Приятный мужской голос за спиной испугал еще больше, она густо, до слез, покраснела. Перед лицом оказался галантно поданный бокал с шампанским, Александра залпом выпила половину. Помогло, кашель утих. Она с опаской повернулась к нарушителю своего гастрономического благополучия. Он был высок, коренаст, широк в плечах. Черные, как уголь, глаза, опушенные густыми короткими ресницами, очень темные волосы, смуглая кожа, узкий разрез век и чуть широковатые скулы подсказали ей, что в его роду наверняка были восточные предки. Монголы, башкиры? Да кто их, русских (а он был явно не местный), разберет? Но эти восточные черты придавали его лицу какое-то особое романтическое очарование, заставив ее сердце забиться сильнее. Фу, глупость какая! Но это было действительно необычное лицо, с этим нельзя было не согласиться. Таких лиц – умных, спокойных и немного ироничных – Ксана еще не встречала. Незнакомец ее удивил гораздо сильнее, чем маленький восточный человек с бриллиантом на пальце и девицей в золоте.

Привыкшая подмечать детали, Ксана сразу обратила внимание на классические темно-серые брюки и белый хлопчатобумажный свитер простой вязки. Это выглядело намного дороже, чем банкетные костюмы гостей. Отсутствие украшений на пальцах и едва различимый запах мужских духов – именно духов, а не одеколона, – приятно изумили. О, да у него есть вкус! Какая редкость! Когда-то очень давно, на презентации новой косметической коллекции, заведующая брендового магазина «Натали» долго объясняла ей различие между духами и туалетной водой, предлагала тестеры, с гордостью рассказывала об эксклюзивных коллекциях. Тогда на эту беседу Александра убила почти два часа, от запахов закружилась голова. Зато теперь она по аромату могла различить уровень стоимости парфюмерии. Его парфюмерия стоила очень дорого. Все эти сумбурные мысли пронеслись у нее в голове буквально за секунду. Одновременно она пыталась понять, что хочет от нее этот симпатичный незнакомец. Интервью? Предъявит претензии к изданию? С кем-то перепутал? Ну, уж точно не пригласит на свидание – слишком хорош!

Ксана внутренне подобралась и приготовилась к худшему.

– Чем обязана?

– Я Родион Беловерцев, один из директоров российской корпорации «Строй ИнвестМаркет». Здравствуйте.

– Вы извините, я несколько расслабилась. Моя работа закончена. Вот, решила перекусить, – она виновато покосилась на стол и с сожалением вздохнула.

– Какая досада! А я к вам как раз по поводу статьи!

Он произнес эти слова с напускным огорчением, но в его глазах Ксана заметила лукавые огоньки. Впрочем, ей, скорее всего, это привиделось, как привиделся ее собственный мимолетный интерес к нему. Этот мужчина был большой, уютный, обаятельный и совершенно непохожий на одинаково провинциальных фуршетных гостей. «Да, – с внезапной тоской подумала Ксана, – столичный шарм виден невооруженным глазом. Куда уж нашим местным миллионщикам!»

– Хорошо, я вас слушаю, – Ксана решительно поставила тарелочку на стол и достала из сумочки диктофон.

– Александра Сергеевна, вас рекомендовали как профессионала. Мои партнеры в Москве хотят сделать хорошую рекламу в вашем издании, но лететь в столицу общаться с журналистами мне недосуг. Хотелось бы подготовить и согласовать текст на месте.

Ксана удивилась: «Надо же, называет по отчеству! Вежливый!»

Его смеющиеся глаза обладали невыразимой магической притягательностью, ей захотелось смотреть в них, не отрываясь. Но вместо этого, словно предостерегающий восклицательный знак, в памяти нарисовался унылый образ бывшего супруга. Ну, зачем она вышла за него замуж? И что с ним делать теперь? Как разрубить ее собственный гордиев узел проблем, разгрести авгиевы конюшни нищеты и выкинуть из жизни накопившийся мусор? Тогда можно было бы и такому красавцу улыбнуться – вдруг обратит внимание? А сейчас…

Прогнав грустные мысли, Ксана все же дежурно улыбнулась и приняла «рабочую стойку».

– Что конкретно вас интересует?

