Читать книгу «Экспертиза любви» онлайн полностью📖 — Ирины Степановской — MyBook.

2

Лена вышла из кабинета проректора и пошла по коридору к выходу из начальственного отсека. Учебную часть первого курса осаждали студенты. Лена наклонила голову и быстро пошла мимо, чтобы ее не заметили. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь увидел, как она тут бегает с заплаканными глазами.

Приемная комиссия заканчивала свою ежегодную работу. Секретарши вывешивали списки зачисленных студентов. Со стороны входных дверей доносился неясный гул. Недовольные родители рвались вместе со своими чадами в направлении кабинета ректора. Лена скосила глаза в ту сторону. То же самое было и когда она поступала.

Охранники одним загораживали дорогу, у других спрашивали документы и сверялись с какими-то бумажками. Лена прошла к деканату пятого курса. К нему относится ее новая кафедра. Ну спрашивается, разве такой поворот можно было ожидать? Лена вздохнула и остановилась возле стендов с расписанием. Никого не было вокруг нее. Ничего удивительного, на пятом курсе народ уже ушлый. Многие работают, многие еще не приехали. Большинство вообще узнает расписание по Интернету. Это не первачки, которые с трепетом идут на первое занятие по анатомии. Да и потом, что это за предмет такой, прости господи, судебная медицина? Они эту судебку и за науку не считали. И работали на ней одни му…ки. Лена поискала расписание занятий по их кафедре. Стенд был пуст, и за стеклом белели чистые листы. Она скорчила презрительную гримаску – до первого сентября два дня, а расписания еще нет. Конечно, му…ки. А сколько занятий было у них? Она попыталась вспомнить. Кажется, два цикла, по одному в семестр. А цикл – две недели. В голове вдруг всплыла какая-то «реборда железнодорожного колеса». Какая реборда, откуда? Зачем она была важна?

У Лены даже голова вспухла от этих мыслей. Родной институт, называется. Какого черта она сюда вернулась? Она вспомнила Москву – съемную квартиру, за которую платила мама, научную руководительницу, абсолютно безразличную к Лене. А чего интересоваться? Одна из многих, приехала издалека, денег за руководство диссертацией не предлагала, ковырялась себе в теме и ковырялась. Тема хорошая, но в Москве таких аспиранточек – пруд пруди. Защитилась в срок – и ладно. Лишняя диссертация руководительнице в копилку. В завершение дурацкий банкет и куча израсходованных денег…

Лена вышла на институтское крыльцо. Знакомый пыльный бульвар простирался перед ней в обе стороны. Пятьдесят метров по нему вверх – площадь и набережная. Километра полтора вниз – пешеходная зона. Толпы студентов снуют туда-сюда. Что Москва? Не так она уж и далеко. Сутки на поезде, час пятьдесят на самолете. Только никому она в Москве не нужна. Все надежды были связаны с возвращением сюда. В родной институт, на кафедру. И вот… Лена засунула глубоко в сумку мокрый платок, сбежала по ступенькам. Куда теперь?

Домой не хотелось. Лена пошла в сторону набережной. Институт стоял почти на самом берегу когда-то всерьез судоходной мощной реки. Теперь вместо пароходов ходят по ней только моторки да прогулочные катера. Вымощенная мостовая бульвара белеет в своем окончании небольшой полукруглой площадью. Августовское солнце веселит пузатые, перетянутые в талии бутылочки каменной балюстрады. Поверху перила – тоже белые, каменные, широкие. За балюстрадой далеко внизу на другом берегу – парк, а перед ним – лента воды. Лена вспомнила, как удобно было ставить на эти перила банки с пивом и пепси-колой, раскладывать на пакетах жирные беляши из студенческой столовой. Она подошла, шлепнула на перила сумочку, достала телефон.

– Мам, ты где?

– Я задерживаюсь. А ты дома?

– Нет. Только что вышла от проректора.

– Все в порядке?

– Долго объяснять… Если ты еще на работе, давай я к тебе приеду? Мне надо посоветоваться.

– Это срочно?

