4. Крепость

Целый день герцог Эдуан посвятил главной башне замка. Пусть вероятность осады мала, но исключать её нельзя, поэтому молодой господин не ленился устраивать проверки. Он помнил то время, когда замок осаждали в последний раз. Это случилось пятнадцать лет назад. Семилетний маркиз рвался из покоев матери, где его заперли. Он страстно хотел подняться на стены, увидеть врагов, пускать в них стрелы, сбрасывать камни. Напуганная Эмми едва не связала Громма. Она уговаривала, плакала, повышала голос до крика, в конце концов через прислугу обратилась за помощью к мужу. Тот выбрал время, чтобы забежать на жилой этаж башни и, обняв сына, поручил ему оберегать маму, защищать подступы к её комнатам ценой своей мальчишеской жизни.

– Враги могут ворваться в башню? – изумился Громм.

– Только в случае предательства, – ответил отец, – тогда мы будем биться за каждую ступеньку лестницы.

– Надеюсь, этого не случится, – проговорила Эмми, успокаивая сына.

– Я хочу увидеть битву, – ответил ей мальчик.

– Запомни хорошенько, мой отважный маркиз, – строго сказал герцог Эдуан, – твоя лучшая битва та, которую ты смог предотвратить!

На помощь крепости Эдуанов пришли королевские войска, и враги отступили с большими потерями. Будущий герцог довольствовался тем, что видел из главной башни: сначала людские волны накатывали на крепостные стены, а потом отхлынули от них.

Слова отца он запомнил хорошо. Приняв после смерти родителя ответственность за герцогство, границу и крепость, его светлость старался не упускать из виду того, что может потребоваться осаждённым. Военная роль замка – оборонительная, в этом неприступном гнезде за прочными толстыми стенами даже небольшой гарнизон продержится столько, сколько позволят запасы провианта.

Получив от предков самый укреплённый замок королевства, Громм Эдуан страстно желал сохранить его оборонную способность. Надёжные стены – это ещё не всё, нужна преданность гарнизона. Герцог помнил предупреждение отца: крепость не убережёт от предательства. Заподозренных в ненадёжности Эдуан отстранял от службы. Проверки, которые устраивал герцог, наводили ужас на ратников: хотя герцог не слишком строго наказывал провинившихся, все боялись потерять его доверие и лишиться хорошего места.

Особенного внимания требовали кладовые и погреба. Эдуан лично посещал первый этаж главной башни, где находились склады съестных припасов, там же был арсенал – оружие и военное снаряжение. Помещения стражи, кухни и жилые комнаты для командиров замкового гарнизона располагались выше. Покои самого герцога, его семьи и свиты на верхнем этаже. В сопровождении стольника и закупщика провизии Громм Эдуан внимательно осмотрел кладовые. Он с удовольствием отметил изобилие запасов, сказал слугам обычные слова о необходимости поддерживать порядок и, провожаемый вздохами облегчения, поднялся на третий этаж.

Лето только вступало в свою силу, толстые каменные стены ещё не раскалились, в покоях герцога сохранялась прохлада, иногда Шугэ растапливал камин. Сейчас в кабинете было не слишком холодно, хотя унылая обстановка скорее напоминала зимний вечер, чем летний солнечный день. Солнечные лучи, падающие из высокого, но узкого окна на письменный стол, только усиливали контраст между затенёнными и освещёнными частями помещения. Впрочем, для работы эта атмосфера подходила как нельзя лучше – Эдуан не любил излишеств.