Неожиданно он рассмеялся так искренне, что Александра смешалась и подвернула ногу, уставшую от высокого каблука. В чем дело? Она сморозила какую-то глупость? Поди, разбери этих московских! Он придержал ее под локоть широкой горячей ладонью, и от этого прикосновения ее кожа покрылась мурашками. Да что это с ней сегодня?

– Не так серьезно! Только не сейчас!

Эта уставшая журналистка Родиона Беловерцева искренне забавляла. Из всех женщин – манерных, важных, деловых, глупых, с которыми он уже до хрипоты в голосе наговорился на банковском приеме, Александра Романова единственная была очень милой и непосредственной. Он заметил ее еще во время пресс-конференции, внимательно следил за выражением ее лица, а потом, хоть это было и не совсем корректно, наблюдал издали, как она сосредоточенно жевала свои бутерброды, повернувшись к залу спиной. Эта женская спина его почему-то сильно смутила. Обтянутая гольфом, с тонкой полоской лифчика, без единого грамма нависающего жира, ровная, точеная, она плавно переходила в очень тонкую талию и плотные широкие бедра. Ему вдруг совсем некстати подумалось, что женщина с такими формами могла бы, наверное, легко родить здорового ребенка. В отличие от его худосочной жены Виолетты. И тут же выкинул эту мысль из головы, как абсолютно лишнюю, случайно залетевшую в голову от скуки. Когда он все-таки решился к ней подойти, она так трогательно смешалась и по-девически покраснела, что настроение Родиона Михайловича Беловерцева моментально улучшилось.

– Давайте сделаем так, – весело продолжил он, не обращая внимания на ее смущение, – я буду ждать вас завтра в своем офисе в одиннадцать часов утра, – и, словно фокусник, явил перед ней черную с золотым тиснением визитку. – Вот адрес. Только прошу вас, не задерживайтесь. Я пунктуален, деловых опозданий не люблю. Даже несмотря на ваше очарование… – и, внезапно взяв ее за кисть, поднес руку к губам и поцеловал кончики пальцев.

Это было аристократично и неуловимо интимно. Ксана застыла. Но он не стал наслаждаться ее изумлением, слегка поклонился и быстро ушел, оставив после себя волнующий мужской запах. «Что это было? Откуда он взялся?» Она растерянно посмотрела на стол и машинально взяла бутерброд с красной икрой. Сердце трепыхалось, словно напуганная птица, пальцы с бутербродом слегка дрожали. Стоп, успокойся! Это просто нервы, усталость, конец года! В конце концов, Беловерцев обычный и вполне ожидаемый, судя по уровню банкета, клиент, у каждого из них свои причуды. И не таких видали… Но как хорош! Она горько вздохнула, принялась за бутерброд и не почувствовала вкуса, лихорадочно пытаясь осмыслить случившееся. Впрочем, ничего и не случилось. На самом деле, не случилось! Показалось…

Родион, умевший произвести самое выгодное впечатление на кого угодно, шел к машине в приподнятом настроении, чего не бывало с ним очень давно. Приветливо щелкнула сигнализация, открывая замки новенькой «ауди». Садясь за руль, он подумал: «Да, интересная… Удивительно естественная… Диковатая правда, манерам не обучена… Но огонек чувствуется… Надо будет обратить на нее внимание при встрече. Может, зимне-курортный роман выйдет, а то совсем тут мхом зарос».

Машина бесшумно вырулила со стоянки на центральный проспект, смешалась с транспортом. На Симферополь опустилась долгая зимняя ночь – последняя спокойная ночь и для нее, и для него.

– Привет, Лекса.

Георгий Романов произнес эти слова равнодушно, словно перед ним по кухне передвигалась механическая кукла. Он с недовольным лицом сел за стол и раскрыл газету «Аргументы и факты». На соседний табурет тут же взгромоздился тощий рыжий кот Рэмбо с исцарапанной мордой и подставил хозяину ушастую голову, которую тот начал теребить пальцами свободной руки. Ксана раздвинула занавески, закрывавшие широкое окно с тремя толстянками на подоконнике. Раннее утро, еще барахтавшееся в сумерках, стыдливо заглянуло в ярко освещенную кухню и застеснялось своей бесцветности. В помещении сделалось тоскливо, захотелось снова задвинуть темные занавески, но она не стала этого делать. Лучше не будет.

