К ужину я не вышла, еду Тася принесла в мою комнату. Плотно поев, я с наслаждением растянулась на широкой кровати с ортопедическим матрасом. Вскоре в дверь постучала Тамара, и я милостиво разрешила ей войти. Тамара села на стул и тряхнула головой, а у меня тревожно замерло сердце. Именно так делала Маргошка перед тем, как сообщить какую-нибудь не слишком приятную новость. Сейчас эта схожесть жестов мне не нравилась. Лучше бы Виктор выбрал жену, не похожую на мою дочь, тогда, может быть, мне удалось бы ее полюбить. После дежурного обмена любезностями она сказала, что звонила сегодня в агентство, и ей пообещали прислать самую лучшую сиделку, она на днях должна освободиться. Я, сдерживая неприязнь, ответила, что в услугах агентства больше не нуждаюсь, решила сама подыскать подходящую кандидатуру. Тамаре, видимо, тоже пришлось себя сдерживать, чтобы не нагрубить вздорной старухе. Наверняка она меня именно такой и считает.

Вслед за женой пришел Виктор. Он основательно расположился на стуле возле кровати, взял меня за руку и, как заправский врач, быстро нашел пульс.

– Пульс хороший, – резюмировал он. – Почему вы не стали ужинать с нами?

Я невольно хихикнула:

– Тебя не проведешь. Просто хочу побыть одна, к тому же, у вас гости, а я без прически.

Виктор поднес мою руку к губам:

– Вот такой подход мне нравится, а то сами на себя стали не похожи. – Мне так захотелось рассказать ему о своих страхах и подозрениях, но Рая убедила меня этого не делать. Вдруг Виктор все-таки причастен? А если ни он, ни Тамара не виноваты, то и вовсе незачем говорить. На Тамарино мнение мне наплевать, но я не хочу, чтобы Виктор считал меня мнительной глупой старухой. – Завтра я улетаю во Францию на три дня, – продолжал Виктор, – обсуждать договор по проекту «Луара». Вам рассказать о подробностях?

Я отрицательно покачала головой:

– Сам разбирайся. У меня сейчас голова другим занята. Если нужна моя подпись, давай распишусь.

– И чем же занята ваша голова? – поинтересовался он.

– Да так, всякой ерундой, – отмахнулась я.

Виктор не стал допытываться, а спросил, что мне привезти из Парижа. Пока я размышляла, он сам ответил на свой вопрос: «Пора обновить запасы Гранд Марнье, а то здесь это дефицит». Я опять почувствовала прилив материнских чувств к зятю. Как бы мы счастливо жили, если бы Маргошка не попала в аварию!

– Может, вы еще чего-нибудь хотите? – улыбаясь, спросил он.

– Да! – выдохнула я. – Витя, ты ведь мне как сын, – мой голос дрогнул, – а я так хочу внуков!

Это получилось у меня как-то по-старушечьи жалобно, и я кляла себя за начатый разговор. Потом с удивлением мысленно отметила, что все чаще называю себя старухой, хотя совсем недавно такого и в помине не было, потому что я и не чувствовала себя старухой. Но страхи, подозрения и колебания самочувствия быстро сделали свое дело. Затаив дыхание, я смотрела на зятя, ожидая реакции на свое высказывание.

– Я тоже этого хотел бы, – хрипло произнес он и, пробормотав «спокойной ночи», вышел, забыв поцеловать меня на ночь.

Я призадумалась. «Хотел бы!» – Что это значит? Хочет, но не может? Почему? Неужели Тамара бесплодна? Наверное, так. Она ведь до Виктора была уже замужем, а детей так и не завела. Как он мог, не выяснив главного, жениться на ней? В эту ночь я долго не могла уснуть, думая о своем будущем, которого, если не найду отравителя, осталось совсем немного.

С утра я позвонила в усадьбу и предупредила о своем приезде. Надя разохалась и разахалась, сказав, что еще ничего не готово, но я была неумолима:

– Завтра в двенадцать приеду.

Затем позвонила нотариусу и сказала, что хочу внести изменения в завещание, и объяснила, какие именно. Нужно все срочно сделать и привезти к семнадцати часам мне на подпись. Нотариус объяснил, что новое завещание за такой срок не подготовить, но можно подготовить дополнение к старому, если это так срочно, а потом переделать все, как полагается. Я согласилась.

