Глава 5. Лида

Раздался рев, на который я уже почти не реагировала, а следом грохот. Сонька, едва заснувшая на груди, снова распахнула глаза.

– Потерпи, – положила дочь в кроватку – теперь, когда она вертелась, на постели одну не оставляла.

Прошла в прихожую, из которой раздавалось рычание Сатаны. Щелкнула выключателем. По диагонали – прям идеально: ноги в одном углу комнаты, макушка в другом – лежал сосед. Признаков жизни не подавал, лежал себе спокойно среди россыпи соли. Сверху всякая ерунда со снесённой полки, куча курток и зонт. Сатана с упоением и рычанием грыз его ботинок. Хорошо, что не горло.

– Сатана, ты же не собака, – с укоризной произнесла я.

Оторвала его от ботинка, отнесла в ванную и заперла дверь. Сатана из-за двери заворчал обиженно – его стараний не оценили. А я стояла посреди прихожей и думала, как быть. Начала с малого – убрала с миллионера тряпки и зонтик, а то не солидно. А потом в первый раз обратилась к нему по имени.

– Герман! – позвала я. А затем и вовсе глупое: – Вы живы?

Герман не ответил. Я на всякой случай – а с таким котом случаи бывают всякими – проверила пульс. Бьётся ровно. Схватила его за ноги и поволокла в подъезд. Тяжёлый он был ужасно, словно набит золотыми слитками и санкционным хамоном. Его голова стукнулась о порожек, подпрыгнула, я ойкнула и извинилась. Он не соизволил ответить – и то хорошо. С некоторой долей неудобства проверила его карманы – нет ключей. Вернулась в свою прихожую, все перерыла – нет.

– Пить – здоровью вредить, – назидательно сказала я и вернулась к себе.

Собрала все, что уронил миллионер, смела соль. Удивительно, но мой ребёнок спал. Я тоже легла спать. Не спалось. Зачем то пощупала батарею – холодная. В комнате тепло, работает масляный радиатор. А в подъезде холодно, и очень. Плиточный пол, сквозняк. Я поворочалась.

– Нет, не пойду, – сказала вслух.

Вздохнула, встала, пошла. Он лежал в том же положении, в каком я его оставила. На лице умиротворение. И легче он за эти полчаса не стал. Я втащила его в квартиру – голова снова подпрыгнула на ступеньке. Совершенно определённо у него будет шишка на затылке, это в довесок к синяку под глазом. Уложила его снова по диагонали, иначе он не влезал, накрыла одеялом. Потом задумалась на тему его маньячности. Пожалуй, насилие с его стороны я бы пережила. Сексуальное. Бросила взгляд на спящего миллионера, покраснела. Хорошо, что никто не может прочесть моих мыслей. Но у меня дочка. Поэтому я обезопасилась, как смогла.

Ночью миллионер спал беспокойно. Бормотал, порой похрапывал. Даже разговаривал. Один раз сказал «Все бабы – шлюхи» и два раза с обидой «Это нечестно!» К утру в квартире стоял стойкий дух элитного алкоголя, наверное, пьяными стали и мы с Сонькой, и Сатана, по-прежнему запертый в ванной.

Я проснулась, сходила в душ, перешагнув через миллионера, поставила чайник. Когда одевала подгузник на дочку, сосед проснулся.

– Где я? – спросил он хриплым со сна голосом. – Меня похитили?

Я с дочкой на руках прошла в прихожую. Сосед сидел на полу и удивлённо озирался. Заметил меня и удивился ещё больше.

– Это вы меня похитили?

– Да, – ответила я. – Сейчас пальцы резать буду. Куда отправлять? Адрес скажете?

Он поморщился, видимо, понимая всю абсурдность затеи. Потом вытянул мне скованные наручниками руки.

– Хозяева Сатаны были занятными людьми, – пожала я плечами. – У меня ещё и не такое в квартире найдётся.

– Надеюсь, ключи от наручников тоже найдутся, – хмуро проворочал миллионер. – У меня руки затекли.