Каждое утро Александра Романова неизменно просыпалась на рассвете, чтобы приготовить Георгию завтрак. Зачем она продолжала это делать с таким завидным упорством после развода, ей было непонятно – будто действовал в ней какой-то чудовищный низменный рефлекс, выросший раковой опухолью из чувства собственного несовершенства. Ей даже в голову не приходило вволю поспать, пока он собирался. Будто она все еще надеялась, что именно этим утром выйдет к ней совсем другой мужчина – тот, в кого она когда-то безумно влюбилась студенткой, тот, с кем она и сейчас с наслаждением провела бы долгую жаркую ночь где-нибудь на южном побережье, если бы он захотел. Но бывший муж ее не хотел. Жена с нескончаемыми семейными проблемами ему давно надоела, и никакой благодарности за ранние завтраки он не проявлял, воспринимая их, как обслуживание в гостинице «все включено», которое заранее оплатил самим фактом женитьбы.

Ксану невыносимо раздражала глупая кличка «Лекса». Ее бывший муж считал это собачье имя чуть ли не верхом остроумия – он его произвел от названия автомобиля «лексус». Еще больше ее раздражал кот, которого надо было постоянно спихивать с табурета. Ксана до боли в зубах ненавидела, когда Георгий скармливал ему из своей тарелки кусочки еды, хотя хорошими манерами владел в совершенстве. Он явно делал это ей назло. Кот утробно урчал, чавкал, жадно пожирал пищу, а потом по-хозяйски ставил лапы на стол, требуя еще. Обычно Ксана не выдерживала, хватала зверюгу за загривок и выкидывала на улицу. Кот отряхивался и, задрав хвост, гордо уходил прочь. Жорика, как за глаза называла его теща, Ксанино раздражение внешне никак не задевало, он даже делался довольным, слегка улыбаясь кончиками узких губ.

Такие бесполезные для Ксаны отношения тянулись из года в год, с переменными проблесками временного спокойствия между очередной его влюбленностью и мрачным состоянием поиска новой пассии, когда ему приходилось выходить из зоны комфорта героя-любовника, временно оставаясь в одиночестве. В глубине души Ксана надеялась, что встретит он, в конце концов, свою единственную даму сердца и навсегда исчезнет из ее дома, оставив бывшую жену собирать осколки разбитого им сердца. Но жизнь проходила, никаких значимых перемен не происходило ни у него, ни у нее. Во всяком случае, иногда он становился милым и даже помогал по хозяйству.

В такие моменты Ксана неосторожно расслаблялась, начинала ему доверять, потому что доверять было больше некому. А вдруг всё волшебным образом станет прежним, он одумается? Но Жорик именно в такой момент с неумолимостью камнепада обрушивал на нее совершенно гадкие слова, в одну секунду выбивал почву из-под ног, низводил до унизительного положения глубоко презираемой дуры, неспособной на нормальное общение с ним и детьми. Все сложнее и сложнее ей становилось защищаться от его изощренного хамства, тонко прикрытого легкой иронией: «Ну, подумаешь, а что тут такого? Дорогая, разве я тебя обидел? Тебе явно показалось!» Почему-то Жорик выбирал для экзекуции именно те дни, когда она особенно сильно уставала, нуждалась в защите и уже не могла воспринимать его слова спокойно. Она не знала, как реагировать – плакать, равнодушно молчать или огрызаться. Одинаково больно было во всех случаях.

В октябре, когда Жорик в очередной раз вернулся домой выпивший, в губной помаде и с запахом дорогих французских духов, исходившим от его идеально выбритых щек, Ксана, промаявшись бессонную ночь, с утра направилась к юристу и попросила написать исковое заявление о разводе. Узнав о ее намерениях, Жорик сделался ласковым, умолял одуматься, пугал детьми. Смертельно уставшая Ксана оказалась непреклонна, ей было безразлично, что произойдет дальше – лишь бы развестись. А там хоть трава не расти!

