Мы долго в нее не могли въехать, потому что, во-первых, Зайцев был еще не прописан в Москве, а райсовет не пропускал наш ордер, потому что у меня считался сверх-излишек площади. Но армия настояла, так как это дом построил Генштаб, а приказ о выделении мне квартиры был подписан лично Гречко. Министр сам по квартирам этот дом расписывал. Он нас поселил на одной лестничной клетке с сыном первого секретаря ЦК партии Грузии Мжаванадзе Сашей. Мы поначалу в этом доме были единственными двумя молодыми семьями.

По большому счету, Смушкин с нами как тренер не работал, он руководил секцией. Да и работа была сезонная: лед залили – есть фигурное катание. А вот уже в Марьиной роще настоящие тренировки шли постоянно. Там, правда, особенного отбора не существовало, но я попала в группу. Если выполнялся разряд, то в ней можно было удержаться. В парке Жданова существовали платные группы: пять рублей заплатил – и катайся. Тренер, которая работала там, начала со мной заниматься по-настоящему самая первая, но не помню, как ее звали, потому что я была у нее недолго, она зимой сломала ногу. Ее стала подменять Зина Подгорнова. Именно Зина предложила моим родителям переправить меня в парк Дзержинского. Должна признаться, что я не очень любила ездить в Марьину рощу. Во-первых, мотаться приходилось через всю Москву. На Таганке я садилась в 24-й автобус. (Тут недавно я выезжаю около Театра Армии и вижу – впереди меня идет мой родной 24-й автобус.) Он шел по Цветному бульвару через площади Дзержинского, Ногина, Солянку и до Таганки. На Таганке я влезала в него с коньками, с полной сумкой, в нем толкалась – атас полный. Первое время мама, конечно, меня возила. А автобус я так не любила, потому что меня в нем укачивало. Мы с мамой иногда вылезали из него по два раза, меня сташнивало, я приходила в себя, и мы ждали следующий автобус… Для меня путь к фигурному катанию лежал, можно сказать, через всю Москву с тошнотой и остановками. Настоящие путешествия лилипута.

Но уже в восемь лет я стала ездить сама. Мама провожала меня до остановки, и я доезжала до Марьиной рощи сама. А кто-то из родителей фигуристов отправлял меня обратно. Не всегда, не постоянно, но часто. Тем более я весь этот маршрут знала наизусть. Через какое-то время папа стал курировать мое фигурное катание. Уже был построен искусственный каток в ЦСКА. 1960-й или 1961 год, точно не помню. Чемпион Советского Союза Лев Михайлов стал набирать группу фигуристов для армейского клуба. И очень многие ребята из Марьиной рощи, со стадиона Юных пионеров (потому что на стадионе тогда не было искусственного катка), потянулись в ЦСКА. Я очень хорошо помню, как Михайлов устроил просмотр. Да, абсолютно точно – шел шестидесятый год. Почему? Сейчас объясню, как я эту дату вспомнила.

Михайлов смотрел всех, но я по возрасту получалась уже немножечко переросток. С виду маленькая, но по годам не проходила в его группу. И все же он меня взял. Я думаю, что если кто-то из старожилов помнит то фигурное катание конца пятидесятых, тот помнит Льва Михайлова и его знаменитый дет-троп, прыжок-волчок в переводе с английского, его флайн-кэмел, или прыжок либела, как у нас его называют, помнят и бэк-кэмел – этот прыжок первым сделал легендарный Дик Баттон. Михайлов был нашим советским Баттоном, уникальным фигуристом. Никто в СССР (а по телевидению фигурное катание тогда не показывали) не делал таких прыжков, поэтому он был известен узкому кругу. Я на просмотре прыгнула либелу, он меня за это и взял. Он сразу подъ-ехал к папе и сказал, что меня зачислил.