За последние семь лет я не раз думала о завещании. Может быть, основную часть своих средств раздать наследникам при жизни, чтобы не ждали моей кончины? Но эти благородные порывы быстро испарялись. Вадим перед смертью просил меня позаботиться о Вере и ее семействе. Он ведь хорошо знал всю эту компанию и понимал, что они растранжирят любую сумму в один момент, так и случилось. Значит, им следует получать частями, а уж какими именно – мне решать. Передать весь бизнес в собственность Виктора? В нем я была уверена, но все равно что-то меня останавливало. Сейчас Виктор советуется со мной, рассказывает о делах хотя бы в том объеме, который я способна воспринять, мне ни перед кем не нужно отчитываться в своих тратах, прислуга смотрит в рот. Я к этому привыкла, и это меня устраивает, мне вовсе не хочется зависеть даже от Виктора и тем более от его жены. Нет, им придется подождать, а для своей безопасности я сделаю кое-что другое.

На три часа я пригласила врача. Он меня осмотрел, довольно покивал головой и сделал свой волшебный укол, силы мне вскоре пригодятся. По моей просьбе он принес целую упаковку этого лекарства, но посоветовал не злоупотреблять им.

В пять часов появился нотариус. Я специально назначила его приход на это время. Утром слышала разговор невестки с кухаркой. Последняя интересовалась, на сколько персон готовить ужин, а Тамара сказала, что гостей сегодня не ждет, у нее вечером деловая встреча. Она заедет домой в половине шестого переодеться и не откажется перекусить чего-нибудь легкого.

Нотариус подготовил дополнение к завещанию, в котором говорилось о том, что некоторую, весьма солидную, но не чрезмерную сумму я завещаю своей подруге Раисе Ивановне Лепко, а в случае ее смерти эта сумма должна быть поровну поделена между ее дочерьми – Ириной и Анастасией. Мою подпись на документе заверили Аня с Тасей, но текста они не видели. Когда обсудили все детали, я пошла провожать нотариуса до входной двери, где и столкнулась с Тамарой. Все, как было задумано.

– Вы вызывали нотариуса? – удивленно спросила она, когда дверь за ним закрылась.

– Да, решила кое-что изменить в завещании, – неопределенно ответила я и, чтобы избежать дальнейших расспросов, поинтересовалась:

– Виктор звонил?

– Да, он уже в Париже.

Мы еще немного поговорили о домашних делах, и я отправилась к себе. Меня переполняла энергия и жажда деятельности, я ощущала в себе азарт, как перед схваткой с сильным и опасным противником. И я собиралась выйти из этой схватки победительницей. Кто-то сильно поторопился, сбросив меня со счетов! По моему мнению, визит нотариуса должен был заронить в невестке сомнение, что Виктор по-прежнему является моим основным наследником. Как бы плохо она ко мне ни относилась, но ненависть – это одно, а большие деньги – это другое. Она не захочет рисковать, пока точно не узнает, какие именно изменения я внесла в завещание. Значит, пока такая неясность, нужно обхаживать строптивую миллионершу, чтобы та вернулась к прежнему завещанию, более того, ни в коем случае нельзя допустить ее смерти. Я была собой довольна. Пусть теперь думают, что угодно.

Когда Тамара ушла на деловую встречу, я вызвала Тасю, сообщила о завтрашнем отъезде, и мы сразу стали собирать чемоданы. Только утром я сказала невестке о своем отъезде. Она, само собой, удивилась и попыталась меня отговорить, ведь на улице еще холодно, а в Антониновке голо и уныло, но возле подъезда уже ожидало такси. Вообще-то, в моем распоряжении имеется шикарный автомобиль с персональным водителем, но водитель был сейчас в отпуске и уехал с семьей отдыхать. Самая напряженная работа ему предстояла с мая по сентябрь, когда я перебираюсь в загородный дом. В этот период вместе с женой и внуком он живет в небольшом домике в парке, чтобы всегда быть под рукой. Иван уже более десяти лет работает на меня, и мы оба этим сотрудничеством довольны.

