– И что? – в голосе Ярославы прозвучали насмешка и нетерпение одновременно. Похоже, эта тема не так проста для неё, но Даниэлю было интересно всё, касающееся Огарёвой. – Скажи, почему ты всё-таки спрашиваешь, разве для тебя в таком случае что-то меняет? И если я завтра стану Белтонич, то ты будешь ко мне лучше относиться? Ответь, Даниэль!
– Нет, не стану.
– Ну, спасибо за честность, – она скривилась, позабыв про манеры, отвернулась и пришпорила коня.
Что?… Да нет же!
– Стой, упрямая! – закричал Гринвич и отправился за ней, – ты не так поняла! Ярослава!
Догнать её удалось довольно быстро и то благодаря тому, что конь Даниэля был не простым, а элитным скакуном. Слабость, она ведь у каждого своя.
– Стой! – гаркнул Гринвич, перехватив под удила коня под девушкой. Кажется, Яра посмотрела на него после этого с любопытством, смешанным с возмущением? Что же, это уже неплохо. – Я имел в виду, что не стану к тебе относиться лучше, – он бросил взгляд на Огарёву, уголок губ которой опять искривился. Ну, нет уж, обойдется! – Потому что лучше некуда! Неужели ты этого не видишь, Яра?
Получилось как- то смазано, но да это не важно. Главное для Даниэля – выпутаться из той словесной перепалки, которая стоила им первой ссоры. Надо же, кто мог подумать, что подобное случится с ними.
– Не вижу что? – буркнула упрямица, но, похоже, воинственный настрой пропал и то хорошо.
– Я люблю тебя, Ярослава, – он спрыгнул с коня и, с чувством собственника положив руку на колено упрямой девчонки, слегка сжал его.
Хорошо, что она была в костюме наездницы, иначе Даниэль не мог бы поручиться в том, что не засунул бы руку под бесчисленные оборки платья модницы. Это было неприлично и даже очень, но, похоже, Ярослава пребывала в шоковом состоянии. Она не улыбалась, не отворачивалась. Огарёва просто прикусила губу и, не мигая, уставилась на него, Гринвича, который впервые в жизни признался в любви к женщине. Он множество раз слышал подобное от дам в свой адрес, иногда повторял эти слова, дабы сделать любовницам приятное, но чтобы сам! По собственной инициативе, а ещё по зову сердца – никогда!
И для Гринвича это было так волнительно!
– Повтори, – потребовала Яра приглушённым голосом, сжав рукой хлыст, – или мне послышалось? Это такая шутка?
– Нет, так и есть. Я люблю тебя, – осторожно, словно боясь, что упрямица снова что- нибудь выкинет, он взял Ярославу за руку и прижался губами к запястью. Ему даже показалось, что она издала судорожный вздох, и от этого кровь забурлила, но Даниэль сдержался.
Нельзя с ней так.
– И мне не важно, – он продолжил начатое, ведь хотелось, чтобы она поняла весь его сегодняшний разговор, – чью фамилию ты носишь. Просто для тебя, наверное, было бы проще по-другому.
– Даниэль, – она осторожно высвободила свою руку и поправила непослушные длинные пряди мужчины, пытливо вглядываясь в его глаза, – мне хорошо и так. Я очень люблю отца, и он это прекрасно знает. И я была бы самой счастливой на свете, если бы носила его фамилию. Но это всё, что осталось мне от моей матери, понимаешь?
Поняли ли Гринвич! Как ни странно, но ему даже стало стыдно в какой-то степени. О чём это он? Какие выгоды для неё, если тут всё гораздо яснее и важнее.
– Ты замечательная, – он снова прикоснулся к её руке, поцеловав в этот раз ладошку, пахнущую запахом кожи вожжей. Кажется, его ладонь пахла точно так же.
– Скажешь тоже, – пробормотала она.
В восемнадцать лет многое кажется таким необыкновенным и румянец на щеках девицы так мил! Но Даниэлю уже не восемнадцать, а целых двадцать пять, и, похоже, он спутал смущение Яры с обычной простудой!
– Ярослава? Ты как себя чувствуешь?
Конец октября – не самое лучшее время для прогулки верхом, особенно когда дело касается не мужчины, а девушки.
***
Спустя полтора года, Ярославе уже двадцать лет
Весенняя весёлая капель напоминала легкий музыкальный перезвон, и я улыбнулась. Наконец- то! Закончатся морозы, снежные заносы. Не нужно будет кутаться в теплые шубы, повсюду таскать с собой варежки и муфту. Нет, это всё уже изрядно наскучило. И скоро, совсем очень скоро я окончу этот институт (какое счастье, ведь за пару лет он мне несколько поднадоел). Хотелось чего-то другого, абсолютно отличного и, кажется мои ощущения, мечты не обманули.