Либела – это вращение в ласточке. То есть прыгаешь с левой ноги на правую и вращаешься назад. Именно вращение назад, вот почему называли бэк-кэмел, то есть прыжок в задний кэмел. Надо сказать, что второй юношеский разряд к тому времени у меня уже был.

А почему так врезалось в память, что шел шестидесятый год? Когда мы тренировались, нам давали самое плохое время: или рано утром, или поздно вечером. Если вечерние тренировки, то папа или мама привозили меня домой буквально на последнем поезде метро. А если рано утром, то в редких случаях родители позволяли себе везти меня на такси. Денег больших в доме не водилось: мама не работала, поэтому такси – непозволительная роскошь. Машин тогда было мало, рано утром едешь по совершенно пустой Москве. Ехала на «победе» с шашечками по борту – кайф я получала жуткий.

Тогда я попала на генеральный прогон первого советского балета на льду – Московского ледового балета, где увидела пару – Нину и Станислава Жуков. Шел шестьдесят первый год, команда не поехала на чемпионат мира, и Жуки оказались свободными. Первенство отменили после авиакатастрофы, в которой погибла вся американская команда. Но впервые я увидела Стаса на чемпионате Советского Союза, который проходил тогда в Лужниках. Последний чемпионат, в котором они принимали участие. Все аплодировали Белоусовой и Протопопову, а первое место заняла пара Жуков. Когда Нина и Станислав шли к пьедесталу, народ свистел, и я видела, как Стас буквально тянет свою партнершу. И стояли на второй ступени такие скромные Белоусова и Протопопов – буквально два лебедя. Третье место заняли Галина Седова с Жорой Проскуриным.

Это все происходило ранней весной 1960-го, а осенью принималась программа балета, которую поставил Лавровский, балетмейстер Большого театра. Вот, на секундочку, какие у нас специалисты работали. Московский балет на льду много лет сохранял несколько номеров Лавровского. Его создавали знаменитая Татьяна Александровна Сац с Лавровским.

Все смотрели на Жуков и поражались, потому что Лавровский с Татьяной Александровной придумали им потрясающие номера. Мне кажется, что до сих пор таких номеров в балете нет. Один номер у них был лирический. Сказать про Жука «лирический персонаж» уже смешно. Тем не менее номер назывался «Летите, голуби, летите». Им сделали «продление рук» – как крылья. Они катались все время рядом, и «крылья» летели надо льдом, как у двух птиц. Невероятно, как этот номер придумали! Безумно красив, я до сих пор его досконально помню! У Стаса не было шеи, он вообще «неподвижный», и чтобы его как-то растанцевать, этими крыльями скрыли его недостатки. Второй номер поставили то ли на самбу, то ли на румбу. Сделали на костюмах огромные рукава и в руки дали маракасы. Рукава такие, что не видно ворота. Сначала они выходили на лед в сомбреро, а потом в танце шляпы сбрасывали. Эти два номера меня совершенно поразили.

Они оба не гротесковые катальщики, но Лавровский выжал лучшее из того, что они умели, а они умели кататься лучше всех в стране. Был еще номер «Лиса и Бобер» по басне Сергея Михалкова, он тоже производил впечатление. Сколько лет прошло, а эти номера передавались по наследству. Когда только-только Лужники были построены, к нам впервые приехал американский балет на льду «Айс-Капетс». Я его видела, меня папа водил, правда мы с ним сидели высоко и сбоку. Невозможно представить по тем временам, что они делали. (Много позже я познакомилась с этими артистами.) Один из номеров – это атлетического сложения «папа», который «возил» «маленькую девочку», а она у него на руке делала всякие растяжки. Меня больше всего поразило, что такой маленький ребенок, а уже выступает. Был номер, специально сделанный для Советского Союза, в нем на льду ставились ракеты, а артист через них перепрыгивал. Таким образом демонстрировалось, насколько американцы сильны. В конце выложили десять или двенадцать ракет, он и их перепрыгивал. Там выступала пара Вагнер – Пол, образцовая для Жука, он подгонял под них все свои пары. У меня так странно в жизни складывалось: кто в моей памяти застревал, с тем я потом обязательно встречалась. Много раз себя на этом ловила.

