Шоуфилд с женой проехали через пост охраны и припарковались у Психиатрической клиники Уилл-Каунти. В 1975 году больница изменила старое название – Центр содержания душевнобольных преступников Уилл-Каунти – на более политкорректное.
Шоуфилд глубоко вздохнул и обвел взглядом территорию так называемой «клиники». Все здесь разительно отличалось от обычной больницы. Заведение больше напоминало тюрьму. Перед ним находилось большое одноэтажное здание, облицованное красным кирпичом. Вокруг шел забор высотой футов двадцать с колючей проволокой поверху. Ограждение имело наклон внутрь, что делало практически бесполезными любые попытки перебраться наружу. На земле лежал снег; редкие клены и дубы, сбросившие листву, покрылись ледяной коркой. Пахло дизельным топливом и канализацией. Грязные воды реки Чикаго и Чикагского санитарно‐судового канала впадали в реку Дес-Плейнс к югу от того места, где сейчас стоял Шоуфилд. Стоило ветру изменить направление, и запахи промышленных выбросов смешивались с ароматами канала, образуя чудовищное сочетание ядовитых испарений. Похоже, именно такие дни Шоуфилду и выпадали для посещения матери.
Они с Элеонор прошли в зону для посетителей. Огромный чернокожий охранник, восседавший за дюймовым бронестеклом, запустил их внутрь и протолкнул сквозь лоток документы для заполнения. Шоуфилд заполнил анкеты и расписался в журнале регистрации, обратив внимание на несоразмерно маленькие руки охранника.
– Шкафчик для вещей потребуется? – осведомился вахтер.
– Нет, благодарю. Жена подождет меня здесь.
– Хорошо. Я сообщу, когда пациентка будет готова к визиту.
Шоуфилд уселся в оранжевое кресло для посетителей рядом с Элеонор, выгреб все из карманов и отдал жене.
– Хочешь, пойду с тобой?
– Не стоит. Тебе вообще ни к чему было отпрашиваться с работы, я бы вполне мог съездить один.
– Конечно, мог. Но ты не обязан навещать мать в одиночку – я знаю, как это тяжело. С тобой точно все в порядке?
– Да, все отлично.
– Я люблю тебя, Харрисон, и буду с тобой, что бы ни случилось. Ты знаешь, что всегда можешь поделиться со мной.
Шоуфилд понимал, что слова жены должны были вызвать в нем прилив нежности или даже счастья, но, к сожалению, ничего такого не ощутил. Он сжал руку Элеонор и поднес к губам.
– Спасибо тебе.
Прошло несколько секунд, и охранник крикнул:
– Шоуфилд!
Шоуфилд подумал: как глупо, что охранник четко следует установленным процедурам, ведь других посетителей в холле не видно. Он встал, и жена предложила:
– Если ей лучше, в следующий раз можем взять с собой детей.
– Наверняка ей это понравится, – улыбнулся Шоуфилд.
Дежурный латиноамериканской наружности в белой униформе открыл дверь с окошком, ведущую в тесное узкое помещение. Шоуфилд заметил у него слева на шее татуировку в виде питона. Стены комнаты для встреч резали глаз уже облупившейся желтой краской. Мать, красивая брюнетка с румяными щеками, сидела у дальнего конца серого прямоугольного стола. Выглядела она прекрасно. Она родила Харрисона в тринадцать лет и запросто могла сойти за его жену или сестру.
Шоуфилд устроился на металлическом стуле у другого конца стола. Из зарешеченного окошка за спиной матери пробивалось солнце, отражаясь от ее блестящих черных волос.
– Привет, мама, – поздоровался Шоуфилд. – С Рождеством!
Мать плюнула в его сторону.
– Грязный маленький слизняк, мерзость! Зачем пришел?
Шоуфилд тяжело сглотнул, стараясь сохранить спокойствие.
– Я слышал, ты неплохо себя чувствуешь? Выглядишь совсем здоровой.
Мать повернулась к сыну спиной, отказываясь его видеть. Шоуфилд посмотрел в окошко двери, проверил, не наблюдает ли за ними дежурный с татуировкой. Снаружи никто не маячил.
– Мама, нас не подслушивают. Тебе не кажется, что пора рассказать, кем был мой отец?
– А то не знаешь, – скривилась она. – Меня изнасиловал демон, посеял в моей утробе свое злое семя.
Шоуфилд зажмурился, чтобы мать не увидела, как на его глаза навернулись слезы. Эти слова он слышал, сколько помнил себя. Мать всю жизнь страдала нарушением душевного равновесия. В детстве она убежала из дома, а в двенадцать лет забеременела. Еще раньше ее заманил в секту человек по имени Пророк. Членами секты были такие же, как она: сбежавшие из дома, правонарушители, психически неуравновешенные люди. Забеременев, мать Шоуфилда сказала товарищам, что к ней во сне приходил сам Сатана, который оплодотворил ее семенем Антихриста. Во втором триместре беременности она пыталась покончить с собой, однако Пророк ее спас.
Шоуфилд стал изгоем с самого момента рождения. Его почитали и боялись. Дети отказывались с ним играть и в то же время не верили в его особый статус. Когда поблизости не было взрослых, его обзывали придурком, монстром, дьяволенком; его не переносили на дух, а он лишь хотел дружить с ними, мечтал быть в компании.
Хуже всех относилась к нему мать: страстно ненавидела, а он не понимал ее чувств. Несколько раз уже в подростковом возрасте она пыталась его убить. Не вмешайся Пророк, Шоуфилд до своих лет точно не дожил бы.
– С тобой хорошо обращаются, мама? Рождественскую елку поставили? Уже дарите друг другу подарки?
Губы матери дрогнули от ярости, однако она не ответила, избегая взгляда сына. Он вздохнул и поднялся.
