Не считая вознаграждение само по себе существенным для понятия проституции, Ульпиан поставил тем самым преграду для чрезмерного расширения этого понятия. Но и с современной точки зрения мы хорошо сделаем, если будем помнить этот пункт при более точной формулировке понятия «проституция» – он имеет во всех отношениях второстепенное значение. Ясно, что Ульпиан не причисляет к проституткам ни содержанку одного мужчины, ни галантную даму полусвета, получающую содержание, деньги и подарки от немногих, от нескольких известных любовников, и не применяет к ним понятие «публичной» женщины.

Но понятие «публичная» (palam) именно и составляет по римскому праву существенный пункт в определении проститутки. Оно заключает в себе указание на отсутствие всяких индивидуальных отношений между мужчиной и женщиной, и Ульпиан подробно разъясняет его в том смысле, что отдающая себя женщина вступает в половые сношения со всеми, кто этого желает (passim), без всякого выбора (sine delectu) и за вознаграждение (pecunia aceepta).

Проститутка по римскому праву есть женщина, которая неограниченно удовлетворяет общему публичному спросу на половые наслаждения.

Все женщины, относящиеся к этой категории, т. е. публично или тайно, в публичном доме или в другом месте, за вознаграждение или без него, с сладострастием или без него, вступают в половые сношения «passim et sine delectu», т. e. со многими мужчинами без разбора, – все такие женщины проститутки.

Кроме Ульпиана и Октавенуса, который также исключил денежное вознаграждение, как несущественное, из понятия проституции, нужно еще назвать третьего римского ученого юриста, Марцеллуса, принявшего участие в выработке этого понятия. Он первый формулировал юридически так называемую «тайную» проститутку и характеризует ее, как настоящую проститутку, потому что она вполне удовлетворяет требованиям приведенного выше определения, в частности, тому, что она предлагает свои половые прелести в общее, публичное («vulgo» по Марцеллусу) пользование.^[28]

К категории проституток относятся, разумеется, и те женщины, которые путем соблазна или насилия побуждают других продаваться публично, следовательно, сводницы, хозяйки домов терпимости и увеселительных кабачков и т. п. (Ulpian Dig. XXIII, Tit. II, 49, §§ 6–9).

Если собрать все эти моменты воедино, то получится следующее исчерпывающее определение проститутки: женщина, которая с целью добывания денег, а также без такой цели, публично или тайно продает себя или других женщин многим мужчинам без разбору, есть проститутка.

Таково классическое понятие о проституции по римскому праву, признанное, в общем, и позднейшими юристами.^[29] Достойно внимания полное отсутствие мужской проституции в определении в дигестах. Там не говорится ни слова о тех мужчинах, которые занимаются продажей своего тела, как профессией, о проституированных гомо– и гетеросексуалистах мужского пола. Странным образом исключены также, по-видимому, сводники, хозяева борделей и увеселительных кабачков, в то время как сводницы и хозяйки названных заведений причислены к категории проституток. Только «lепа», но не «lепо» принадлежит к проституированным.^[30]

Наконец, нужно еще заметить, что римское право строго отличает проститутку, «mulier quaestuaria», от других представительниц свободных половых сношений: от «concubina», «pellex», «атiса» или «delicata».

«Concubina» (Dig. XXV, Tit. VII, 1–5) или «focaria» была женщина, которая жила с неженатым мужчиной и во всех отношениях занимала положение жены, так что недоставало только узаконения юридическим брачным договором. Между конкубинаткой и женой («matrona», «materfamilias») была, следовательно, разница только в «dignitas».

Pellex, paelex (от греческого παλλαε), наложница, была возлюбленной женатого человека и в качестве таковой пользовалась гораздо меньшим уважением, чем конкубинатка. Аулус Геллиус сообщает, что согласно точному тексту старого, изданного царем Нумой закона, женщину называли «pellex» и считали бесчестной, если она жила в интимной связи с мужчиной, в собственной власти которого уже находилась, для правомерного брачного союза, другая женщина.^[31] Такого рода связи были часты уже во время Плавта, как это видно из его описания в «Mercator» (Действие 4, сцена 6).

Наконец, от проститутки отличали также галантную женщину, «атiса» или «delicata», которая имеет половые сношения лишь с немногими мужчинами по выбору и потому исключается из определения Ульпиана. Это то же самое, что наш «полусвет», или та категория продажной женщины, которой Овидий исключительно посвятил свое произведение «Искусство любить». Как неоднократно объясняет поэт, оно отнюдь не относится к проституткам. Последних он строго различает от галантных девушек, половая жизнь которых, по его описанию, носит безусловную печать индивидуальных отношений и выбора, хотя они и отдаются почти исключительно за вознаграждение.