Загрузив несколько чемоданов в такси, я в сопровождении Таси отправилась в поместье. Как и ожидалось, природа еще не пробудилась после зимней спячки, все выглядело довольно уныло, а подъездная дорожка к дому была завалена прошлогодними листьями. Какие бездельники эти садовники! Что это – незаинтересованность раба или пресловутая российская лень? Неужели своим местом не дорожат? Ведь тут поблизости работу днем с огнем не найдешь! Я тут же вызвала этих лентяев и дала им хорошую взбучку. По-моему, некоторые люди просто не могут без этого нормально выполнять свои обязанности. Как можно, не убрав главную аллею, заниматься какой-то ерундой в дальней части парка, тем более, зная, что я приеду? Кипя от негодования, я вошла в дом. Тася на том же такси вернулась в город. Ей предстояло собрать еще кое-какие вещи и вечером сделать второй рейс сюда, после чего на день-два задержаться в поместье, чтобы разобраться с множеством чемоданов и убрать мою комнату так, как я люблю.

Сейчас, расхаживая по террасе и покуривая, я с нетерпением ждала обеда, который был назначен на три часа. К этому времени должны приехать Алла с Катей. Кем станет для меня эта девушка – сиделкой, компаньонкой, а может быть, воспитанницей?

Глава вторая

Катя

Я приняла душ, выпила чашку кофе и решила, что этой ночью спать не лягу, все равно нельзя назвать сном мои ночные бдения в последнюю неделю. Следуя этому плану, до полуночи я бессмысленно пялилась в телевизор, но ничего интересного там не показывали, и голова стала клониться на грудь. Сегодня в магазине к концу дня скопилось необычно много грязи, так что пока ее разгребала, вымоталась ужасно, да еще бессонные ночи. Тогда я подкорректировала план, решив все-таки лечь, но свет не выключать, авось пронесет. Я легла, но сон сразу пропал. Возможно, холодный душ и крепкий кофе стали наконец действовать, а может быть, мешало волнение, связанное с предстоящим визитом к миллионерше Воротниковой. Я пыталась объяснить бессонницу простыми и понятными причинами, но уже подкрадывался ставший привычным, но от этого не менее пугающим, страх. Натянув на себя тяжёлое ватное одеяло, я напряжённо вслушивалась в тишину, жалея, что выключила телевизор, но вставать было лень, да и страшновато. В доме уже неделю кроме меня никто не живет, поэтому непонятные ночные явления в квартире заставляли шевелиться волосы на моей голове. Надо побыстрее уснуть, уговаривала я себя, тогда может быть всё обойдется. Но сон не приходил, и ничего не обошлось. Сначала погас свет. Я замерла, опять пытаясь найти простые и понятные объяснения. В люстре три лампочки, они не могли все враз перегореть, значит, это неполадки на линии. Случается, что и днем электричество отключают. Конечно, так и есть. Но тут послышался скрип половиц, потом неясные шорохи в коридоре, затем шум от падающих с антресолей коробок. Я знала, что утром, выйдя в коридор, никакого беспорядка там не обнаружу, но от этого легче не становилось. За что мне весь этот ужас?! Как вообще меня угораздило в таком огромном городе снять именно эту проклятую квартиру? Долго я так не выдержу. Шесть лет работала санитаркой, многое повидала, даже покойников перестала бояться, ну почти перестала, но здесь что-то потустороннее, необъяснимое. Когда в коридоре послышались шаги, я накрыла голову подушкой. Зачем я приехала в Питер, ведь с детскими мечтами было давно покончено? Неужели знакомство с загадочным пациентом Запольской больницы так взбудоражило меня, что толкнуло на этот необдуманный шаг?

Я работала в неврологическом отделении, но по ночам одна санитарка обслуживала сразу два отделения – неврологическое и хирургическое. Приезжий из Санкт-Петербурга Михаил Аркадьевич Лагутин, сорока двух лет, угодил в нашу больницу с приступом аппендицита, где был в срочном порядке прооперирован. Операция прошла успешно, но он плохо перенёс наркоз, его постоянно тошнило. Я как раз дежурила, так что прибегала к нему, чтобы перестелить постель, вытереть пот или дать воды. Только к утру он забылся беспокойным сном. Через несколько дней мне опять выпало ночное дежурство. В ту ночь в послеоперационной палате было двое тяжёлых больных, которые то и дело требовали моего внимания. Медсёстры только выполняли предписанные назначения, а за больными не ухаживали. Михаил был уже в полном порядке, утром ему собирались снять швы и выписать из больницы. Он молча наблюдал за моей суетой, а потом предложил присесть и немного передохнуть. Я обеспокоенно посмотрела на стонущих больных.

– Ничего, они сейчас уснут, и им станет полегче, – заверил Михаил.