Апрель просто ворвался своим солнцем, растапливая снега, льды на реках и озёрах. Как правило, во всех школах, пансионах первого числа принято устраивать день смеха и шуток, разыгрывая друг друга и даже строгих учителей. В этот раз меня раззадоривало не желание пошутить над кем- то, не общее весеннее настроение, перемешенное с радостью скорого окончания учёбы. Не это меня будоражило.
Накануне у нас с Даниэлем произошла помолвка, а потому все последующие дни имели исключительно радостные окраски. Я была счастлива, неимоверно. Дан сиял, словно и не я перед ним, а неземная королева. И словно не он мой приз, а я его долгожданная победа. Это было каким- то важным порогом жизни для меня. Новая жизнь. Вместе с Даниэлем.
Зимние холода отступали, и всё меньше хотелось сидеть дома, а потому наши прогулки по городскому парку участились. Мы держались за руки, болтали, а иногда, совсем украдкой, когда точно знали, что рядом никого нет, целовались.
– А где мы будем жить? – Мой вопрос, он вовсе не праздный, потому что хотелось жить с отцом, чтобы он не чувствовал себя одиноким. У Льюиса Гринвича есть жена, а у моего папы только я и безмолвный мамин портрет.
– Где скажешь, – отозвался Даниэль, не проникнувшись моим настроем, – мне всё равно. Не хмурься, ты ведь рядом, а это главное. Я ведь не всегда могу тут оставаться, скоро придет конец не только твоей учёбе, но и моей стажировке тут, у нас в Тарсмании. А где я, там и ты, если не возражаешь.
Он был так мил! От яркого солнышка слепило глаза и я, прикрыв их ладошкой, вздохнула. Так не бывает! Слишком хорошо!
И даже папа, на которого в последнее время дела навалились больше обычного, и тот при виде меня расцветал, заражаясь моим прекрасным настроем.
Спустя два месяца на руках у меня красовался документ об окончании учёбы. На дорогой глянцевой бумаге, пахнущей новой типографской краской и слегка чернилами. "Сей диплом удостоверяет в том, что девица Огарёва Ярослава дворянского происхождения похвально окончила институт благородных девиц".
Одно дело было сделано, и отныне с учёбой было покончено. Ну, разве что нужно будет выучить языки той местности – куда пошлют Даниэля, но это уже совсем другое дело.
В конце мая папа всеми вечерами просиживал в своём кабинете то один, то попеременно вызывал каких- то своих служащих.
– Пап, что-то случилось? – Я зашла в его рабочий кабинет перед сном в тот момент, когда была уверенна, что именно сейчас никого нет из посторонних, и своим присутствием точно не помешаю ему.
– Что ты, – он тут же прикрыл толстую тетрадь и устало откинулся на спинку массивного дубового стула. Морщинка, залёгшая между бровей, в последнее время стала глубже, и, кажется, прибавилось седины.
– Ярослава, ведь я уже не молод, – отозвался отец с грустной улыбкой, значит, последние мысли я произнесла вслух. – И седина, как говорят, украшают мужчину.
– Украшают, – отозвалась я и, придвинув свободный стул, прижалась к отцу, словно на диване. – Пап, а хочешь, я буду жить с тобой тут, а Даниэля навещать. Когда он уедет работать за границу.
– Не вздумай это сказать своему жениху, – рассмеялся отец и вытер рукой набежавшие слёзы. – Не поймёт.
Неужели я сказала глупость? Похоже, что да. А может, у него глаза слезятся от усталости, а не от моих наивных слов?
– Нет, Ярослава, ты будешь ко мне приезжать, да и я, сама знаешь, иногда мотаюсь за границу. Будем видеться, и писать друг другу часто, как только сможем. Кстати, через неделю меня отправляют с делегацией в Аравию.
– Надолго? – мне очень не нравилась чрезмерная усталость отца, пусть теперь она стала вполне понятна. Он всегда готовился перед поездкой, а ещё и эта сложная напряженная обстановка между нашими государствами.
– Примерно на месяц. Ты не волнуйся, я уже общался с Гринвичами, заботы о проведении свадьбы они в связи с этим берут на себя. Чек на внушительную сумму я уже подписал.
– Я совсем не об этом, пап, – я смотрела в родные глаза, и слова застряли в горле. Отец всегда слыл отличным дипломатом, но его услугами наш император пользовался в исключительных случаях, когда конфликт между государствами грозил перерасти в нечто большее. – Между Тарсманий и Аравией будет война?
– Нет, что ты, – голос папы был твёрд, но мне ли не знать его! Он не просто искусный дипломат, он ещё и мой отец, а потому я подсознательно чувствовала: не всё так просто. – У нас действительно есть проблемы и большие, взращенные на многовековом недопонимании, но это всё решаемо, – он прижал мою голову к своему плечу и поцеловал в макушку. – Эх, дочка, как же я рад, что ты у меня есть.