Сначала я уверенно открыла шкафчик в комнате, тот, в котором лежали наручники – ключей там не оказалось. Я начала паниковать минут через десять. Ключей не было. Я уже знала, что Герман не дерётся, впрочем, судя по синяку, только с девочками, но все равно решила сначала его задобрить.

Сосед нашёлся на кухне. Сидел и прижимал ко лбу скованными руками пачку замороженных пельменей. В такой позе было непонятно, насколько он в духе.

– Может, кофе? – мой голос – сама жизнерадостность.

– Вы чокнутая? – спросил Герман из-за пельменей. – Может, наручники снимете?

– Я ключи не нашла.

Немая сцена. Сонька плачет, Герман не очень прилично ругается, я кричу, что он алкоголик и нехрен вламываться в квартиру к порядочным девицам. Длится это недолго – пару минут. Потом он пьёт кофе и думает, а я успокаиваю ребёнка. Дальше выясняется, что у меня в квартире есть все, кроме инструментов, которыми можно было бы наручники снять.

– Как вы их, вообще, одели?

– Защелкнула.

Я чувствовала себя виноватой, а это мне не нравилось – должно быть наоборот. Я в чужие квартиры не ломилась. Время текло, мне уже с Сонькой гулять пора, а тут вон – страсти.

– У меня на кухне в шкафчике стоит ящик с инструментами, – сказал, наконец, сосед. – Сам открою.

Теперь мы ищем ключи от его квартиры – их нет. Выпущенный на волю Сатана косится на миллионера недобро, миллионер бесится, но пока не орёт. Хотя куда ему деваться с подводной лодки? У него и телефона то нет.

– Вызовите слесаря, – наконец, говорит он. – Пусть мою квартиру взломает.

Слесаря я вызвала, даже обещала мзду за резвость. Он пришёл через час – я успела погулять, а сосед так и сидел в наручниках. Наконец, дверь в соседскую квартиру открылась. Аллилуйя! Мне к тому времени казалось, что день тянется уже, по меньшей мере, месяц.

– А можно вас на минуточку? – попросила я не очень трезвого слесаря.

– Можно, – улыбнулся он во все свои шестнадцать зубов.

Слесари очень быстро снимают наручники – буду иметь в виду. Герман сконфужен, слесарь заинтригован, я привычно хочу спать. Герман растирает и разминает руки, и мне снова стыдно.

– С вас четыре тыщи.

– Сейчас, – ответил Герман. Похлопал по карманам и покраснел. Мало того, мне кажется, что он сейчас позеленеет – я даже испугалась за его здоровье. – У меня денег нет….

И мы втроём – уже со слесарем – ищем кошелёк, хотя я знаю, что его нет и быть не может – я уже искала ключи от его квартиры и ничего не нашла. Герман сохранял красный цвет лица – я заплатила слесарю.

– Я верну, – говорит торопливо миллионер. – С процентами. Извините меня, пожалуйста.

– Все в порядке.

Мне и правда кажется, что в порядке. Сейчас я хочу лишь одного – чтобы он ушёл в свою квартиру с дыркой вместо замка и не возвращался. Я устала испытывать целую гамму чувств от злорадства до ненависти, потом жалости и обратно. Я хочу побыть одна. Я отвыкла от мужчин в своей жизни и в своей квартире, а от доставляющих столько хлопот – и подавно.

Миллионер решил не заморачиваться со сменой замка. Буквально через пару часов привезли новую дверь. Устанавливали её со скрежетом, от которого ныли зубы, но быстро. Теперь эта дверь была просто вызовом нашей серой повседневности и серым – в прошлом голубым – стенам подъезда. Она была новая, красивая и солидная, наверняка суперпрочная, одним словом – миллионерская.

Когда я пошла после обеда гулять с Соней, сосед точно был дома – его было слышно через стенку ванной. Пел, правда, уже не так оптимистично. Но красавицы машины перед подъездом не наблюдалось, я даже задалась вопросом, где её черти носят.

Но к вечеру на этом месте появилась другая машина – тоже очень красивенькая, сверкающая и новая, но с миллионером никак не вязавшаяся – слишком бюджетная. Именно такие брали в кредит молодые семьи – качественно и относительно недорого. Поэтому я была крайне удивлена, увидев выходящего из нее Германа.