Больные и правда быстро угомонились, будто и не они только что метались и стонали от боли и жара. Я всё же сначала обошла свои владения, только потом вернулась в палату к Михаилу. Почему-то с ним мне было легко и спокойно, я и не заметила, как выложила о себе всю подноготную, даже прочитала два своих стихотворения. Он их оценил достаточно высоко, сказав, что в них есть главное – подлинные чувства, и в ответ стал читать Блока, а затем Лермонтова:

            Собранье зол его стихия.

            Носясь меж дымных облаков,

            Он любит бури роковые,

            И пену рек, и шум дубров.

            Меж листьев дымных, облетевших,

            Стоит его недвижный трон;

            На нём, средь ветров онемевших,

            Сидит уныл и мрачен он.

Я слушала, затаив дыхание, и мне казалось, что Михаил это вовсе не больной Лагутин из третьей палаты, а Демон – мечущийся по миру в поисках истины и наслаждений и не находящий ни того, ни другого. Его лицо то озарялось красотой юности, то мудростью старца, а глаза меняли цвет от светло-карего до угольно-чёрного. Местные мужики такого возраста казались мне старыми, но к Михаилу цифры не имели никакого отношения. Прежде мне не доводилось общаться с такими мужчинами, все мои знакомства ограничивались рамками Заполья и окрестных деревень, откуда поступали пациенты. То, что я чувствовала, слушая Михаила, напоминало наваждение, я не замечала, как летит время, тем более что больные на соседних койках мирно посапывали. Михаил вернул меня в реальность, заявив, что я обязательно должна исполнить свою Мечту и стать писательницей и, вообще, такой девушке, как я, нечего делать в этой глуши.

– Но я ведь не могу отсюда уехать, – сказала я без сожалений, а просто констатируя факт.

– Ситуация может измениться. Когда приедете в Питер, позвоните мне, – и продиктовал номер своего телефона.

Я отправилась на пост дежурной сестры, той на месте не оказалось, наверняка спала в ординаторской. Я взяла листок бумаги и ручку с её стола и, вернувшись в палату, записала номер телефона. Только тут взглянула на часы и, ахнув, скороговоркой пожелала Михаилу скорейшего выздоровления и помчалась драить полы в коридорах. Затем вымыла мамину палату, не переставая думать о необычном пациенте. В это время буфетчица Зоя загремела тарелками, развозя завтрак, и я ещё немного задержалась в больнице, чтобы покормить маму и поесть самой. Я до мельчайших деталей помнила ту бессонную ночь и последовавший за ней день.

Вернувшись домой, я сразу легла спать и снилось мне, как зловещий и прекрасный Демон с лицом Михаила кружит надо мной и куда-то зовёт, а я боюсь следовать за ним и в то же время не хочу, чтобы он улетал. Проснулась я с нехорошим предчувствием, от которого никак не могла отделаться и, хотя на свободный день у меня было намечено много планов, отправилась в больницу. Больница располагалась на соседней улице, так что по возможности я старалась сама кормить маму, а как раз приближалось обеденное время. В коридоре немного задержалась, поболтав с медсестрой из хирургического отделения, но, увидев Зою с тележкой, распрощалась с подругой и догнала буфетчицу, затем распахнула перед ней дверь в мамину палату и бодро сказала:

– Мамочка, привет, это я! Сейчас будем обедать.

Несмотря на то, что врачи уверяли, будто мама давно ничего не понимает и не чувствует, я всегда с ней разговаривала и рассказывала о своих делах, надеясь, что хотя бы каким-то краешком сознания она меня всё-таки слышит и понимает. Пока Зоя выгружала тарелки с обедом, я сбросила куртку и подошла к маме, привычно взяв её за руку. Рука была холодной и безжизненной, открытые глаза неподвижно смотрели в потолок. Я перевела взгляд на грудь, она не вздымалась.

– Зоя, – прошептала я, – мама не дышит. – Потом закричала: «Мама не дышит!»

– Да погоди ты пороть горячку, – отозвалась повидавшая жизнь буфетчица. – Она всегда лежит как неживая. У тебя зеркало есть?

Трясущимися руками я достала из сумочки зеркальце и поднесла его к материнским губам. Оно не запотело. Я обессилено рухнула на стул и разрыдалась, а Зоя, бросив тележку, помчалась за врачом.