– И я, – промямлила в ответ и пустила слезу, уткнувшись в отцовское плечо.
***
Отец уехал, а меня захватили предсвадебные хлопоты, связанные с бесконечными примерками у портного, уборкой нашего замка. Вообще- то у нас всегда была чистота и порядок, но ведь такое событие на носу! Так что всё заново начищалось, перемывалось и отстирывалось. Столовое серебро, что ещё ровно месяц назад натирала прислуга, было приказано заново достать и почистить. И так во всем.
Я разрывалась от тысячи дел, а скорее от дурных предчувствий. Каждый день ждала от отца хоть каких- то известий, и они приходили, правда, не так часто, как хотелось бы. Газеты наперегонки пестрили заголовками, что вот- вот начнётся война, и вооружение противника стягивается к нашим границам. Другие утверждали, что якобы одно очень авторитетное лицо поделилось секретной информацией, что войны нет, и не будет, а это только пустые домыслы. А на самом деле, никакого противника и поблизости нет.
Волнений было много, особенно за папу. Даниэль как- то успокаивая, сказал, что как политик папа очень изворотлив, и переживать так сильно не нужно. Я хотела обидеться на это, а потом порадовалась. Пусть как угодно, лишь бы вернулся. У отца есть родной старший брат Питер, но из-за женитьбы на маме всё их общение свелось к минимуму, а потому искать утешения или поддержки у дядюшки даже не пыталась. Мы и виделись- то от силы пять раз в году на официальных приёмах, бросали сухие приветствия и только.
Но, похоже, именно сейчас в обстановке неизвестности, для прессы это было звёздное время, продвигающее их газетную выручку в сторону увеличения. И с каждым днём новостей становилось всё больше и больше. Многие знакомые, в ком текла аравийская кровь даже в малой доле, покидали нашу страну, что не прибавляло мне уверенности.
И вот однажды, начитавшись подобной литературы, я залезла с ногами на мягкий диванчик и разрыдалась. Мне было страшно, страшно за наше с Даниэлем будущее, а ещё страшнее за отца, которого в любой момент могли просто- напросто взять в заложники. И пусть говорят, что император им дорожит, но ведь он тут, а папа там! Я не выла как корова, но слёзы текли, не переставая, словно вот- вот должно произойти что-то дурное.
От переживаний приказала принести мне бутылку рейнского вина и откупорить. Папа говорил, что оно очень нравилось маме, так не стоило нарушать традиции. Но как нарочно, это не успокоило, а только усилило поток слёз из глаз.
– Ярослава? – окрикнул меня знакомый голос, и я подняла своё зарёванное лицо.
Мгновенно к красноте от слёз прибавился румянец от неудобства. Он вошел такой весь … как всегда неотразимый, а я тут, одна с припухшими глазами и полным отсутствием хорошего настроения.
– Ты? – я действительно удивилась. Не тому, что мне не доложили о его приходе. Тут все просто. Каждая служанка знала, что мы скоро поженимся, а значит, Дан пользовался некоторыми привилегиями, в том числе и таким образом как сейчас.
Я удивилась другому. Честно говоря, вовсе не ожидала увидеть его тут, именно сегодня вечером. Даниэль вчера предупредил, что у него одно очень важное дело и увидимся только завтра. Наверное, ещё и поэтому моя хандра усилилась.
– Да, то, что запланировал, пришлось отложить, – он нервно подёрнул плечами, отчего мне показалось, что этот момент ему не очень нравится. Вероятно, поэтому поспешил перевести разговор на другую тему, – что случилось? Почему ты в слезах и это вино?
Он приблизился, присел рядом, отобрал бокал с рейнским и допил оставшийся глоток, а потом прижал меня к своему плечу. Как- то получилось, что рука Даниэля стала твёрже, а может быть он просто захотел прижать меня покрепче, морально поддержать. Но я от этого движения соскользнула с плеча, уткнувшись губами в шею. Кожа Дана пахла хорошим дорогим парфюмом, вперемешку с мужским запахом.
Кровь мгновенно прилила к голове, и только одна мысль…. Это неправильно, Даниэль хоть и жених, но лучше не надо….Я попыталась отстраниться, но моя сила против его – ничто.
Мы целовались сотню раз, но и только. Подобного между нами не было, пока.
– Яра, – прохрипел Даниэль теми самыми бархатными нотками, что так мне всегда нравились у него, – это неправильно, мелкая.
Неправильно. Но отчего в тот момент, когда он говорил эти слова, его руки делали совсем другое. И в то время, пока одна удерживала, чтобы я не сорвалась и не отстранилась, другая гладила мою шею.