Почувствовав ее состояние, он не стал перегибать палку, покладисто согласился и предложил ежемесячное пособие в обмен на молчание. Больше всего на свете Георгий боялся быть виноватым в глазах окружающих, и уж тем более – брошенным женой. Вот если бы Ксана загуляла, и он первый подал на развод, он мог бы надеть маску обиженной невинности и показать всему городу, с каким коварством ему приходилось мириться долгие годы. Но жена, к сожалению, не гуляла. Ксана, до предела издерганная неопределенным будущим, все еще зависимая от него эмоционально, согласилась на «пособие» – заработанных в редакции денег не хватало на то, чтобы кормить и одевать детей. Месяц после развода прошел, наступил декабрь, а «пособия» так и не было.

Когда Георгий допил кофе и уехал на работу, Ксана некоторое время постояла у окна, будто он мог вернуться. «Что делать? Как жить дальше?» Из головы не выходил Родион Беловерцев, так неожиданно прикоснувшийся сухими горячими губами к ее пальцам. Хозяин жизни, он мог позволить себе смутить, обескуражить, застать врасплох. Хуже всего было то, что она допустила это сама – очарованная его обаянием, потеряла бдительность и не сумела вовремя отразить атаку. Теперь у нее осталось стойкое ощущение, что Беловерцев, словно искусный в обольщении охотник за женскими душами, успел за это короткое время проникнуть в ее сердце и прочно занял там свое место, как когда-то это сделал Жорик. На то, чтобы понять, каким, на самом деле, подлецом был ее муж, ушло пятнадцать лет. Сколько уйдет времени на то, чтобы избавиться от нового непрошеного гостя и собственной влюбленности, если она вдруг случится? И что будет с самой Александрой, что останется от ее сломленной души?

…Ксана допила кофе и разбудила детей. Почему-то именно с утра они, сонные и недовольные, начинали изводить ее особенно сильно. У них тоже, как у Жорика с Рэмбо, был повторявшийся изо дня в день ритуал. Четырнадцатилетний Рома, считая все «полным отстоем», сбрасывал одежду на пол, отказывался заправлять постель, демонстративно молчал. В его присутствии Ксана униженно чувствовала себя частью этого «отстоя». Десятилетняя кокетка Катя постоянно просила новые джинсы с дырками на коленях, блестящие кроссовки со стразами, гламурный ранец. Прекрасно понимая, что не получит требуемое, она ныла, упрекала мать в том, что та ее не любит, иногда безутешно рыдала. Все это было таким же постоянным, как восход и закат солнца, как привычная безнадежность, в которой Ксана обессиленно барахталась уже много лет. Повторявшиеся изо дня в день семейные сцены лишали ее сил и заставляли проживать каждое утро, сжав зубы – чтобы не разрыдаться от обиды. Вместо любви к собственным детям она испытывала накатывающее волнами глухое раздражение. Это пугало, заставляло чувствовать себя отвратительной матерью, презирая за невозможность исправить ситуацию – Рома и Катя ее не слушались и, как ей казалось, снисходительно терпели, воспринимая все просьбы в штыки.

Ровно в восемь дети ушли в школу. В доме наступила, наконец, благословенная тишина. Александра вошла в спальню, села возле зеркала, задумалась. На душе было тревожно. Она боялась себе признаться, что эта тревога, словно заноза, сидела в ней давно, будто что-то должно было вот-вот случиться. «Да нет, – успокоила она сама себя, – это всего лишь сложный тринадцатый год, единственный в столетие. Скоро он закончится, и все наладится». Но мысли были сумбурные, какие-то несуразные. Ксана вдруг подумала, что там, на небесах, добрых, домашних, нежных женщин специально заставили страдать, лишив их любви близких. Нет, глупости! При чем тут небеса, если она сама не в состоянии дать себе ладу? Например, выгнать из дома Жорика, приструнить детей, потребовать более высокую зарплату. Это ведь возможно! Надо только собраться с духом, топнуть ногой, сделаться суровой и твердой, отбросив прочь дурные сомнения. Получилось же с разводом! Нет, ничего не выйдет, она не боец – заскулит уже на третий день от тоски.

«И что мне делать? Оставить все, как есть, и ждать у моря погоды? Ну, что ты молчишь, дурочка?»