У меня будто почву выбили из-под ног. Никакого облегчения и свободы я не почувствовала, всё было немило и ничего не хотелось. Лёня поддерживал меня в эти тяжелые дни и пытался вернуться к прежним отношениям. Я его помощь приняла, но от сближения отказалась. Вся моя прошлая жизнь казалась пустой и бессмысленной, я не хотела к ней возвращаться, но и будущего не видела. Через неделю я вышла на работу. Моя сменщица, видимо, желая отвлечь меня от мрачных мыслей, игриво сказала:

– Помнишь питерского красавчика, что залетел к нам с аппендицитом? – Я кивнула. – Он вроде бы на тебя запал.

Оказывается, перед выпиской из больницы Михаил появился в неврологическом отделении, своим элегантным видом впечатлив весь медицинский персонал, и спросил меня. Я к тому времени уже ушла домой, тогда он поинтересовался, в какой палате лежит моя мать, якобы хотел поблагодарить за прекрасную дочь.

– Он заходил к маме в палату? – удивилась я.

– Всего на пару минут, – подтвердила сменщица. – Я за ним следила.

Вспомнив этот разговор, я чуть не подпрыгнула на кровати. Не слишком ли много совпадений? Может быть, в Михаиле и правда есть что-то демоническое? Теперь выбор стихов, которые он тогда читал, казался весьма странным. И ещё вспомнилось, как внезапно, будто по мановению волшебной палочки, успокоились и уснули тяжелые больные в третьей палате, да и вообще в ту ночь в больнице было необычно тихо. А его визит к маме теперь казался подозрительным, тем более что через пару часов после него я нашла её мёртвой!

У меня зуб на зуб не попадал от страха. Ну почему я сразу об этом не подумала? Тогда же намёк сменщицы на то, что я понравилась Михаилу, показался мне лестным, и именно тогда я впервые всерьёз задумалась о переезде в Питер. Листок с номером его телефона остался в кармане халата. Я всю кладовку обыскала, но того халата не нашла, видимо, его сдали в стирку, пока я отсутствовала. Номер телефона пропал, но с помощью подружки с хирургического отделения удалось узнать адрес Михаила: Санкт- Петербург, Бульвар Красных Зорь, дом 177, квартира 38. Даже название улицы, на которой он жил, казалось мне волшебным. Я хотела написать ему письмо и объяснить, что потеряла номер телефона, но так и не решилась. Вдруг он живёт не один?

После сороковин я уволилась и собиралась сразу уехать в Питер, но директор школы попросила заменить заболевшую учительницу. Возможно, с педагогической деятельностью у меня не заладилось от того, что ни на чём не могла сосредоточиться, будто на перепутье оказалась – уже не ЗДЕСЬ, но ещё не ТАМ.

Наконец, я приехала в Питер. День был морозным и ясным, и я будто очнулась от многолетней спячки. Вот сейчас, в этом городе, начнётся настоящая жизнь! И поначалу всё складывалось удачно. Нагруженная сумками, я подходила к камере хранения, когда меня догнала старушка, ехавшая со мной в одном автобусе.

– Девушка, вы в гости приехали или квартиру будете искать? – спросила она.

– Собираюсь искать квартиру, – недоуменно ответила я.

– А мне как раз нужна жиличка.

Выяснилось, что в последние годы старушка проживает с сестрой в деревне. Раз в несколько месяцев она приезжает в Питер за пенсией, а заодно проведать свою квартиру, которую обычно сдает. Сейчас квартира как раз освободилась. Я сказала, что мне больше подойдёт комната в коммуналке, отдельную квартиру не потянуть, но старушка назвала свою цену, и я чуть ли ни в припрыжку помчалась за ней. Какое счастье – я буду жить на Петроградской стороне! Каждое лето мы с мамой раз или два выбирались в Петербург, хотя эти поездки были для нас накладными и тяжелыми. Приходилось с вечера приезжать в районный центр, ночевать на вокзале, чтобы утренним автобусом выехать в Северную столицу, где мы весь день гуляли по улицам, посещали музеи и магазины. Вечерним автобусом выезжали обратно, опять ночевали на вокзале в райцентре и только на следующее утро возвращались в Заполье. Потом мы неоднократно приезжали сюда с Лёней на его стареньком «Фольксвагене». У меня скопилась куча альбомов с видами Петербурга, проспекты различных музеев и, конечно же, у меня была карта города, с помощью которой я неплохо ориентировалась. И вот, теперь я буду жить на Петроградской стороне!