Определение римского права послужило основой для всех определений позднейшего времени вплоть до настоящего. В общем, эти определения можно разделить на две большие группы. Первая больше подчеркивала «passim et sine delectu», вторая – «pecunia accepta» дигест. Первая видит сущность проституции в «публичном непотребстве», вторая – в «продажности» проституированной женщины.

Христианское воззрение, как оно выразилось в учениях отцов церкви, канонического права и нравоучительного богословия, больше смотрело на проституцию, как на общее половое смешение, на промискуитет. Знаменитое определение святого Иеронима^[32] в 128 послании к Фабиоле гласит: «Meretrix est quae multorum libidini patet» (Проститутка есть женщина, которая отдается похоти многих мужчин).

Теологи и юристы комментаторы этого места вдавались преимущественно в анализ понятия «много мужчин», связывая с ним самые странные вопросы. Один полагал, что нужны, по крайней мере, 40 мужчин, чтобы оправдать наличность проституции. Другой требовал для этого 60 мужчин. А один даже соглашался лишь в том случае прилагать к женщине эпитет проститутки, если она отдалась не менее чем 23.000 мужчин!^[33]

А с другой стороны, доведенный до крайности юридический ригоризм в отношении к «uno et altero» дигест до такой степени ограничивал понятие «многие», что однократного сношения с тремя мужчинами за плату оказывалось достаточно, чтобы установить наличность проституции, в то время как трехкратное сношение за деньги с одним мужчиной не было бы проституцией.^[34]

Расширение понятия «проституция» в смысле христианских воззрений ясно заметно в определении «Constitutiones apostolicae» (Liber VIII, cap. 27), принадлежащих третьему христианскому веку: «Проституция (scortatio) есть порча собственного тела, которое употребляется не для произведения детей, а которое только жаждет сладострастия, что служит признаком разврата, а не добродетели».^[35]

В каноническом праве признаком проститутки считается доступность ее всем и продажность.^[36] А католическое нравоучительное богословие называет проституткой женщину, которая продается всякому встречному и публично предлагает себя.^[37]

Но согласно христианскому учению, проституция есть только известная форма разврата (fornicationis genus), т. е. внебрачных половых сношений, которые оно клеймит так же, как проституцию.^[38] Римское же право, напротив, как мы видели, очень резко отличало проституцию от других форм внебрачного сожительства (конкубинатка, метресса, дама полусвета) и выражало публичное презрение только первой.

Кроме римского права и христианского учения, мы должны еще назвать, как третий источник выработки понятия проституции, германское право. Воззрение его аналогично христианскому, в том смысле, что и оно также не проводит строгого различия между проституцией и внебрачным распутством. Вот почему древнее немецкое слово «Hure»^[39] (блудница) равно обозначает падшую, лишенную девической чести девушку, развратную женщину и нарушительницу супружеской верности, любовницу и, наконец, продающуюся за деньги публичную женщину. Таким образом, оно некогда охватывало все виды внебрачных половых отношений. По выражению старого Маалера, «hurei» называлось всякое внебрачное сожительство, все равно, с замужней ли женщиной, или другими женами и дочерьми, запрещенное законом «stuprum, flagitium, fornicatio, probrum».^[40]

Особые признаки проституции впервые приняты во внимание в вестготском своде законов. Там сказано: «Если рожденная свободной (ingenua) девушка, или замужняя женщина публично занимается в городе развратом (fornicationem) и если стало известно (agnoscatur), что она проститутка (meretrix) и часто застигнута была при нарушении супружеской верности; если она далее, как то доказано, без всякого стыда беспрерывно (jugiter) завлекает многих мужчин своим позорным поведением (consuetudinem), то такая женщина должна быть задержана штадтграфом и публично подвергнута тремстам ударам кнута и т. д. И если она совершает прелюбодеяние с ведома своего отца или своей матери, и зарабатывает своим позорным поведением и половыми сношениями пропитание себе или своим родителям, то и они должны быть подвергнуты ударам кнута».^[41]

Затем закон содержит дальнейшие определения относительно несвободной служанки, которая проституируется ради собственных выгод или ради выгод своего господина.^[42]

Отсюда видно, что германский взгляд на проституцию подчеркивал в особенности публичность, большое число мужчин и непрерывное занятие непотребством. Далее проводилось решительное различие между свободной и несвободной проституткой^[43] и, очевидно, принималось также во внимание внешнее принуждение к проституции со стороны родителей или господина. Но и здесь также понятие «проституция» строго ограничивается только женским полом.