– Дан, не надо, – я попыталась осторожно отстраниться, упираясь в его грудь обеими руками.
Мои руки слишком слабы, и рейнское вино, кажется, восстало против меня, а может быть перешло на сторону Даниэля. Он сминал мои губы, тем поцелуем, которого до сих пор никогда не позволял себе со мной. Мне было хорошо и эти поцелуи нисколько не оскорбляли мои чувства, наоборот распаляя и вызывая непонятное и новое волнение, жар в груди и внизу живота.
Пышные оборки на полуоткрытых плечах…. Модный элемент, весьма удобный для влюбленных и горящих страстью мужчин и неподходящий для теряющих разум женщин.
– Прекрати, пожалуйста, – шептала я в тот момент, когда он покрывал поцелуями мою шею, плечи, а крепкая мужская ладонь проскользнула внутрь, нарочно задевая оказавшуюся такой чувствительной грудь. – Сейчас сюда кто-нибудь войдет….
– Никто не посмеет, не бойся, – выдохнул он мне в губы, – а боишься, пойдём к тебе.
– Не боюсь, – ответила я и в этом была права.
Я не переживала, что кто- то войдёт, потому что, как правило, в это время меня уже никто не тревожил, зная, что допоздна зачитывалась какой- нибудь книгой, а потом, не беспокоя никого из прислуги, отправлялась отдыхать.
– Тогда, – его ласки стали несколько смелее и вот резким движением Дан отстранился, переместившись на колени передо мной, – позволишь?
– Дан, – предупреждающе запротестовала я, поправляя плечо на место, – до свадьбы осталось немного, потерпи.
Если честно, то и себя я где-то уговаривала тоже. Такой шквал ощущений, усиленных в стократ их новизной. И туман в голове, образовавшийся из винных паров и моего отклика на ласки Даниэля.
– Нет, – он осторожно положил руки на мои лодыжки, проведя пальцами снизу вверх до самых колен. А потом прижался губами, поцеловал, непрерывно массируя мои ноги.
Я задохнулась от нахлынувших переживаний и наклонилась назад.
– Не бойся, я с тобой, – прошептал искуситель, запустив свои руки гораздо выше, чем я даже могла предположить в своих дерзких мечтах о нас.
Оказывается, всё гораздо эмоциональнее и острее. Мысль о том, что проделывал Даниэль это ловко и умело, царапнула моё самолюбие, но его напор и нежность отодвинули всё на второй план.
Дан опрокинул меня на диван и навис сверху, усилив свои ласки рукой, языком, заставляя позабыть о стыде, о себе и о той причине, почему ещё недавно я была в слезах. Он шептал мне такие слова, от которых кровь бурлила, словно то же рейнское вино, разгоняясь по моим венам. Я плавилась от слов Даниэля и действий, потеряв рассудок, отдавшись ему.
Боль от его проникновения была, но не настолько сильная, чтобы стоило на это обращать внимание. Гораздо важнее показались ощущения, что мне впервые пришлось испытать. Я задохнулась от наслаждения, с трудом заставляя себя не кричать, чтобы не привлекать внимания….
Спустя десять минут Даниэль перекатился на бок, не отрывая от меня своих синих глаз. А у меня не текли слёзы, просто было в этом что-то такое, что заставляло чувствовать себя не в своей тарелке.
– Тебе было хорошо со мной? – спросил мой мужчина, заправляя мой непокорный каштановый локон за ухо.
– Да, – стыдно сказать, но всё это правда. Никогда не позволяла себе подобного и даже близко! А тут, словно у меня снесло крышу, словно Дан был последней моей надеждой, способной утешить и помочь.
– Я люблю тебя, Ярослава, – прошептал он и прикоснулся губами к уголку моих губ, – случившееся ничего не меняет, ты прекрасно это знаешь сама.
– О, Дан! Мне кажется, что я низко пала! – из меня с болью вырвались слова, что никак не шли из ума.
– Глупая моя, – он рассмеялся, прижав меня к себе, – тогда бы не было других, а только исключительно падшие женщины. Я был у тебя первым и это главное для меня. А месяцем раньше, месяцем позже – это не в счёт. Веришь?
– Да, – я ткнулась ему в плечо, чувствуя, что от этих слов стало несколько легче. Действительно глупая.
Спустя два часа Даниэль покинул наш замок, отказавшись занять место в гостевой комнате. Его право.
Как и то, что на другое утро огромная корзина розовых роз и маленький плюшевый мишка красовались в моей комнате.
Так вышло, что до приезда отца у нас случилась ещё одна близость с моим любимым. Но как ни странно, произошла она не от моих слёз печали, а просто от настойчивости Дана. Впрочем, не стоило всё валить на него, ведь в глубине души я тоже этого хотела.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке