– Вы ничего не заметили в номере необычного? – спросил Луи Вермандуа у горничной отеля, где останавливался Жак Форси за несколько часов до своей смерти.
– Нет, месье. Мусора было мало. Бельё постельное и полотенца на своих местах. Ничего не сломано. Телевизор, холодильник и кондиционер выключены.
– А, постель, – вставил инспектор Фрежюс, – как думаете, мадам, в ней лежали?
– Да, месье, без сомнения. Хотя покрывало лежало более-менее аккуратно, но подушки, особенно простыня… будто лежали двое… Ну, вы меня понимаете, месье?
– Вы имеете в виду, что в постели, скорей всего было двое – мужчина и женщина, – подытожил комиссар.
– Похоже на то, месье.
– Скажите, камеры на этом этаже установлены?
– Да. Если честно, коридор, где этот номер не просматривается, а вот холл и лестница хорошо.
Комиссар отправил инспектора распорядиться, чтобы сделали копию с записи видеокамеры и также распечатали список всех, кто остановился в отеле не только в этот день, но и на день раньше и день позже. И, тем не менее, Луи Вермандуа всё ещё не торопился покинуть номер, будто не только в вещах, но и в самих стенах надеялся получить подсказку или просто не хотел выходить отсюда неосознанно, вернее не признаваясь себе, что дело может зависнуть. Комиссар всё ходит туда-сюда, продолжает осматриваться вокруг.
– Мадам, постельное бельё из этого номера, где?
– Отправили в прачечную, месье.
Комиссар сокрушённо сел в кресло и невольно его взгляд скользнул по стене, около которой стояла кровать.
– Что там?
– Где, месье?
– Наверху, над кроватью?
– Не знаю, какое-то пятно. Не заметила. Сейчас вытру.
– Нет, не трогайте.
Вернулся инспектор Фрежюс.
– Господин комиссар, копия записи готова, списки тоже.
– Хорошо. Мадам, покажите инспектору, где у вас стремянка. Франсуа-Пьер, возьми стремянку, посмотри, что там, – комиссар кивнул наверх стены над кроватью.
Инспектор ушёл с горничной, вскоре вернулся, неся стремянку.
– Ну?
– Отпечаток губ губной помадой, комиссар, очерченный зелёным контуром в виде сердца. Сейчас сфотографирую.
– Возьми пробы.
– Конечно, – инспектор потёр палочкой по контуру, другой по губной помаде с отпечатка губ.
– Франсуа-Пьер, как думаешь, если на кровать поставить стул и встать, женщина дотянется?
– Момент, проверим. Мадам, проводим следственный эксперимент, – инспектор убрал стремянку, пододвинул обратно кровать, переложил подушки, сдвинул простыню, поставил стул на кровать. – Мадам, прошу. Не беспокойтесь, я вас поддержу, а господин комиссар подстрахует с другой стороны, – и сам взобрался на кровать, затем помог горничной подняться, после чего поставил её на стул, поддерживая за талию. – Достаёте? Ваши губы на уровне отпечатка?
– Нет, месье, ниже.
– Насколько?
– Примерно на две фаланги пальца.
– Спасибо, мадам. Я вас держу, не бойтесь. Теперь, господин комиссар, мы знаем рост той, что была здесь.
– Если она имеет отношение к Жаку Форси.
– Вы считаете, что нет?
– Не знаю. Надо проверить в других отелях, есть ли подобные «печати» там?
– Вряд ли.
– И всё же придётся съездить и посмотреть.
Клотильда вернулась домой без сил, совершенно разбитая. Ещё в машине по мобильнику заказала в ресторане обед и ужин на дом. Такси вызывать не стала, чтобы не провоцировать нежелательные толки в квартале.
Клотильда долго стояла под душем, меняя температуру, обливаясь то горячими, то холодными струями. Контрастный душ облегчение душе не принёс.
В дверь позвонили. Это привезли заказ из ресторана. Пересиливая себя Клотильда пошла в мастерскую за мужем.
– Над чем работаешь?
– О, дорогая опять вкусно пахнешь… А, это эскиз «Мастерская художника».
– Идём обедать, Туссен и не забывай об отдыхе.
– Ты что-то хочешь предложить?
– О, не сегодня, Туссен. После обеда иду в свою спальню. Голова болит. Нездоровиться. Может магнитные бури?
– А-а, мне тоже сегодня не очень.
– Ты много работаешь, так что неудивительно. Передохни, поваляйся на диванчике, послушай музыку, песни.
– Дорогая, ты же знаешь лежать просто, а не спать я не люблю, а вот насчёт музыки, с удовольствием.