В своём кабинете герцог изучал отчёты о закупках продовольствия, о ценах на муку, крупу, специи, когда камердинер доложил о прибытии посыльного из Колуи от матери. «Опять зовёт в столицу! – сердился своему предположению Громм. – Будет сватать мне преглупых девиц!» Вошёл незнакомый человек, положил перед его светлостью свёрток и, кланяясь, удалился. Это показалось странным, обычно посыльные спрашивали дозволения дождаться ответа. Эдуан развернул грубую бумагу, обнаружил два письма и шкатулку, перевязанную жёлтой шёлковой лентой. Письма от матери и дяди. Первым вскрыл конверт герцогини, не надеясь найти в письме что-то новое, читал невнимательно, строя догадки о том, что же понадобилось от него графу Горроу. Герцогиня на этот раз обращалась с необычной просьбой, Громм даже усомнился в здравомыслии матушки. Призывы сжалиться над ней и сёстрами перемежались просьбами выбрать достойную невесту и открыть шкатулку. Тут же говорилось о необходимости иметь наследника, опасности преждевременной смерти любимого сына и оставлении матери в нищете.

Эдуан забыл о письме дяди и взял шкатулку. Странно, мать придаёт ей мистическое значение. Что там может быть? Обручальные кольца? Молодой человек разрезал ленты, открыл крышку. Комната заполнилась дивным ароматом. Что-то знакомое и вместе с тем удивительное. Откинувшись на спинку стула, Громм наслаждался запахом и приятным ощущением восторга, окрылённости, чего-то неземного и бесконечно прекрасного. Как хорошо! Как прекрасна жизнь! Вот бы совершить геройский поступок, наделить всех бесценными сокровищами, отправиться в путешествие…

В дверь скребётся Шугэ. Добрый слуга! Надо подарить ему коня!

– Зайди! Заходи, чего медлишь?

Приветливый голос господина удивил парня, он замялся на входе.

– Как поживает твоя жёнушка? Давно я не видел её.

– Слава богу, здравствует, – Шугэ насторожила мягкость обычно сухого тона господина, он не сразу отважился на просьбу, – если помните орлана, ваша милость, которого вы изволили сразить.

– А! Помню! Там парнишка упал, и ты взялся его выхаживать! Как он?

– Обошлось! Теперь мечтает поблагодарить вашу светлость за спасение.

– Мальчишка? Он здесь? Пусть заходит.

Шугэ выскользнул, его сменил щуплый подросток. Мальчик говорил о доброте герцога, о том, как сердце спасённого переполнено благодарностью, ещё что-то. Какой прекрасный образ! Громм любовался необычно красивым лицом, шевелением маковых губ, блеском ясных тёмно-серых глаз. Какой нежный голос! Он чарует, он манит! Герцог испытывал негу, слабость во всём теле, его неодолимо тянуло к этому человеку. Что за напасть!

– Ты возвращаешься к родным в деревню? – скрипуче произнёс Громм, силясь подавить разрастающееся в сердце благостное ощущение.

– Я сирота. Меня растила мачеха, но жизнь с ней стала нестерпима, я буду менестрелем. Теперь моя судьба – дорога, а приют под кронами деревьев.

Бедняжка! Один среди жестоких, злобных людей. Нежность охватила всё существо и мешала дышать.

– Хорошо поёшь? Спой мне.

Мальчик снял с плеча ремень лютни, обхватил тонкими пальцами гриф и заиграл. Каждое его движение волновало, Громм до боли в суставах вцепился в стул, на котором сидел. Звучала песня. Незамысловатая нежная мелодия будоражила воображение, простые слова о любви и верности влекли слушателя к певцу с нарастающей силой.

– Уходи, – простонал герцог и вдруг вскричал, как раненый зверь, – вон! Вон отсюда!

Мальчик прервал песню, с достоинством поклонился и вышел. Дивный, чарующий голос ещё будто звучал в комнате:

– Прощайте, ваша светлость, я буду молиться о вас, пока дышу.

Дверь за странным посетителем закрылась, время шло, но Громм всем телом ощущал незримое присутствие мальчишки. Как такое могло произойти с неприступным для любовных чар герцогом Эдуаном! Где его самообладание и здравый смысл? Постепенно чувство необъятного счастья и влечения сменилось щемящей тоской. Зачем он выгнал менестреля! Пусть бы жил в замке, развлекал дивным пением хозяина и гостей… Да! Надо вернуть мальчишку.

– Шугэ!