Говорят, что спектакль американцев увидел кто-то из нашего правительства, чуть ли не Фурцева, которая велела создать отечественный балет на льду. Американские гастроли в Москве проходили осенью шестьдесят первого года, но я уже год как тренировалась в ЦСКА. Значит, я пошла в клуб в шестидесятом.

На искусственном льду мы катались очень мало. Занимались в основном зимой на стадионе, что на Песчаной. Потом стали заливать теннисные площадки в ЦСКА. В шестьдесят третьем – шестьдесят четвертом году в клубе работали чешские тренеры, а осенью 1964-го в ЦСКА пришел работать Жук. И я сразу оказалась у него в группе.

Нас, фигуристов, в ЦСКА было вообще-то не очень много. Назвать нас секцией уже нельзя, но школой рано. В армейском клубе есть хоккейная команда, значит, лед и нам перепадал. Перед Жуком, насколько я понимаю, поставили задачу – создать сильный коллектив, команду фигуристов. В армии полагалось иметь командные виды спорта. Жук стал делать спортивную пару Жук – Горелик, потому что пара его сестры Татьяны Жук с Александром Гавриловым распалась. Танцоры Виктор Рыжкин и Мила Пахомова пришли тренироваться от Чайковской к Жуку. Потом появились Валерий Мешков, Лена Котова, со стадиона Юных пионеров пришли одиночницы Щеглова, Богданова, а за ними Галя Гржибовская. Получилась достаточно мощная команда. Потом Жук меня поставил в пару с Улановым. Но по-прежнему у нас большого числа фигуристов не наблюдалось. В ЦСКА еще не сложилась своя школа.

В Марьиной роще чем хорошо – там было много соревнований. Я считаю, что Гляйзер с Новожиловой сыграли большую роль в становлении фигурного катания в Москве. В Марьиной роще нам все время придумывали номера, обязательно весной, уже на искусственном катке. Зимой мы выступали с этими показательными номерами на естественном льду, а потом уже на маленьком каточке, как на сцене. Занавески раздвигались, родители за ними сидели, а мы крутились перед ними. Идея гениальная. Я знаю, что Наташа Бестемьянова хочет такой театр создать. Я не говорю, что он обязательно должен быть летний, но такой, чтобы с площадкой как со сценой.

Самый первый ледовый спектакль, в котором я принимала участие, это групповой номер «Белоснежка и семь гномов». Я, естественно, оказалась среди гномиков, в колпаке. Плюс борода, которая мне жутко мешала. Где-то дома сохранились фотографии с того представления. Родители нам шили костюмчики.

Мы все время соревновались с ребятами со стадиона Юных пионеров, потому что считалось, что самые лучшие номера делали там, а наша Марьина роща шла второй за ними. Третье место в Москве – школа «Локомотива». Я даже сейчас не помню, где она располагалась. Там работали муж и жена Васильевы. Васильева тренировала Татьяну Шаранову и Анатолия Евдокимова, брата и сестру Олеховых, Андрея и Людмилу, и оттуда вышел будущий чемпион мира Сережка Волков. «Спартак» – это Сокольники. Там уже имелся большой искусственный каток. Но, как и везде, каток открытый. Первый открытый каток олимпийского размера. На стадионе Юных пионеров был первый закрытый маленький каточек, а в Марьиной роще его построили полуоткрытым-полузакрытым: крышу над ним возвели, а стены отсутствовали. В Сокольниках часто проходили чемпионаты Москвы. Зимой мы, как правило, выступали в Лужниках; там, где сейчас Малая спортивная арена, раньше находились теннисные корты, открытый теннисный стадион с трибунами. Теннисные площадки заливали, а зрители размещались на трибунах.