– Добрый вечер, – мрачно поздоровался он и потер запястья.

– Добрый, – крайне вежливо ответила я, но не удержалась: – Если вам сегодня нужна соль, не могли бы вы прийти до полуночи?

Миллионер не ответил, сверкнул синими глазами и скрылся в подъезде. Я пожала плечами – не больно и хотелось болтать. Наступали скорые осенние сумерки – сырые и зябкие. Я не любила осень, но относилась к ней философски – все проходит, и осень тоже. Нужно только подождать. Дунька не писала и не звонила, и я очень надеялась, что она добралась благополучно. Сама с ней говорить не хотела – не остыла.

Сосед пришёл через час после возвращения с прогулки. Я посмотрела в глазок и увидела стандартно миллионерский, просто вызывающе огромный букет роз. Вздохнула. Открыла сразу – с такими цветами ко мне сто лет никто не ходил, даже Гришка на заре отношений. Его предел – одиннадцать цветов за раз, а тут, поди, не меньше пятидесяти. За цветами – ожидаемо – стоял сосед. Я встала на цыпочки, но за такой охапкой сумела увидеть лишь его макушку.

– Вы от меня прячетесь?

Он протянул мне цветы, и теперь стал виден, а я оказалась погребена за этим великолепием, которое благоухало, кололось и оттягивало руки. Поставила букет в ведро – таких огромных ваз у меня не водилось. Налила воды. Сосед все мялся в дверях.

– Извините, что так получилось.

– Спасибо, конечно, – я снова вздохнула, – но лучше бы соль принесли – мою вы всю высыпали, а купить новую я забыла.

Сосед покраснел. Право слово, миллионер, а как первоклассник.

– Я куплю, – он полез в новый бумажник, который наверняка когда-то был крокодилом. – Сейчас схожу.

Вынул и протянул мне две пятитысячные купюры. Тоже новенькие, хрусткие, как и всё, что водилось у миллионера.

– Это что?

– Я же сказал, что верну с процентами.

Я легонько толкнула его назад, вынуждая отступить в подъезд. Странно, но меня это до жути задело. У меня на лице написано, что я так в деньгах нуждаюсь? Или у соседа априори все, не имеющие миллиона в валюте, нищие?

– Сколько брали, столько и отдавайте, – ответила я и захлопнула дверь перед его лицом.

– Но у меня тысячных нет! – приглушенно раздалось из-за двери.

– Ваши проблемы. Добегите до пятерочки и разменяйте, заодно посмотрите, что простые смертные жрут.

Я все ещё негодовала. Твёрдо решила – выброшу цветы. Не нужно мне таких подачек. Зашла в комнату. Ведро стояло на полу, синенькое, скромненькое, полное кроваво-красного великолепия. Сонька лежала на животе на одеяле, постеленном в центр комнаты на полу, и смотрела на розы в упор, задрав чуть покачивающуюся голову – такой красоты в своей короткой жизни она ещё не видела.

– Ладно уж, пусть стоят.

Сонька агукнула, одобряя моё решение. Я взяла её на руки и поднесла к букету. Она потянула к нему руки. Я первый раз видела, что она хочет что-то взять: не доносила я её всего месяц, она родилась чуть больше двух килограммов, и врачи хором уверяли меня, что все с ней будет прекрасно – она догонит своих ровесников в рекордные сроки, но унять беспокойство я не могла. Поэтому сейчас меня отпустило, даже слеза скатилась – я её торопливо стерла. Не плакать надо – радоваться. Я оторвала один бутон и протянула цветок дочери. Она была заворожена. Протянула вперёд крошечную ручку, разжала пальчики и схватила подношение, сминая лепестки. Поднесла к глазам, словно рассматривая. А потом потянула в рот.

– Только лицезреть, – засмеялась я и, расцепив её пальчики, забрала цветок.

Сонька расплакалась, но уже через пару минут поняла, что мамина грудь вполне достойный обмен, и успокоилась, прижавшись ко мне, даже задремав. В дверь снова позвонили. Я бросила взгляд на часы – обернуться так быстро до магазина и обратно сосед не мог. Стало быть, будет опять совать мне пятитысячные купюры, а у меня не было тысячи на сдачу. Вот отсчитаю ему мелочи и полтинников, будет знать.