Герцог в нетерпении шагнул к выходу, чтобы поторопить слугу, тот мешкал. Наверное, пошёл провожать своего подопечного. Раскрыв дверь, Эдуан убедился, что слуги нет поблизости, и, справляясь с желанием бежать следом, заставил себя вернуться за стол. Бессмысленно перебирая бумаги, он наткнулся на письмо Грэга Горроу, вскрыл конверт и принялся за чтение. Блуждающие в туманной дали мысли собрал не сразу. Однако дядино послание вернуло племянника к действительности. Граф подробно объяснил, как надо обращаться с присланной колдовской шкатулкой. Оказывается, это вовсе не подарок матушки! Всего лишь бережно хранимое долгие годы лекарство от ледяного сердца. Дядя настойчиво просил Громма, прислушиваясь к доводам разума или советам близких людей, выбрать себе невесту, затем в её присутствии раскрыть шкатулку. В ней лекарство, оно действует мгновенно: предметом обожания станет та, кого молодой человек увидит первой.

Взгляд Громма упал на раскрытую перед ним шкатулку. Так вот в чём дело! Мать подбросила эту гадость, чтобы он потерял рассудок и женился. Зачаровали! Разума лишили!

– Вы звали меня, ваша светлость? – скользнул в кабинет слуга.

– Нет. Уходи, – Эдуан захлопнул шкатулку. – Постой! Ничего не чувствуешь?

Шугэ растерянно хлопал глазами.

– Не молчи! Ты слышишь необычный… Говори!

– Райский аромат, ваша светлость. Это духи?

– Кроме аромата, ещё что-нибудь?

– Не понимаю, простите. Музыка слышится будто… – осмелился предположить слуга. – О чём вы спросили?

– Любовь… счастье?

Шугэ смутился:

– Право не знаю, что сказать, господин. Жену люблю, уж года три. Дитя она ждёт, так и счастлив, чего говорить…

– Ладно. Иди!

Шугэ удалился, недоумённо поглядывая на господина. Эдуан повертел шкатулку в руках. Долго это будет действовать? Эмоции улеглись, но как после грозы остаётся чистота, свежесть, запах озона, так и теперь Громм ощущал обновление и ясность. Предположив, что причина охвативших его ярких чувств находится в шкатулке, его светлость развеселился. Милая матушка хотела, чтобы он потерял голову от хорошенькой барышни, а подвернулся крестьянский мальчишка, едва не ставший добычей орлана!

5. Сирота

Милтина родилась в семье главного лесничего. В лесах герцогства Эдуан водились лоси, медведи, кабаны, множество мелкой дичи. Охотиться здесь любил сам король. На должность главного лесничего желающих было много, ведь платил герцог щедро. Работы тоже хватало. Отец Милтины – потомок обедневшего дворянского рода. Он стремился сюда не только из отвращения к праздной жизни и бессмысленному существованию молодых искателей богатых невест. Юноша горячо любил дочь священника и вопреки воле родителей женился на ней. Молодым отказали даже в том скудном содержании, которое эсквайр Грэг Уэсли имел до свадьбы. Должность в лесах герцога Эдуана оказалась везением. Новоиспечённая семья быстро обзавелась хозяйством в добротном доме среди живописной природы. Молодожёны чувствовали себя необычайно счастливыми, не зависящими ни от родни, ни от условностей света, ни от кого бы то ни было. На пятый год Бог подарил им дочь.

В доме на опушке леса вдали от деревень проходило раннее детство Милтины. Мать она не помнила, та скончалась после рождения дочурки. Отец женился вскоре после смерти её матушки – работы в лесу много, смотреть за дочкой и хозяйством некогда. Мачеха оказалась женщиной властной, расторопной. Она с удовольствием руководила тремя работниками лесничего и сама дел не чуралась. Крепкое хозяйство процветало, в доме всегда был достаток.

