Цитаты из книги «Проблема Спинозы»

(2) Когда что-то не является объектом любви, то вокруг этого не возникает никаких ссор – не ощущается ни печали, ни ненависти, коротко говоря – никакого возмущения разума.

Каждый раз, как мы моргаем, где-нибудь в этом мире рождается глупец.

Видишь ли, – Франку схватил Бенто за руку, – вот именно в этом между нами есть фундаментальное различие! Я не согласен с тем, что все чувства должны быть подчинены логике. Есть некоторые чувства, которые заслуживают равного статуса с рассудком. Возьми, к примеру, ностальгию. Когда я веду моление, я соединяюсь со своим прошлым, с отцом и дедом и – да, Бенто, осмелюсь сказать, я думаю о своих предках, которые на протяжении 2000 лет произносили те же строки, распевали те же молитвы, пели те же мелодии. В такие моменты я теряю чувство собственной значимости, свою отчужденность и становлюсь частью, очень маленькой частью нерушимого потока общности. Эта мысль дарит мне нечто бесценное… как описать это?.. сопричастие, единение с другими, которое невероятно утешительно для души. Мне это необходимо. Полагаю, это необходимо всем.

Вот что я предлагаю. Позвольте мне выдвинуть несколько пришедших по наитию догадок о том, как Спиноза повлиял на Гете. Во-первых, следует помнить, что у Гете уже сформировались некоторые близкие мыслям Спинозы идеи, до того как он натолкнулся на труды этого философа. Речь идет о взаимосвязанности всего сущего в Природе и идее о саморегуляции Природы, выше которой или ниже которой нет ничего. И помните, что для Спинозы Бог – эквивалент Природы. Он говорит не о еврейском или христианском Боге, а об универсальной религии разума, в которой больше не существовало бы ни христиан, ни иудеев, ни мусульман, ни индусов. – Хм-м, я и не догадывался, что он хотел уничтожить все религии. Интересно! – Он был универсалистом. Он ожидал, что традиционные религии будут отмирать, по мере того как все большее число людей станет посвящать себя поиску полнейшего понимания мироздания. Он видел в мире бесконечный поток причинности. Для него нет такой сущности, как воля или сила воли. Ничто не совершается по капризу. Все вызвано чем-то предшествующим, и чем больше мы посвящаем себя пониманию этой причинной связи, тем свободнее становимся. Именно эта точка зрения на упорядоченную вселенную с предсказуемыми, математически выведенными законами, на мир, обладающий бесконечными возможностями объяснения, подарила Гете ощущение спокойствия.

Прежде всего, Франку, я вкладываю в слово «природа» особый смысл. Я не имею в виду деревья, леса, траву, океан или что-то такое, что не сделано руками человека. Я имею в виду все сущее: абсолютно необходимое, совершенное единство. Такое использование термина «природа» относится к тому, что не имеет конца, едино, совершенно, рационально и логично. Это имманентная причина всех вещей. И все сущее без исключения функционирует в соответствии с законами Природы. Так что, когда я говорю о любви к Природе, я не имею в виду ту любовь, какую испытывают к жене или ребенку. Я говорю об ином виде любви – о любви интеллектуальной. На латыни я использую сочетание Amor Dei intellectualis.

(4) Но любовь к сущности вечной и бесконечной питает душу одной лишь радостью и сама по себе не смешивается ни с какой печалью, вследствие чего ее следует всячески желать и стремиться к ней со всею силой.

(3) Все сие происходит от любви к тому, что смертно, как и упомянутые выше объекты.

(1) Все сие зло, похоже, исходит от того факта, что счастье или же несчастье делается полностью зависимым от качества объекта, который мы любим.

В случае славы дух еще более поглощен ею, ибо слава считается всегда благом сама по себе и конечной целью, к коей направлены все действия. Достижение богатства и славы не влечет за собою раскаяния, как в случае любострастия, но чем более мы приобретаем, тем больше наше наслаждение и, следственно, тем больше побуждаемся мы увеличивать и то и другое; притом, если надежды наши оказываются обмануты, мы погружаемся в глубочайшую печаль.

Ибо чувственные удовольствия (любострастия) порабощают дух до такой степени, что он полностью замирает, как если бы в действительности было достигнуто высшее благо, так что человек делается полностью не способен думать о каком-либо ином предмете; когда же любострастие удовлетворено, за ним следует крайнее разочарование, которое, хотя уже и не связывает дух, но смущает и притупляет его.