– Счастливого Рождества, мама. Элеонор с детьми тоже шлют поздравления. Ребята очень хотят с тобой повидаться.
Злость сошла с ее лица, и мать широко распахнула глаза, точно ребенок в ожидании подарков. Она еле слышно заговорила, и в ее голосе зазвучало предвкушение:
– Приведешь их? Я бы хотела увидеть детей…
Шоуфилд выглянул в окно и задумался.
– Приведу, только если будешь нормально себя вести. Можешь не любить меня: я тебя не виню, – и, наверное, ты права. И всегда была права, теперь я понимаю. Я и в самом деле мерзость. И все же я не позволю тебе разговаривать со мной так, как сегодня, когда приеду с детьми.
– Обещаю! Привези их…
– Я подумаю.
Он постучал в дверь. Татуированный дежурный отпер замок и проводил Шоуфилда к выходу. Проходя по длинному белому коридору, Шоуфилд пытался сосредоточиться на белых дверях и свете флюоресцентных ламп, лишь бы не думать о матери и своем прошлом. Он глубоко дышал, снова и снова втягивая в легкие воздух. Пришлось взять себя в руки – не хватало только приступа гипервентиляции или рвоты.
Васкес просто кипела от злости, когда Белакур закончил совещание и распустил детективов. Ее жестоко унизили, и все же она не собиралась позволять Уильямсу действовать ей на нервы. Сейчас ей необходимо было прийти в себя, восстановить самообладание.
В зале надышали, и Васкес решила выбраться на свежий воздух. Она сделала шаг к двери, когда на пути у нее встал агент Гаррисон. Он улыбнулся – мол, что поделаешь? – и сказал:
– Агент Васкес, мы рассчитываем встретиться с вами, поговорить о расследовании. Давайте вместе обсудим имеющиеся улики, опросим свидетелей.
Васкес едва не послала его куда подальше. Эти люди публично ославили ее, а теперь намерены тратить ее время! Тем не менее встреча дала бы ей возможность высказать Уильямсу все, что она думает. Васкес с трудом приподняла уголки губ, изобразив улыбку.
– Разумеется. Мне сейчас нужно кое‐чем заняться в оперативном штабе. Можем встретиться там через час. – Она вручила Гаррисону свою визитную карточку. – Адрес найдете здесь. Вест-Рузвельт‐роуд. Машину оставите в гараже через дорогу.
Похоже, Гаррисон удивился, что она так легко согласилась.
– Здорово, спасибо. Увидимся.
Васкес выскочила из здания и добежала до своей «краун-виктории». Телефон во время совещания пришлось поставить на беззвучный режим, однако по вибрации она поняла, что поступило несколько сообщений. Первое – от приятеля из Бюро: «Пробил твоих новых дружков через министерство. Уильямс значится в штате, но и только. Больше никакой информации, будто ее стерли».
Васкес немного посидела, наблюдая за уличным движением на Пятидесятом шоссе. Информацию необходимо было обдумать. В Бюро работали лучшие ищейки в мире, и уж если ее другу не удалось получить доступ к данным об Уильямсе, значит, того засекретили по высшему разряду.
Чем дольше она размышляла о том, что произошло в конференц‐зале, тем больше понимала: Уильямс прав. Ее оценки были некорректны, причем из‐за Белакура. Старый напарник отца недолюбливал Бюро и не желал сотрудничать с его представителями за исключением Васкес. Белакур и заставил ее подготовить психологический портрет преступника. Васкес не любила подобную работу, и поэтому в свое время ушла из Бюро поведенческого анализа, продолжив карьеру в качестве следователя по делам торговли живым товаром.
Единственный вопрос затмевал собой все остальные. Кто же, черт возьми, эти ребята?
Надо все о них выяснить.
Оперативный штаб ФБР в Чикаго находился в здании на Рузвельт‐роуд, на территории, огороженной черным забором с металлическими пиками и белыми столбами. Здание было длинным, высоким, с множеством зеркальных окон на фасаде. Васкес занимала кабинет на пятом этаже, с южной стороны. Окно смотрело на другое крыло, где в зале, разделенном на маленькие клетушки, работала армия агентов.
Она провела троицу из министерства юстиции внутрь и закрыла за ними дверь. Внутренних окон в кабинете не имелось, и все же Васкес напомнила себе о необходимости не повышать голос и соблюдать при разговоре спокойствие. Она указала гостям на стулья, сама же села за рабочий стол. Уильямс и старший из агентов, представившийся как Брубейкер, устроились напротив нее. Васкес могла предложить посетителям всего два стула, и Гаррисон остался стоять. Они с Брубейкером были одеты в одинаковые черные костюмы с белыми рубашками и темными галстуками, Уильямс же пришел в серой шелковой рубашке, расстегнутой на груди. Галстук он не носил, и из‐под рубашки выглядывала черная футболка. Похоже, Уильямс занимал в этой группе особое положение, однако даже его наряд, пусть и на подсознательном уровне, свидетельствовал о пренебрежении субординацией. Васкес знавала подобных норовистых парней, когда служила еще в Бюро поведенческого анализа. Ее опыт подсказывал, что такой человек без всяких раздумий готов выстрелить и уложить противника на месте.
– Ну что же, господа, опустим дурацкие формальности. Рассказывайте, кто вы и откуда.
Брубейкер глянул на Уильямса. Между ними состоялся молчаливый диалог, хотя Васкес и не поняла его смысла. Наконец Уильямс сообщил:
– Мы не пытались вас обмануть. Наша группа действительно относится к министерству юстиции; преступление, которое вы сейчас расследуете, и есть наша специализация. Мы с вами делаем общее дело: хотим поймать убийцу и сделать так, чтобы он больше никому не навредил.
О проекте
О подписке