5

Снова дни идут за днями. Лицей, потом обед и вечером самовар, Владимир Иванович, Верины крестики и разговоры о России.

– Я сегодня шла по Елисейским Полям, – говорит Екатерина Львовна, – так красиво, деревья, вдали арка, и небо совсем особенное, как только в Париже бывает, прозрачное, высокое. Так красиво. И все-таки я шла и думала: лучше никогда бы мне не видеть всего этого. Лучше бы мне быть в России несчастной, чем здесь счастливой…

Вера поднимает голову и задумчиво смотрит в угол.

– Да, – вздыхает она. – И по русской земле так легко ходить. Теперь уже снег в России…

Люка пожимает плечами:

– А как же, Вера, без Галери Лафайет? Где бы ты там ленточки покупала и одну пару перчаток по десять раз меняла?

Но Вера, не отвечая, шьет, наклонившись над канвой…

В двенадцать ложатся спать. Люка снова спит вместе с Верой. Вера долго моется и причесывается. Потом тушит свет.

– Спокойной ночи, Верочка, – заискивающе говорит Люка.

– Спи, – сухо отвечает Вера.

Вера все так же нервна, раздражать ее нельзя.

Люка закрывает глаза. Люка спит…

…Ей снится, что она лежит на широком низком шелковом диване. Она голая, ей неловко, стыдно. Прикрыться бы, но ничего нет, ни простынь, ни одеяла, ни подушек. Диван плоский, шелк холодный и скользкий. Люка беспокойно двигается. Комната совсем пустая: ни стульев, ни стола, ни даже ковра на полу. В широкое, во всю стену, окно видны только синее прозрачное небо и большая круглая луна. Луна смотрит прямо в комнату. Лунный свет падает прямо на Люкины ноги. Люка сжимает и разжимает колени, хочет спрятаться, уйти от луны. Но некуда. Лунный свет заливает ее ноги, проходит между коленями, через живот, грудь, горло, и во рту на кончике языка его вкус, прохладный влажный вкус лунного света. И некуда уйти, некуда спрятаться от луны. Так стыдно, так хорошо…

На луну набегает большая черная туча. Совсем темно, ничего не видно. Люка съеживается, подбирает колени к подбородку и чувствует холодный ветер в волосах. И вдруг шум крыльев над головой. Она зажмуривается. Нельзя дышать, и сердце не стучит, и глаза открываются сами собой от ужаса.

Черные огромные крылья… Черные блестящие глаза… От их взгляда кровь убегает из тела, вместо нее по венам струится легкий-легкий холод, и в груди уже нет сердца и нет жизни. В груди пусто, холодно и легко.

– Азраил… – слабо вздыхает Люка.

Черные крылья, черные глаза наклоняются над ней. Холодные легкие руки гладят ее грудь, ее колени. Как холодно, как блаженно, как страшно. Сейчас оборвется ее душа. Она держится только на тонкой ниточке. Сейчас оборвется и полетит в широкое окно, в темное небо… Но почему так темно?.. Она не видит его. Только черные блестящие глаза, только черные огромные крылья…

– Азраил…

Ледяные губы медленно и мучительно касаются ее губ. Темно. Тихо. И веки закрываются от счастья, блаженства и ужаса.

– Азраил…

Люка просыпается. Это их спальня. Вера спокойно дышит на соседней кровати, на стуле лежит платье, на коврике брошены туфли. Это их спальня, и все обыкновенное. Но в ногах Люкиной постели, словно огромная птица, сложив черные крылья, сидит Азраил, и черные глаза его блестят в темноте.

Она протягивает к нему руки:

– Азраил. Ты будешь ко мне прилетать?..

– Да, да. Каждую ночь… Каждую ночь…

6

Люка ходит в лицей, обедает, готовит уроки. Как всегда. И никто не знает, что с ней случилось, и никто ничего не замечает. Люка не изменилась, только немного бледнее, немного рассеяннее, чем прежде.

Урок истории. Люка зевает. Как она устала, и спина болит. А после истории еще алгебра.

«Азраил», – пишет она чернилом на парте и стирает рукавом, чтобы никто не увидел. Рукав весь черный, и руки тоже.

– Слушай. – Толстая Ивонна толкает ее локтем. – Он завтра придет.

Люка рассеянно поднимает голову:

– Он? Кто он?

– Он. Поль, конечно. Какая ты бестолковая.

– Куда же он придет?

– Ты уже забыла. Ведь я обещала его показать. Он придет завтра в Люксембург. Слышишь, Жанна?

Жаннино хорошенькое лицо густо краснеет.

– Этот Поль, который тебя целует?..

– Ну да. Завтра в половине третьего.

Жанна и Люка ходят взад и вперед по широкой аллее Люксембургского сада. На Жанне новое платье и перчатки.

– Ты чего же так нарядилась?

Люка насмешливо осматривает ее.

– Сегодня воскресенье, и мы должны познакомиться с молодым человеком…

Люка смеется, тряся головой, ее светлые волосы прыгают.