Лена подумала. Ну, в принципе, уже нет. И действительно, что она как маленькая? Чуть что – сразу к маме.

– Нет, можно подождать до вечера.

Мать сказала:

– Я хотела сделать тебе сюрприз. Приеду домой часа через два.

– Мне сегодня уже сделали один сюрприз.

– Так что, мне приехать?!

– Нет-нет. – Лена помотала головой. – Вечером можем поговорить. Пока!

Она спрятала телефон, развернулась спиной к реке, прислонилась к перилам. Вот он, перед ней – медицинский университет. Громада из трех теоретических корпусов. Клинические кафедры по больницам. Кажется, что главный корпус выступает вдоль бульвара вперед. Это из-за огромной лоджии с колоннами. Сколько раз они с ребятами прятались здесь под ее широкой крышей от дождя, от снега, от палящего солнца. Три года прошло после выпускного вечера. Ребята теперь уже специалисты. Некоторые заматерели – не подступись. В бюджетную аспирантуру с их факультета попала она одна. И вот итог: с диссертацией, но на нуле. Начинай все сначала. Не на конкурс же через «Медицинскую газету», в самом деле, подавать?

Лена едва подавила в себе желание тут же съездить на свою новую кафедру. Зачем? Завтра придет на работу и все увидит. Только ехать придется черт знает куда. Кафедра глазных болезней – та в центре города, при хорошей больнице, где собраны лучшие клиники университета. Кафедра судебной медицины – у черта на куличках, в «Тополях» – самом старом районе, на территории бывшего лепрозория. Господи, куда ты занес меня?

Она опять повернулась к университету спиной. Она и так все знает, чего на него смотреть? Теоретические корпуса занимают целый квартал. Внутри территории – парк. Два раза в год в парке устраивают бал. В конце июня по случаю выпуска, а в сентябре – по случаю приема. К деревьям привешивают китайские фонарики, внутрь вставляют лампочки. Фонарики горят всю ночь, в фойе главного корпуса гремит музыка, в самой большой аудитории студенческий театр выдает свой традиционный спектакль. А студенты – выпускающиеся или, наоборот, только что принятые, сидят в парке под деревьями на деревянных скамейках за деревянными столиками и пьют. Выпускники – с радости, что окончили институт. Поступившие – от страха неизвестности, что их ждет впереди. Три года назад, когда выпускали их курс, на ней было очень красивое платье. Ярко-синее. Оно и сейчас висит в шкафу. Кстати, завтра его можно надеть.

Лена посмотрела на часы. Ровно четыре. А может, надо было все-таки съездить на судебку, прежде чем соглашаться? Поговорить с заведующим? Вообще-то так и принято, прежде чем устраиваться на работу… Она уже ругала себя, что не сообразила вовремя. А теперь куда ехать? Рабочий день уже подходит к концу…

* * *

И, в общем, Лена сделала правильно, что осталась наслаждаться солнцем на набережной. На кафедре все равно уже никого не было. Заведующий Рябинкин еще с утра умотался куда-то по каким-то делам. А Ленин визит все равно ничего бы не изменил. Быстрякин ведь недаром предложил ей именно эту кафедру. И согласие Рябинкина на Ленину кандидатуру ему не требовалось. При дефиците преподавателей сразу на две ассистентские ставки Петр Сергеевич обязан был взять черта, не говоря уж об отличнице Лене.

И в самом Бюро в танаталогическом отделении, что располагалось на первом этаже, сейчас была тишь да гладь. «Случаев» – как называли эксперты по-свойски объекты судебно-медицинского исследования, в этот день было немного. Санитары уже вымыли обе секционные, уборщицы – полы в коридорах и теперь уселись чаевничать в комнатке под лестницей, употребляя к чаю, а часто и вместо него, чистый спирт, который в Бюро полагался всем – на обработку рук, инструментов и оборудования.

Хачмамедов уехал тоже. В комнате экспертов дремал на диване от скуки, закрыв лицо газетой «Аргументы и факты», дежурный эксперт Витя Извеков – мужчина рыхлый, флегматичный, лет сорока. Да еще Саша Попов, совершенно обалдевший за сегодняшний день, тупо наблюдал какую-то передачу по телевизору возле внутреннего телефона.