Из зеркала на Ксану пристальным взглядом смотрела молодая женщина, находившаяся как раз в том благословенном возрасте, когда должны были оставаться силы и на любовь, и на работу, и на семью. Вьющиеся светлые волосы, темные брови, чистая кожа, чуть великоватый, но никак не портящий ее нос с горбинкой, очень высокий лоб. На вид – тридцать пять, на самом деле больше. Только вот глаза как будто пеплом присыпаны, уголки губ опущены, горестные складки возле крыльев носа уже не убрать. Совсем скоро кризис сорока…

«Что вы знаете о кризисе сорока?..» Ксана знала только то, что ей давно не интересно жить, и это пугало больше всего на свете. Выгонять Жорика, воспитывать детей, требовать повышения зарплаты – не-ин-те-рес-но! Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, способное заставить ее покинуть свое слепое убежище и рассмотреть, как, на самом деле, привлекателен мир вокруг. Но никакая сила не могла принудить ее что-то сделать для себя, словно она уже навсегда застыла в аморфном состоянии полного безразличия, как муха в куске янтаря. Наверное, именно поэтому и родился довольно наивный сюжет про Алисию – не имея сил и желания что-либо менять, она придумала для своей героини несуществующую землю, на которой она, пройдя все испытания, обязательно станет счастливой.

Ксана слабо верила в загробную жизнь, но иногда, засыпая, фантазировала, что после смерти обязательно окажется в придуманном мире и будет там счастлива. Какая чушь! Ни один вымышленный сюжет не заменит реальную жизнь, а параллельные миры – прерогатива фантастов, но никак не ее, Александры Романовой. Да и сюжет слабенький – так, помечтать. Чтобы совсем не сойти с ума от бессилия.

Надо было подготовиться к встрече с Беловерцевым. Ксана взяла ручку, блокнот, устроилась возле окна. Вспомнив о том, как неловко повела себя на фуршете, покраснела, но тут же сердито нахмурила брови. Кто она и кто он? Подумаешь, потешился, барин! Она даже притопнула ногой от накатившей злости, которая в тот же момент сменилась отчаянием. Все они – главред, Иннуся, Беловерцев, ее муж – находились на другой стороне бездонной пропасти, которую ей, Александре Романовой, не преодолеть никогда. Классовое и гендерное разделение в ее мире было жестким, все преференции отдавались мужчинам, с женщинами жалостливо сюсюкали, будто сама способность к деторождению была неким постыдным, но необходимым обязательством перед обществом. Конечно, мужчины, скрепя сердце, признавали права своих подруг и сотрудниц – создавали видимость, но всеми силами старались не пропустить их вперед. Нет, без посторонней поддержки ей никогда не пробиться к высотам карьеры, даже если она будет работать день и ночь. Да и что она умеет, кроме журналистики? Может, завести богатого любовника, как Иннуся? Но это тоже было страшно.

Ксане все было страшно, и этот страх давно стал ее необходимой частью, полностью поглотив желание жить.

…Офис филиала российской корпорации «Строй ИнвестМаркет» расположился в высотном здании «Градостроя» недалеко от площади Куйбышева. Это была одна из самых загруженных транспортных развязок Симферополя, парковочные места здесь были везением, перед кольцом всегда скапливались автомобильные пробки. Иногда эти пробки пытались разрулить регулировщики, демонстрируя видимость активной деятельности, но почему-то в этом случае поток машин становился еще плотнее. Толпы горожан, подобно ручьям после паводка, заполняли каждое свободное пространство тротуаров, стекали в подземные переходы и снова выплескивались на поверхность. Движение было безостановочным, и, как казалось Ксане, бессмысленным, оно ее нестерпимо раздражало. Хотелось выпасть из непрерывного потока, не двигаться вместе со всеми, но это было так же невозможно, как невозможно его остановить.

Она подошла к входу и, подняв лицо вверх, засмотрелась на застекленный фасад. Десятиэтажное здание стремительно взлетало к небу. Крыша, унизанная пучками антенн и спутниковыми тарелками, подпирала его своей макушкой, в стеклах отражались проплывающие над зданием облака. Ксане стало интересно – знают ли об этих отражениях сидящие внутри люди? Вряд ли. Иначе они непременно почувствовали бы себя небожителями. Она тихо рассмеялась, вошла внутрь, показала охраннику удостоверение и направилась к лифту. Настроение почему-то стало приподнятым, будто предстоящая встреча таила в себе некое обещание. Ксана отбросила прочь странные мысли и, пока лифт поднимался вверх, постаралась сосредоточиться на визите.