В определении «Leges Wisigothorum» наиболее важное значение имеет, по-видимому, эпитет jugiter, который выражает непрерывность публичного торга и с которым мы встречаемся еще также и в позднейших определениях.

Мы видим это, например, в повелении неапольского короля^[44] от 30 ноября 1580 г., в котором проститутками называются женщины «публично день за днем позорно продающие свое тело за деньги» (quelle donne, le quali pubblicamente et cotidiamente vendono il corpo loro per danari disonestamente). Немецкие авторы говорят о продаже себя «днем и ночью». Так, один старый словарь^[45] называет проститутку (Hure): «распутная и похотливая баба, которая за жалкий барыш днем и ночью продает себя всякому распутному мужчине или, как выражаются поэтому некоторые, вступает с ним в блуд (verheuret), потому что блудом (Hurerey) называется, когда два свободных лица соединяются из похоти». И Урсинус^[46] также придает большое значение непрерывному занятию развратом.

Такая непрерывная отдача себя представляет известное состояние, известный образ жизни. И это-то состояние, этот-то образ жизни и составляет собственно сущность проституции. Она обусловливается не одним только деянием или местом.^[47] Характерный отпечаток проституции придает не каждый единичный «акт», как выражаются католические моралисты-теологи, а «libidinosa vita», «status meretricus», «habitudo peccati».^[48]

И здесь также до смешного старались установить необходимый для определения проституции минимум. Так, Салицетус^[49] полагал, что лишь та женщина может быть названа публичной, которая по меньшей мере в течение 20 часов отдавалась в публичном доме!

Влияние определений римского, канонического и германского права сказывается во всех новых определениях проституции от 17 до 20 века. В то время как в знаменитом «уголовном судопроизводстве» императора Карла V, в так называемом «Carolina», проституция вообще не упоминается,^[50] в юридических сочинениях 17 и 18 века обыкновенно принимается в полном объеме определение проституции по римскому праву, как лучшее.^[51] В 19 веке замечаются многочисленные интересные попытки фиксировать определение проституции в юридическом, социологическом и биологическом смысле, причем либо особенно подчеркивали отдельные пункты в определении дигест и ставили их в центре данного нового определения, либо старались развить и расширить понятие канонически-германского права.

Юристы, однако, относительно мало занимались точным определением понятия «проституция» или разъяснением его соответственно состоянию современной юриспруденции и социологии. Современные уголовные законы останавливаются на этом понятии частью мало, частью поверхностно. Но в этом нет ничего удивительного. Дело в том, что вопрос этот принадлежит к самым трудным в уголовном праве, что признают и наиболее проницательные юристы. Такой авторитет, например, как Вольфганг Миттермайер, заявляет: «Наиболее трудная группа это – группа о проституции и сводничестве. Она имеет величайшее общественное значение… Нет другого вопроса в нашей науке, который был бы еще так растяжим, как этот. Нет ни одного, в общественном понимании которого у нас было бы так мало уверенности».^[52]

Другой автор говорит даже о «невозможности» юридического определения проституции. Никто не знает, где она начинается и еще менее – где кончается. Все в этом понятии, по мнению автора, сводится к оценке, а эта последняя всецело принадлежит к области морали. А потому как с юридической, так и с медицинской точки зрения старые определения, по его словам, все более и более признаются совершенно неудовлетворительными^[53] и оставляются всеми.

Чтобы выяснить и научно установить понятие о проституции, необходимо все более или менее рельефные признаки ее, выступающие в новейших определениях, подвергнуть критическому анализу и получить, таким образом, возможность отделить существенные признаки от несущественных и создать объективное определение. Существенные моменты, которые должны быть приняты здесь во внимание, следующие:

