Цитаты из книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний»

Он должен стать лицом к лицу со своим душевным страданием и приучить себя созерцать его сущность и его причину. Надо научиться

Здесь нет границ, а ведь каждая граница есть запрет и разочарование… Здесь нет стен, а ведь каждая стена есть обида и угроза… О, как мы привыкли сидеть в клетках! Как мы связаны, подавлены, запуганы в нашей жизни! Как мало мы можем, как немного мы видим, как урезаны наши горизонты, как скудна наша жизнь! Сколь многого мы лишены – и даже не замечаем этого!

Давно я уже мечтал выбраться из этого душного города. Давно я уже томился в этой давящей, оглушающей уличной жизни, в этом городском существовании, полном горя и грязи, где все напрягает, выматывает и на каждом шагу ранит сердце. Туда, туда, на вольный простор, где все пределы снимаются и где даль раскрывает свои блаженные пространства… Как я мечтал о море… И наконец – это состоялось… Тогда, давно, первый раз в жизни, когда я приобщился к этому счастью.

у человека, существа мыслящего и созерцающего, свет глаза преодолевает свою животную неистовость и лучится одухотворенно в обращении к миру и молитвенно в обращении к Творцу.

Молчаливая красота. Строгая благость. Скромное величие… И все вместе подобно вечным гимнам. Царство беззвучных симфоний. * * *

Да, все, что есть в мире великого, живет в молчании. И говорит тишиной. Если закрыл глаза, то кажется, что вокруг законченная пустота, полное отсутствие бытия. А если открыть их, то дивишься совершенному беззвучию этого обилия, этих каменных масс, этих грозных глыб… Горы не любят шума: они как бы ушли в себя, в свою сокровенную жизнь и таят про себя свои издревле зреющие помыслы. И только обвалы и лавины, не выдержав этого молчаливого величия, с грохотом и прахом свергаются вниз, да потоки вод, скатываясь в долину, выдают своим кипеньем и журчаньем тайные замыслы горных вершин

Усвоив его, человек молится уже не о том, чтобы мир избавился от бед и страданий, но о том, чтобы страдание мира стало осмысленным, возводящим, творческим и просвет

Пока человек пленен и ослеплен своим собственным личным страданием, пока он мечется в беспомощности и сослепу не видит исхода – он побежден своей тварностью и не находит пути к Богу. Он должен выйти духом из себя, вознестись над собой и увидеть страдание ближнего, всех людей, всей твари. Сначала он ужаснется, и этот ужас перед мукой мира вызовет в нем возмущение, ропот и, может быть, даже восстание; и эти чувства и настроения Бога

Это и имел в виду глубокомысленный чешский мистик Якоб Беме, когда говорил, что качество родится из муки… [9]

Молитва может внимать дыханию Божию, созерцать мудрость Творца и даровать человеку очевидность; молитва может сомневаться, вопрошать, отчаиваться, скорбеть и призывать. Коперник молитвенно внимал законам природы. Фехнер молился вместе с цветами и деревьями. Сегантини преклонялся перед горами как перед алтарями Божиими. Ломоносов молился вместе с северным сиянием. Державин – созерцая бренность земного и бессмертие Божественного. Пушкин – каждым актом вдохновения. Лермонтов – с ландышами у ручья. Человеку дана от Бога наподобие той чудесной молитвы сеятеля, которую приводит Лесков в «Соборянах»: «Боже, устрой, и умножь, и возрасти, на всякую Долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего, произволяющего, благословляющего и неблагодарного…»