Комиссар и инспектор посетили те отели, где останавливался Жак Форси из тех, что обзвонил Франсуа-Пьер. И во всех номерах они обнаружили на стенах над кроватью отпечатки губной помады в виде губ внутри сердца, контур которого почему-то зелёный.
До полночи просматривали копии записей с видеокамер и сравнивали списки постояльцев. Из множества мелькающих лиц и снующих фигур всё же удалось отличить женщину, которая появлялась на всех записях по нескольку раз. Четырежды камерам удалось зафиксировать, когда она входила, кстати без стука и выходила из номера Жака Форси. Вот только лицо полностью разглядеть подробно не удавалось. Постоянно что-то мешало: тень от полей шляпки или капюшон, накинутая косынка или шарфик, будто небрежно наброшенный на голову, которых у неё, видимо, было множество различных расцветок. И всё же узнать её можно было, ещё бы при столь внимательном осмотре. Она явно не хотела быть узнанной. Нигде, ни на лестнице, ни в холле, ни в коридоре Жак Форси с ней не появлялся. А, может быть она замужем и опасается за свою репутацию? Или, напротив эти меры предосторожности предпринял месье Форси, чтобы его не увидел кто-нибудь из знакомых и не сообщил жене?
Из нескольких сотен фамилий постояльцев, что были в списках повторилась только дважды одна: Клотильда Тостивен. Что это случайность?
– Тостивен, Тостивен, – повторял инспектор Фрежюс, – где-то я уже слышал или видел, или встречал эту фамилию.
– Вспоминай, вспоминай, Франсуа-Пьер!
– Легко сказать!.. Вспомнил! Я и слышал, и видел! Это фамилия художника, абстракциониста! Видел его картины в художественном салоне. О нём там много говорили. Картины его ценятся высоко, мне не по карману.
– Ну! Не предполагал, Франсуа-Пьер, что ты посещаешь художественные салоны не с целью поиска улик, а для приобретения художественных ценностей в личное пользование.
– Да, патрон! Бывает! Посещаю выставки и галереи, а не трачу свой скудный доход на скачки по вашему примеру!
– Не прибедняйся, не такой уж он и скудный.
– Но и не зашикуешь!
– Это верно… А, что тянет?.. Вернёмся к Тостивену. Предположим она его дочь.
– У Туссена Тостивена дети – это его картины!
– Тогда жена.
– Господин комиссар, что вы говорите?! Если эта женщина жена, то жена знаменитого художника! Что может быть общего у неё и продавца мяса?!
– Ну, не совсем продавца, а владельца магазина – это первое. Второе: она – женщина, он – мужчина. И уж кому объяснять, да только не тебе!
– НЕ верю! Чтобы жена Туссена Тостивена была любовницей мясника?! Нет, нет, нет!.. Постойте, сейчас найду в интернете её фотографию и вы убедитесь!
– Думаешь, там будет, может в нашей базе поискать?
– Наверняка журналисты сфоткали не только одного художника, но и вместе с женой.
– Это она?
– …
– Похожа или непохожа, никак не пойму, как считаешь Франсуа-Пьер?
– Издеваетесь, патрон?
– Так, инспектор Фрежюс, чтобы завтра, нет уже сегодня в десять тридцать вот эта дама была у меня в кабинете… А теперь пора вздремнуть.
– Давно пора, – пролепетал вдогонку Франсуа-Пьер.
– Мы любили друг друга, – произнесла Клотильда Тостивен, едва сдерживая рыдания. Комиссар победоносно взглянул на инспектора Фрежюса, а тот ошарашено таращился на посетительницу. – А, что за знак мы оставляли? Так это в начале была моя шутка… Понимаете, наш первый день близости вернул мне ощущения счастья, которое я давно уже не испытывала. Снова почувствовала себя женщиной желанной, любимой. В порыве восторга захотелось всех расцеловать даже стены, которые нас приняли! И всё же осторожности ради, чтобы Жаку не прислали штраф за мою шалость постаралась сделать малозаметной. Вы, ведь, наверняка заметили не сразу, правда? Вот я с помощью Жака взобралась на стул, поставленный на кровать, и оставила свою печать. Жак тоже захотел поучаствовать и обвёл отпечаток моих губ фломастером, с собой у него был только зелёный, он им помечал что-то в своих расходных книгах. Потом мы решили, это будет наш знак в память о совместном счастье, потому что мы не предполагали, что нам удастся продержаться почти шесть лет. И наше отношение друг к другу оставалось таким же как в начале, нет, пожалуй, мы стали ещё роднее и ещё ближе… Когда я узнала от мадам Барбары… чуть сама не умерла… какая теперь мне жизнь без Жака, но надо жить, чтобы продолжать заботиться о Туссене.
О проекте
О подписке