К падчерице женщина относилась хорошо, но мамой не позволяла себя называть. Бледненькая сероглазая девчушка совсем на неё не походила, женщина хотела иметь родных – румяных кареглазых крепышей. Годы шли, Бог детей не давал. Тоненькая падчерица росла, всё больше напоминая родную мать. Вместе с ней росло неудовольствие лесничихи, будто Милтина виновна в бесплодии мачехи. Это неудовольствие превратилось в ненависть, когда погиб отец девочки. Дочке в ту пору исполнилось двенадцать лет. На ребёнка по милости герцога было выделено содержание, которое мачеха прибрала к рукам. Дом в лесу пришлось освободить для семьи нового лесничего. Хорошо ещё, вдова умудрилась вовремя перегнать корову и лошадь в родную деревню. Прихватила также курочек, припасов кое-каких, что на телеге уместились.

Родители встретили овдовевшую дочь холодно, что уж говорить о чужой девчонке! Падчерица трудилась целыми днями. Мачеха и её родня наперебой давали Милтине поручения, не сообразуясь ни с её юностью, ни со здоровьем. Называли девочку лишним ртом, нахлебницей, приживалкой, не признавая, что она отрабатывает свой кусок хлеба с лихвой. Досыта не кормили, обновы она даже в мечтах не смела просить. Купленная ещё отцом одежда вскоре износилась, тогда в ход пошли добытые из сундуков штаны и рубахи братьев мачехи – работать в мужской одежде было удобнее. По воскресеньям Милтине позволяли надевать старые юбки и кофточки хозяйки из тех же сундуков – в праздничные дни девушка пела в церковном хоре соседнего села. В храме девочка забывала о горестях теперешнего положения, отдыхала душой и телом, измученным непосильной работой.

Мягкий низкий голос Милтины необычно красивого тембра добавлял красок общему звучанию хора. Прихожане полюбили новую певчую. Воскресные службы напоминали дочери лесничего о далёких днях счастливого детства, об отце, обучавшем её игре на лютне и пению. Положенная клиру воскресная трапеза поддерживала сироту, не давала умереть от истощения. Здесь-то на четвёртый год жизни в деревне приметили Милтину женихи. Потянулись в дом мачехи сваты. Первым отказали наотрез: девица годами мала, здоровьем слаба, разумом незрела, приданого за ней нет. Но идут и вторые, и третьи! Опять родня приживалку отдавать не хочет, говорит, не раньше, чем через год – пусть окрепнет под материнским крылом.

Недоразумение обсуждали, не стесняясь Милтининых ушей. Изумлялись, что бесприданница нарасхват. О любви и речи быть не может, кому эти кости нужны! Ясно, что хотят работницу в дом заполучить. Безответная, трудолюбивая – клад, а не жена! Однако и теперешние родственники не спешат расстаться с лишним ртом, только если им подарки богатые предложат.

Судили-рядили и сошлись вот на чём: мельник-то вдовый, как траур по жене выдержит, будет достойным женихом этому сокровищу!

Раньше Милтина ещё надеялась найти счастье в замужестве. Были в деревне парни добрые, приветливые, они восторженно поглядывали на сироту, сердце девушки млело от их взоров. За любым из этих молодцов можно прожить без горя. Но мельник! Громадного роста, силён как буйвол, грубый, громогласный. Жену поколачивал, побоями и свёл в могилу раньше срока. Ждала Милтину беспросветная жизнь. Затосковала она по свободе родного леса, потянуло её в дом, где росла – проситься в служанки к лесничему, лишь бы рядом с деревьями и зверушками оказаться, подальше от жадных жестоких людей. Одно спасение – побег.

Устроила дочь лесничего тайник в яме под корнями сосны на высоком берегу Эдулы. Как-то ночью перенесла туда отцовскую лютню, тайно добытые из сундука сапоги, сухари, флягу с водой, штаны и рубашку. В ближайшее воскресенье нелюбимая падчерица отправилась будто бы в храм, петь на службе, но свернула в проулок, вышла за околицу и побежала к реке. До вечера её не хватятся, за это время она уйдёт далеко.