1) Необходимость строгого различения проституции от остальных видов внебрачного удовлетворения полового влечения. Опираясь на каноническое право, многие новейшие авторы отождествляли проституцию со всеми незаконными формами удовлетворения полового инстинкта и тем самым неправильно совершенно стерли границу между ними. Таково, например, определение словаря французской академии от 1835 г., принятое также и Литтре в своем словаре: «Prostitution substantif feminin, Abandonnement a l’impudicite.^[54] Само собой разумеется, однако, что «отдаваться разврату», безусловно, можно и без проституции. Еще менее правильно по существу определение Вардлоу,^[55] который называет проституцией всякие «illicit intercourse of the sexes» (недозволенные сношения между полами). Он даже отвергает всякое различие между «fornicatio» (разврат) и «проституция» и называет проституткой всякую женщину, которая за деньги или безвозмездно «добровольно жертвует своей добродетелью». Он признает, впрочем, что для этого недостаточно одного единственного случая и что на женщину накладывает печать проституции лишь добровольное повторение полового акта (voluntary repetition of the act). Римское право, напротив, различало, как не принадлежащие к проституции формы внебрачных половых сношений, «stuprum» – сношения с незамужней, свободной женщиной и «adulterium» – сношения с женщиной, живущей в браке с другим мужчиной (по Вардлоу, они принадлежали бы к проституции).^[56] Согласно с мнением римского права, современные криминалисты, как Миттермайер^[57] и фон Лист^[58] отличают метрессу, наложницу, «связь» от проститутки. Миттермайер даже не причисляет к проституткам женщину, которая однажды просто ради похоти отдалась «неизвестно кому», т. е. незнакомцу.

Нужно твердо помнить, что кроме брака всегда существовали свободные половые сношения, не принадлежащие к проституции, с которой их и не нужно смешивать, как это сделал Вардлоу.

2) Неопределенная множественность лиц, которым отдается данный субъект, имеет существенное значение для понятия проституции.

Что существенное в «prostare» составляет не «frequentia actus», не частота полового акта, а «pluralitas agentium», множественность лиц, которым отдается проституированный субъект, видно уже из разъяснений дигест, из выражений «passim» и «vulgo» и из того, что понятие «проституция» не применяется ими к половым сношениям с немногими (uno et altero). Эта «pluralitas», множественность, неограниченна, неопределенна. Поэтому проституция налицо, если «субъект вступает в половые сношения с неопределенным числом лиц».^[59]

Когда Лист^[60] признает профессиональный разврат, если «женщина отдается каждому мужчине, уплачивающему требуемую сумму»; или когда Ренк^[61] видит характерное в том, что «женщина отдается многим мужчинам», то в обоих случаях выражение слишком неопределенно. Дело в том, что неограниченная множественность лиц, предполагающая частую смену их в короткое время, и составляет именно главнейший признак наличности проституции, а слова «каждому» и «многим» этого не выражают. Как указывает и Миттермайер, наличности этой нет при случайной отдаче себя, хотя бы и за деньги. Нет ее и в том случае, когда женщина за деньги отдается многим поочередно, но в течение известного, более или менее продолжительного промежутка времени, имеет всегда только одного возлюбленного. «Эти последние формы сожительства могут внушить сомнение, – говорит Миттермайер, – если случайная отдача себя служит, как профессия, для существенного улучшения средств к существованию, или же если смена любовников слишком частая и скорая». В общем, следовательно, «случайную проституцию» или жизнь на «содержании» нельзя причислять к проституции. В крайнем случае, разве на нее можно смотреть, как на предшествующую ступень проституции. Напротив, к проституции, несомненно, принадлежит, например, поведение страдающей нимфоманией женщины, которая отдается неограниченному числу мужчин без разбора, часто и скоро меняя их, хотя бы она делала это и без вознаграждения. Как мы видели выше, римское право уже относило таких женщин к категории проституток.

3) Постоянная, привычная, непрерывная отдача себя представляет существенный признак проституции.

Он находится в самой тесной связи с упомянутым под № 2 моментом, с «неопределенной множественностью». Так, Густав Беренд^[62] говорит о «постоянных половых сношениях с множеством мужчин». По Рейсу,^[63] проституцией называется «lе commerce habituel qu’une femme fait de son corps». Этот-то момент постоянства, непрерывности, частого повторения и обусловливает «status meretricus» католической моралистической теологии, имеющий для наличности проституции большее значение, чем число отдельных половых актов, потому что он именно и обусловливает присущую одним только проституткам «habitualem mentis dispositionem».^[64]

4) Продажность по отношению ко всем, а не индивидуальное вознаграждение деньгами (либо подарком, либо каким-нибудь преимуществом) определяет сущность проституции.

Вместо «quaestum facere» римского права, каноническое право поставило еще более сильное и определенное выражение, «communiter venalis», понятие о публичной продажности, как характерной для сущности проституции. Эта продажность, как существенная черта, и отличает в действительности проститутку от всех других лиц, состоящих во внебрачных половых отношениях. Тем самым всякое индивидуальное денежное вознаграждение или всякое другое материальное вознаграждение лица, к которому неприменимо понятие о публичной продажности, исключает представление о проституции. Поэтому французские авторы справедливо смотрели на «venalite», как на центральный пункт понятия о проституции.^[65]