– Чего домой не идешь? – вдруг хрипло спросил внезапно пробудившийся от какого-то громкого выкрика из телевизора Извеков. Саша посмотрел на него – волосы всклокочены, газета измята, а в середине газетного листа вырезаны две дырки – для воздуха.

– Заключение от химиков жду. Телефон, что ли, не работает? – Саша приподнял трубку внутреннего телефона и прислушался к гудку. – Нет, работает. – Он разочарованно положил трубку на место.

– Так иди, сам сходи к ним на третий этаж.

– Я уже два раза ходил.

– И чего?

– Ничего. Разорались, что не могут ускорить химические процессы по моему желанию.

– У нас всегда все орут. Иди домой. Позвонишь им из дома.

– Я тебе что, мешаю?

– Мешаешь.

– А что ты делаешь?

– Сплю. Сейчас не высплюсь, ночью не дадут. – Дежурный повалился назад на спинку дивана, шлепнул газету на лицо и через минуту захрапел.

Тренькнул телефон. Саша взял трубку:

– Да, это я.

– Вы за заключением подниметесь или по телефону продиктовать? – ядовито прошипел голос лаборантки из химического отделения.

– Я уж набегался к вам сегодня. Диктуйте.

В трубке послышался шелест переворачиваемых страниц.

– Вы слушаете? – Лаборантка сильно шепелявила. Саша хорошо ее себе представлял. Она была уже в возрасте, но на передних зубах у нее стояла пластинка, как у маленькой девочки, и поэтому при разговоре изо рта часто брызгала слюна.

– Ну читайте же!

– Заключение. «В крови и моче от трупа Сергеева А. Л., 1993 года рождения, алкоголя не обнаружено».

Саша даже не удивился. Он это и подозревал. Хачеку, правда, он об этом не говорил, но сам-то хорошо помнил. Запаха алкоголя от трупа не было.

– Это все?

– Ссе-е-е, – как показалось, ехидно прошелестела трубка.

– А содержание наркотических веществ? Неизвестных ядов?

– Не с-с-се вам сразу. – В трубке хихикнули на прощание и дали отбой.

Дежуривший коллега перестал храпеть, приподнял газету и посмотрел на Сашу.

– Обнаружили?

– Пусто.

– У меня, когда я только начинал работать, такой же случай был – семьдесят колото-резаных.

– Семьдесят? – не поверил Саша. – Ни фига себе!

– Да. И тоже все непроникающие.

– Как же ты их описывал? Целый день, что ли?

– Ой, такая была х… Вручную. Тогда еще компьютеров даже не было. Пачку бумаги исписал. Весь изматерился.

– А отчего ты этот свой случай похоронил?

– Это женщина была. Ее муж ножом истыкал. Из ревности. Она еще сутки после этих ранений жила. Этот ревнивец ее сам в больницу и отвез. Причиной смерти я написал острое малокровие.

– Повезло, – сказал Саша. – При больничной смерти всегда есть отчего похоронить. А в моем случае и кровопотеря-то небольшая. Резаных ран практически нет. Много колотых, но неглубоких. Хрен знает, чем были нанесены. Будто курицу чесноком хотели нафаршировать. И несколько ран – колото-резаных. Скорее всего, от ножа. Один край тупой, как от обушка, а второй острый. От лезвия.

– Ты там внимательней смотри, – зевнул Извеков. – Могут и стамеской тонкой истыкать. Тогда лучше написать «колото-рубленые». Края ран надо хорошо соединять. И если будет дефект ткани – отлично. От ножа-то не бывает. А стамеску проще искать. Менты тебе за такой вывод будут оченно благодарны. Может, даже коньячком попоят.

– Ни фига не стамеска. – У Саши эти раны будто застыли в памяти. – Я края каждой раны проверял. Соединяются почти в линейку. Все-таки это был нож. Или ножи. А вот на плече две раны маленькие – как от ножничек с разведенными браншами, типа маникюрных. Но могут быть и просто две раны рядом, как совпадение. С разнонаправленными раневыми каналами.