– Я же говорила вам, что… – начала я, открывая дверь.

И замолчала. Напротив меня стояла Дунька. Худая, загорелая, даже волосы обгорели почти добела – видимо, в Тибете солнышко светит неплохо. Или перед Тибетом она в Таиланд с паломничеством ходила – с неё станется.

– Привет!

В руках у Дуньки бутылка вина и букет. Конечно, гораздо скромнее, чем у Германа, но тоже ничего такой. Задаривают меня сегодня цветами. Вино она сразу отнесла на кухню. Я стояла и молчала. Дунька же привычно отыскала, словно зная, где что лежит, штопор и бокалы, открыла бутылку, разлила. Потом вспомнила, что надо разуться, скинула кроссовки. Прошла в комнату с бокалами, поставила их на пол.

– Веник у тебя шикарный, – сказала, увидев букет Германа. Потом заметила Соньку. – Господи, какая большая стала! – изумилась громко, разбудив уснувшего ребёнка.

Сонька захныкала, и Дуня потянула к ней руки. Да, я, наверное, чокнутая мать, но сестра с холода, и неизвестно, где её в течение дня черти носили.

– У тебя руки грязные, – сказала я спокойно.

Дунька хмыкнула, прошла в ванную, вымыла руки. Вернулась, взяла мою дочку, защебетала с ней у зеркала. Видимо, выражение лица у меня было не очень мирное. Дунька почувствовала моё напряжение. Обернулась.

– Слушай, – она протянула мне бокал. – Ты словно лимон съела. Выпей немножко, расслабься.

– Я грудью кормлю.

– Брось, – отмахнулась Дунька. – От пары бокалов ничего не будет.

Да, для меня никаких последствий не будет, но вот мой ребёнок всю ночь промучается коликами и будет плакать – я потому и сижу на жёсткой диете, что животик у Соньки слабенький. Обрекать своего ребёнка на боль просто, чтобы расслабиться, не хочу. Я шагнула вперёд и забрала Соньку.

– Дунь, – попросила я. – Уходи, пожалуйста.

Сестра сразу посерьезнела. Дурь словно ветром сдуло.

– Лид, прости меня, пожалуйста. Я так больше не буду. Постараюсь… У меня же никого, кроме вас.

Я положила ребёнка снова на одеяло, прошла в прихожую, открыла дверь. Дуня, поняв, что все серьёзно, молча обулась. В прихожей замерла напротив меня.

– Лид…

– Иди, Дунь. Повзрослей, пожалуйста. Как повзрослеешь – приходи.

Я закрыла за ней дверь, сминая в себе жалость. Прижалась лбом к холодному металлу, постояла пару минут, не думая ни о чем, просто успокаиваясь и слушая, как в комнате гулит дочка. Поэтому когда звонок грянул прямо над моим ухом, буквально подпрыгнула и едва не перекрестилась.

– Я же сказала… – начала я.

За дверью стоял Герман. Протягивал мне деньги. Восемь бумажек по пятьсот рублей. Засаленных, чуть потрепанных – сразу видно, наши, пролетарские. Вид у него был мрачный и решительный. Видимо, пятёрочка на него так повлияла.

– Спасибо, – рассеянно поблагодарила я.

– И вам спасибо, – ответил он. Потом спохватился. – А соль я купить забыл.

– Ничего страшного, – отмахнулась.

Убрала деньги в кошелек, едва сама не схватила свою крошку грязнущими руками, устыдилась. Снова вспомнила Дуньку. И жалко её вроде, даже не спросила, где она, вообще, живёт. Ничего, не маленькая, тридцатник не за горами. Пора взрослеть. Вылила вино из бокалов, заткнула пробку в початой бутылке, поставила её в шкаф. Остаток вечера мы с Сонькой провели на позитиве – смотрели на цветы, гулили и восхищались тем, какая она у нас вундеркинд. Совершенный ребёнок.

Ребёнка я перехвалила – в отместку он не спал всю ночь, но это уже совсем другая история.