– Ты бы хоть шляпу надела, – советует Жанна. – Что он подумает?

Люка подбрасывает берет и ловит его.

– Вот еще. И так много чести, что мы его ждем.

Рыжие листья глухо шуршат под ногами. Деревья поднимают к небу голые черные ветки. В холодном прозрачном воздухе статуи кажутся живыми, цветы – искусственными и сад виден до самой глубины.

В ворота входит Ивонна, рядом длинный Поль в студенческой шапочке.

Ивонна сияет. Люка и Жанна останавливаются и ждут. Идти навстречу неприлично.

– Это Поль, – знакомит Ивонна, – а это мои подруги Жанна и Люка.

Поль улыбается. Зубы у него пломбированные. Он пожимает им руку – ладони у него потные.

– Какие хорошенькие, – говорит он развязно. – Только худенькие, как макароны. Но все-таки прелесть.

Садятся на скамейку. Люка с краю, рядом Поль, потом Жанна. Ивонна уступила ей свое место возле Поля.

– Ну, девочки, расскажите что-нибудь веселое, – говорит он.

Но они молчат. Ивонна толкает Жанну ногой, давясь от смеха.

– Чего ты?.. Перестань, – смущенно шепчет Жанна.

Поль смотрит на Люкины голые колени:

– Совсем еще маленькая. В коротких чулочках. Сколько вам лет?..

Люка обиженно прикусывает губу:

– Через месяц пятнадцать.

– О, как много. – Он протягивает руку к Люкиным коленям. – А потрогать можно?..

Люка вскакивает красная и злая:

– Не смейте. И довольно с меня… Прощайте.

Она поворачивается и быстро идет к воротам. Ивонна догоняет ее:

– Что же ты? Куда? Он обидится.

– На здоровье, пусть обижается.

– Но как можно?.. Ты совсем невоспитанная.

– Убирайся. – Люка почти бежит.

– Разве он тебе не нравится?..

– Ужасно нравится, страшно, и он чудно тебе подходит.

– Ну вот видишь…

– Прощай.

Ивонна недоумевающе смотрит Люке вслед, потом возвращается к Полю и Жанне.

– Сумасшедшая эта Люка.

Люка идет по тротуару.

Как противно. Руки у него потные, и весь он отвратительный, и еще целуется с этой индюшкой. А она, Люка, побежала смотреть на него. Она, к которой прилетает Азраил…

Люка морщится. Какой стыд. Он чуть не взял ее за колено. Чтобы успокоиться и убить время, Люка идет пешком. Идти далеко, с Монпарнаса в Пасси. Но ей не скучно. Она размеренно шагает, читая в такт:

 
Есть Ангел смерти; в грозный час
Последних мук и расставанья
Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…
 

Уже четыре часа, а в одиннадцать можно лечь.

 
Он крепко обнимает нас,
Но холодны его лобзанья…
 

Люка сидит перед тарелкой супа и, улыбаясь, глядит прямо перед собой на обои.

– Люка, чему ты? – спрашивает Екатерина Львовна.

– Что? – Люка растерянно моргает.

– Чему ты улыбаешься?..

– Я?.. Разве я улыбалась?..

Вера подозрительно смотрит на сестру:

– Ты вообще какая-то странная. Сонная. Синяки под глазами.

Люка краснеет:

– Я? Я ничего… Я вспомнила, в лицее…

– В лицее?.. – Вера грозит ей пальцем. – Смотри у меня.

Неужели догадалась?.. Неужели видела его?.. От страха холодеют руки.

– Ты не больна ли, Люка? – беспокоится Екатерина Львовна.

– Нет, я здорова. Я очень проголодалась.

Люка, давясь, глотает горячий суп и кашляет. Вера хлопает ее по спине:

– Не ешь так жадно. Никто не отнимет.

7

Азраил… Как хорошо…

И вдруг электрический свет нестерпимо ярко ударяет в лицо. Вера стоит перед кроватью:

– Я так и знала. Так и знала.

– Что? Что такое?..

– Нечего притворяться.

– Я не понимаю. Я хочу спать. О чем ты?

– Ах, ты не понимаешь?.. Не понимаешь, не знаешь. Маленькая, наивная. Так я тебе расскажу.

– Нет, нет, – испуганно кричит Люка. – Я не хочу, не надо, я не хочу этого знать. – И зажимает уши.

Но Вера грубо отводит ее руку:

– Нет. Ты будешь слушать. Довольно. Не знала, так узнаешь…

Вера до боли стискивает Люкину руку и, наклонив к ней бледное злое лицо, быстро-быстро говорит о самом позорном, о самом страшном.

– Вера, ради бога, Вера…

– Что у вас тут такое?..

В дверях стоит испуганная Екатерина Львовна.

– Вот, – Вера трясет Люку за руку, – вот, полюбуйся на твою дочь!..

– Вера, что ты говоришь? Замолчи, – шепчет Екатерина Львовна, – как тебе не стыдно?

