих ждал город и какие-то люди, заказы. Ему – на гончарку, ей – на статьи.

Но всё это – как мусор, оставленный школьниками на опушке леса.

Они прожили в лесу три дня. Три дня жизни, в которой нет законов кроме тех, что даны природой. Три дня растущей уверенности, что ты можешь всё.

В последний вечер они привычно спустились к берегу. Туман стоял над водой и делал Волгу бескрайним, бесконечным морем. Волны покусывали берег, набегали на него, как их мысли, продолжавшие, хоть и слабо, будоражить ум.

Они развели костер и долго смотрели в огонь, не замечая его жара. Над язычками, лижущими боящийся пошевелиться, изнеженный воздух, пролетела пчела. Это стало судьбоносным для насекомого событием, вмещающимся в несколько человеческих слов – обожгла крылья и упала в золу. Она, не думая, потянула пчелу из костра сухой травинкой. Но разве нужна была пчеле помощь? Насекомое вернулось к огню, чтобы сгореть в нём. Огонь перевернул пчелу на спину, ласково сложил её лапки.

Разум сопротивлялся как мог, боролся до последнего. Хватался за потаённые страхи, за внушенные кем-то мысли. Море низводило их своим величием, оно шептало – нет тебя, тебя нет, нет тебя отдельно от нас.

Она много раз представляла, что он растворился, не выйдет больше из леса. Что останется сидеть на поляне в одиночестве. Это было так естественно. Одним из утр, в которое она проснулась, он действительно исчез – его не было в палатке, велосипеда не стояло рядом. Она поняла, что напоминали его глаза и губы – камни, лежащие под водой, и обретающие так необыкновенные цвета. Можно ли остаться таким, как прежде, зная об этой красоте?

Алексей Максименков

Алексей Глебович Максименков – рабочий, фотограф, библиотекарь. Родился в 1973 году в Ленинграде. Окончил библиотечный техникум в 1994 г., библиотечно-информационный факультет Академии Культуры в 1997г. Работал в центральной детской библиотеке им. А. С. Пушкина г. Санкт-Петербурга в должности заведующего сектором редкой книги. Публиковался в журналах и сборниках: «Крещатик», «Тверской бульвар 25», «Литературная Евразия», «Лили Марлен», «Школьная библиотека» и др. Сфера интересов: история библиотечного дела и литературное творчество.

Ветеран

В воздухе пахнет размороженной и еще очень влажной землей. Талые потоки переполняют мостовую, с легкостью омывая тротуары от зимней грязи. Во дворах с веселым визгом носятся собаки, они натыкаются на людей и в притворном ужасе улепетывают. И даже старушки с клюкой медленно и осторожно, филигранно, но гуляют под искрящимися лучами весеннего солнца.

– Ну, проходи, проходи, – тяжело дыша, произнес хозяин квартиры, пропуская нежданного гостя.

Молодой парень с явным любопытством оглядывал прихожую и пенсионера в большой полосатой пижаме. Он хотел что-то сказать, но смутился и промолчал.

– Постой, дай я на тебя посмотрю! – Они стояли друг напротив друга, – Ты изменился! Возмужал… Ну, иди. Иди, помой руки.

Не задерживаясь более, старик прошел в комнату, где поставил напротив дивана стул и отгородил креслом угол кровати.

– Садись. Я хочу тебя разглядеть. – Раздалось ворчание, грозное и недовольное. – Не обращай внимания, это моя старушка, не хочу, чтобы ты ей мешал.