Со стороны дивана опять послышался храп. Саша посмотрел на Извекова, взял свою сумку и, стараясь не шуметь, направился к двери.

– Эй! – вдруг сдул с лица газету Виктор. Саша обернулся. – А парень-то был жив, когда его тыкали? Ты сказал – раны в линеечку… Может, посмертные? Тогда вообще все очень просто. Умер от ИБС, и все эти раны похерить.

– Господи, да спи ты! – Саша поморщился. – Умные все пошли… Что же я, по-твоему, прижизненную рану от посмертной не отличу? На крайний случай гистологи есть.

– Надоел ты со своими ранами. – Извеков снова закрыл лицо газетой. – Телик выключи, когда будешь уходить.

Саша выключил и прислушался. Храпа не было, но из-под газеты раздавалось недовольное сопение. Тогда Саша на цыпочках подкрался к Извекову и громко щелкнул по газете. После этого, не дожидаясь от Виктора тумака, он быстро выскочил из комнаты и поехал домой. И настроение у него почему-то стало уже не таким плохим.

* * *

С обоих краев полукруглой площади, на которой стояла Лена, вниз к реке, раздваиваясь, сбегала огромная белая лестница. К середине спуска оба пролета сходились на широкой смотровой террасе. Сверху было, конечно, не видать, но Лена знала – там, внутри террасы, пещера с колоннами, чтоб прятаться от дождя – что тебе Москва, Александровский сад, что тебе Гауди, парк Гуэль. До революции здесь фотографировались дамы с зонтиками от солнца и кавалеры с террасы рассматривали противоположный берег в бинокли. Теперь на террасе разместился холодильник с мороженым и пара стульев под зонтиком с логотипом кока-колы. С террасы к воде лестница спускалась уже единым маршем. И прямо от ее нижнего конца начинался пешеходный мост через реку. Длинный, светло-серый на четырех высоких столбах-башнях и толстых металлических тросах. Люди сверху, с балюстрады, казались на мосту игрушечными. На другой стороне реки – остров. Парк культуры и отдыха, пешеходная зона. Колесо обозрения – круглый глаз с велосипедными спицами и блестящий самолет «Ту-134», поставленный напротив моста на постамент. В глубь острова идут асфальтированные дорожки. Зимой они превращаются в лыжни. А еще дальше – медленные воды старицы, а потом опять город. Его южная часть. И над всем этим – над быстро бегущей водой, над светлым мостом, над лестницей с террасой, над начинающими желтеть круглыми кронами островных дубов – огромный монумент, памятник социалистическому реализму. Вот уже лет пятьдесят многие поколения студентов называют его «Писающий летчик». Персонаж – герой, орденоносец, действительно летчик, поставивший не один мировой рекорд в авиации и героически погибший перед самой войной в своем самолете. Но идея поставить на площади памятник человеку высотой с пятиэтажный дом, да еще в такой интересной позе – огромная рука наискосок входит в карман теплых полярных штанов, и одна нога в меховом сапоге по-балетному выставлена вперед, – эта идея под стать и результату, и прозвищу. С любой стороны площади и даже снизу, с обоих берегов этот образец монументального искусства вызывает впечатление неизменно комическое – полярник-герой пристроился справить малую нужду со своего постамента аккуратно прямо в реку. Каждый год в праздничную ночь посвящения в студенты около Летчика совершается языческий ритуал. Ровно в полночь вновь обращенные мужского пола окружают памятник и… щедро орошают разбитые по периметру постамента клумбы. Сейчас на эту традицию городские и институтские власти внимание уже не обращают, тем более что растения от этого сильно не портятся. Но перед днем посвящения из уст в уста передаются страшные рассказы о том, что в тот год, когда у власти был Андропов, тридцать или пятьдесят вновь принятых студентов были отчислены за этот акт вандализма, якобы несовместимый с высоким званием студента-медика. И это придает банальному групповому обряду атмосферу чего-то очень таинственного, желанного и запретного.

...
7