– Стыдно? Это ей должно быть стыдно…

Люка лежит, уткнувшись головой в подушку. Екатерина Львовна наклоняется над ней:

– Люкочка.

Люка вдруг поднимает голову, смотрит на мать затравленными глазами.

– Отстаньте от меня, черти, – говорит она хрипло.

Снова тихо. Екатерина Львовна ушла к себе. Вера успокоилась и спит. Люка лежит, широко раскинув руки. О, как отвратительно… Голова горит. И все уже ясно, она все знает… Все ясно, отвратительно, грубо и страшно. И неужели правда? Неужели? И как люди живут, разве можно жить, если это правда?..

Люка еще шире разбрасывает руки, чтобы только не дотронуться до себя. Отвратительно, все отвратительно. И отвратительнее всего она сама…

Люке стыдно. Люке противно. Лежать бы так целый день в темноте, никого не видеть, ничего не слышать. Но надо вставать. Сейчас проснется Вера. О, как все отвратительно. Как противно. Как стыдно смотреть на свою рубашку, натягивать чулки, мыться.

Люка уходит потихоньку из дома, пока все спят. Но и на улице все противно. На людей смотреть нельзя, они тоже все… И даже лошади… Люку начинает мутить. Какая гадость. Чтобы успокоиться, она рассматривает автомобили. У них четыре колеса и мотор, руль. Вот маленький «ситроен», а это «рено». Да, об автомобилях еще можно думать. И о деревьях, о тучах, о ветре.

Но в лицее опять все отвратительно. Толстая Ивонна, которая целуется с Полем… И Жанна, и все ученицы, и учителя. И даже мухи. Ведь и мухи тоже… Люка сидит красная, с запекшимися губами.

– Вы не больны? – спрашивает классная дама. – Может быть, хотите домой?

– Нет, нет, – пугается Люка. – Не хочу.

– Поль сказал про тебя… – шепчет Ивонна.

Люка сжимает кулаки:

– Молчи. Не смей со мной говорить, а то я тебя так вздую!

– Сумасшедшая.

После занятий Люка долго бродит по улицам. Голова кружится. Она ничего не ела. Надо хорошенько устать, тогда не будешь ни о чем думать.

В половине десятого Люка отпирает входную дверь.

– Люка, – вскрикивает Екатерина Львовна. – Деточка. Где же ты пропадала? Как я волновалась. Всюду уже искали, ко всем знакомым звонили и в лицее…

Вера пожимает плечами:

– Я говорила, что нечего бояться. Ты бы, мама, вместо поцелуев выбранила бы ее хорошенько.

Екатерина Львовна хочет обнять Люку, но Люка слабо отстраняется и проходит в спальню.

– Оставь, мама. Я очень устала. Я хочу спать. Я обедала у Ивонны. Завтра расскажу.

Вера расставляет чашки на столе, звенит блюдечками.

– Комедия. – И презрительно смеется. – Ничего. Пусть поголодает. Полезно.

8

Азраил больше не прилетает. Люка даже не вспоминает о нем. И все по-прежнему – лицей, обед, уроки, чай. Люка по-прежнему играет с Ивонной и смеется. Что поделаешь? Жить надо, и каждый день. Даже если очень тяжело. Даже если очень скучно. Люке кажется, что она несчастна, но, может быть, это и не совсем так.

Самовар давно докипел. Люка зевает, поставив оба локтя на стол. Владимир Иванович влюбленно смотрит на Веру, поблескивая очками. Иголка быстро мелькает в Вериных пальцах.

– Я буду шить, пока не кончу. Хоть до утра, – говорит Вера.

– Уже половина первого. – Екатерина Львовна с улыбкой поворачивается к Владимиру Ивановичу. – Вы пропустите последнее метро.

– И бог с ним, – беспечно отвечает он.

– Да, но такси здесь ночью не найти. Ведь вам далеко.

– Я и пешком дойду. За счастье побыть лишних пять минут с Верой Алексеевной я готов…

Владимир Иванович краснеет. Этого не следовало говорить. Да, этого говорить не следовало.

Но Екатерина Львовна все так же улыбается:

– Что же? Ноги молодые… Но тебе, Люка, пора спать. Идем.

Екатерина Львовна уводит Люку. Дверь в спальню закрывается. Вера и Владимир Иванович одни.

Вера еще ниже нагибается над канвой. Владимир Иванович молчит. Круглые часы на стене громко тикают.

– Вера Алексеевна…

Вера поднимает голову, глаза ее смотрят на него чуть-чуть испуганно, и во всем лице ожидание.

– Что?.. – тихо спрашивает она.

– Вы не устали?

– Нет… – По щекам ее скользит легкая тень от опустившихся ресниц.

Она вдевает в иголку красную нитку, откусывает кончик.

– Это… Это вас не утомляет?

– Ну конечно. – Она нетерпеливо поднимает брови. – Конечно утомляет. Но что же делать?..

– Вера Алексеевна… Я… Простите. Все это очень просто… Если вы… Если бы вы стали моей женой…